Ватага (сборник)
Шрифт:
— Ушел Устин…
И уж стон стоит в толпе, голоса осеклись.
— Ищите Устина!.. Где Устин?!
— Ушел Устин…
Бабы слезно заголосили:
— Окаянные вы… Мучители вы…
— Замолчь!.. Ну вас…
А над тайгой разливалось море огня. То здесь, то там, словно из-под земли взрываясь, враз вставали огненные столбы и, качнувшись во все стороны, наплывали на деревню.
— Ой, край пришел… Ой, светы…
С пригорка видно, как росло и бушевало пламя, и в его пляшущем свете колыхалась и кудрявилась
На взмыленной лошаденке прискакал босой, простоволосый, страшный Пров:
— Мир хрещеный!.. Беда-а-а-а! Погибель!..
И опять помчался к своему дому.
— К речке, к речке выбирайся!.. На пашни!..
Скрипят возы, храпят, поводя ушами, лошади.
— Куда прешь? Легше!..
Собаки воют и бестолково, испуганно взлаивают, снуют со скарбом в руках бабы и ребята.
— К речке, к речке!..
А ветер упругим валом, волна за волной катит над деревней, весь в золотых искрометных огоньках. Он коршуном бросается попутно вниз, метет все голоса и звуки, крутит и выкручивает по ошалелым закоулкам, улицам.
Головни, как сказочные жар-птицы, взвиваясь ввысь, несутся, гонимые ветром, куда попало, и, сложив огненные крылья, садятся среди деревни.
— Осподи, мать владычица… Шабаш…
— Окульку возьми!..
— С зыбкой… с зыбкой!..
Засинела, занялась тайга и с боков. Кедровка золотым сжималась морем.
Обабок, согнувшись под громадным узлом, зажав под пазухами двух воющих ребятишек, торопливо бежал в гору, а возле него, не давая ходу, сновали четверо парнишек, голося:
— Тятенька, тятенька… Ой, мамыньки нету…
— Ай-ха!.. — орал Обабок, напрягая свои еще не проспавшиеся ноги.
Тимоха яростно бил в колокола и, прикусив язык, прислушивался к звону. Колокола зло пересмехались и дразнили Тимоху. Он размахнулся жердью и сразу сшиб два колокола.
— Что ты, окаянный… — зашипела ползущая на карачках Мошна. — Что ты?!
— А ты чего?
— Вишь, ползу… Сто разов окружу часовню — откатится огонь.
Столетний дедушка Назар давно за деревней. Он, шаркая ногами, тащит за хвост кота. Кот в кровь исцарапал ему руки, разодрал порты.
— Огонь, огонь… Дым… — бормочет старик и, как на лыжах, не отрывая от земли ног, катит дальше.
— Проваливай, ребята… Это от вас!.. — гнал вон из своей избенки Ваньку Свистопляса и Антона каморщик Кешка.
— Это от вас!.. — взвизгнула пробегавшая беременная баба, повалилась оттопыренным животом на изгородь и страшно, нечеловечески завыла.
— Горим!.. Горим!.. — перекатывалось по деревне.
— Убегайте!.. Живо, скорей… — метался лавочник Федот, волоча но земле огромный узел.
Серой клубящейся горой валил к небу дым, сливался вверху с тучей и, колеблемый ветром, разбрасывался по
— Сюда… Сюда-а-а!..
— Эн, как взмыло…
Сразу в трех местах вспыхнули наваленные на крышах копны сена, занялись дворы, загорелась старая сухая часовенка.
И уж все живое катилось вон из деревни: с проклятием, стоном и диким ревом бежали люди; задрав хвосты и бешено мыча, скакали коровы; пронесся вдоль улицы, храпя и сотрясая землю, табун лошадей и вдруг шарахнулся врассыпную от ползущего по дороге забытого мальчонки; с кудахтаньем летали над дорогой незрячие куры. А целое стадо овец, предводимое бараном, ошалело неслось прямо на огонь.
Андрей быстро наклонился над спящей Анной, взял ее за плечо и твердо приказал:
— Анна, встань.
Та вскинула веки, мутно посмотрела на Андрея, приподнялась — и вдруг вся зацвела испуганно-нежданной радостью. Вспомнить хотела — не могла:
— Ты?
— Анночка, Анна… — Андрей влек ее к двери. — Мы горим, Анна… Скорей!..
На улице, жмурясь от яркого света, Анна крикнула:
— Солнышко… Солнышко спустилось!..
— Это тайга горит…
— Пусти… не держи!
— Анна, Кедровка горит.
— Пошто мутишь? — Она рванулась и, вплеснув руками, словно подхваченная вихрем, понеслась на гору.
— Анна! Анна! — следом бросился Андрей. — Пров Михалыч!!
А Пров, хрипя в борьбе, еле сдерживал рвавшуюся за дочерью Матрену.
— Ой, пусти, злодей! — она кусалась, царапалась, плевала Прову в лицо. — Врешь, не сладишь! Ой, доченька…
Схватив жену в охапку, Пров повалил ее на землю и поволок к речке.
— Матренушка, родимая, очнись… — И его старое сердце разрывалось надвое меж женой и Анной.
Две пылавшие друг против друга избы пресекли бег Андрея. Почувствовав нестерпимый жар, Андрей закрыл голову зипуном и стремглав пронесся мимо. Справа, из-за дымящегося крыльца, ползла на четвереньках страшная, седая Мошна. Она уж тридцать раз оползла часовню и, задыхаясь в дыму, упорно шамкала:
— Сгорю, а не отступлюсь… Фу-фу… подуйте, ветры встречные, супротивные… Ох, Господи… Тридцать перьвой, тридцать перьвой, тридцать друго-о-ой… А-а?.. Жарко, чертовка?.. Жарко? Вот он каков, ад-от… Во-от!..
— Эй, бабка, — уловив ее взглядом, позвал Андрей. — Не видала ли…
— Ну, где ж она? — прогудел возле него голос Прова. — Погибель… Шабаш…
И оба враз увидали Анну. Вся дрожа, Анна стояла, прислонившись к голенастой, в золотой шапке, сосне.
Как сноп пшеницы, поднял ее Пров.
— На речку! Единым духом! Дай-ка сюда зипун… Накрой!.. — сквозь дым потащил он Анну.
— Тятенька… Андреюшка… Не опасайтесь… Где мамынька?
Андрей еле поспевал вслед Прову. Он дико озирался на бушевавший кругом огонь. Ему трудно было дышать.