Ватиканские Народные Сказки
Шрифт:
Но, несмотря на бурлившие вокруг неё страсти, юная особа, причина сих вихрей душевных, оставалась холодна к претендентам на её сердце. Ясно, что родителей девы не могла устроить такая ситуация, и когда очередной знатный, богатый и отверженный жених покидал дом, отец в сердцах пообещал выдать её замуж за первого встречного. Ну и, конечно же, первый встречный не заставил себя долго ждать, будто специально ошивался рядом, дожидаясь удобного случая появиться. Был он чёрен, словно рудокоп, добывающий уголь глубоко под землёй, но оправдывал своё чёрное состояние тем, что прибыл издалека. Не очень-то хотелось отцу отдавать свою красавицу в руки этому первому встречному чудовищу, да делать нечего – слово есть слово, особенно
Долго ли, коротко ли, но привёз юную деву незнакомец – порождение чернозёма – в свою дальнюю страну за семью горными хребтами. С дороги первым делом пошли в баню. И после первого ушата воды обернулся сей монстр в красавца неописуемого, а по полу струилась прочь грязь да пыль дорожная, скрывавшая до поры лепоту его. И от девы после ушата воды неслись прочь мутные потоки, но не грязь то была – были это всё румяна да белила, туши да прочее девчоночье малеванье. И обратилась красавица в хоть и юное, но чудовище. И осерчал тогда королевич (а незнакомец оказался ещё и королевичем, а также виртуозом-скрипачом и чемпионом-легкоатлетом) и прогнал от себя прочь девицу, аннулировал её визу в своё тридевятое королевство, и велел занести её данные в таможенный чёрный список.
Конфузно всё как-то вышло.
XXII
Однажды сказочник пошёл делать фотографическую карточку на пропуск в Библиотеку Всех Книг (БВК). В фотографической мастерской его крайне заинтересовал процесс чудесного появления изображения, когда фотографический мастер наводил на человека деревянный ящик с дыркой и заставлял сидеть недвижимо несколько минут, потом уходил в тёмную комнату и появлялся оттуда с портретом. Порасспросив фотографического мастера, как всё это получается, сказочник написал две сказки.
Недра земные и хляби небесные
Однажды высоко в альпийских лугах, которые окружают Ватикан, собирал цветы для своей кельи иеромонах Алоизий Гаддер. (Так проводя время в душеспасительной прогулке, набрёл Алоизий на вышедшую из земли бромосеребряную желатиновую эмульсию. В те благословенные времена ватиканцы были нестяжательными, посему иеромонах не побежал тут же домой за лопатой и заступом, дабы выкопать и присвоить, а в простодушном удивлении склонился над сим явлением, чтобы получше рассмотреть его. И о чудо! На сём бездушном куске стал постепенно проявляться нерукотворный образ Алоизия. Правда, был он как-то слишком негативен, – по крайней мере, сам Алоизий не был так скептичен к себе. Сия негативность образа весьма смущала Гаддера в его окончательном решении: является ли случившееся творением Божьим или делом рук дьявола. Не решив сам, Алоизий побежал за помощью к игумену монастыря, предварительно накинув на изображение свой плащ, дабы с картинкой ничего не случилось.
Игумен пожелал видеть то, о чём захлёбывался иеромонах, и уже на месте вынести вердикт. Но задержал их неожиданно начавшийся дождь. Собственно дождь не был непреодолимой преградой, но поскольку на днях произошёл взрыв на химической мануфактуре, выбросивший в атмосферу половину таблицы Менделеуса, попадать под осадки без желания мутировать было не рекомендовано. По завершении дождя, игумен и иеромонах побежали смотреть диковинку. Они подняли плащ и увидели то самое негативное изображение на куске бромосеребряной желатиновой эмульсии. Но что более изумительно, они увидели совершеннейшим образом позитивное изображение на мокром от химического дождя плаще Алоизия. Соломоново решение напрашивалось само собой, и поскольку игумен был старше по званию, он его и изрёк: негативный образ – творение дьявола, позитивный – Господа.
Но игумен и иеромонах пребывали в затруднении по поводу того, как должны развиваться события дальше. От этих сомнений и раздумий их избавил сам Папа. Дело в том, что в тот день под
А ещё оказалось, что сей кусок бромосеребряной желатиновой эмульсии вовсе не вышел из земли, а его обронил ремесленник с химической мануфактуры. Но, наверное, врал, чтобы стяжать этот кусок себе и пропить его в ближайшем кабаке…
XXIII
Сказочник немного подумал и продолжал:
Изобретение фотографии (продолжение)
…Но Гаддер, познав радость открытия, не желал угомониться. Соблазн создания нерукотворных образов снедал его. Хотел он, в гордыне своей, сравняться с ангелами небесными. Потух огонь страха Божия, снедавший его доселе… и прочая, и прочая.
Затворившись в своей келье, иеромонах долго оттуда не выходил, разве что только на самые главные молитвы, которые случались не часто. А прильнувшие к его двери любопытные монахи из молодых слышали только его напряжённое сопение. Наконец, затворник вышел, держа в руках деревянный ящик. В одном торце ящика была дырка, а другой вообще был съёмный. Собрав всех в трапезной, Алоизий провозгласил, что отныне способен создавать нерукотворные образы. Ну, почти нерукотворные: отверстие в торце было будто бы окошечком, а внутри ларца маленький гомункул рисовал на противоположном съёмном торце то, что видел через это окошечко. Изобретение понравилось всем, даже строгому и не склонному к суетным новшествам игумену монастыря. Спустя несколько дней, кажется, вся братия сделала свои светописные портреты «для потомства» (выражение, имевшее в монастыре, конечно же, переносное значение). При монастыре даже открыли светописное ателье, где важные синьоры со своими супругами делали чудо-портреты, при этом мужчины принимали героические позы с целеустремлёнными взорами, а их половины женского полу принимали позы всё более романические, возвышенные. И все они стоически выдерживали многоминутную неподвижность.
Но опять всё напортило неразумие человеческое! В один из великих церковных праздников, вкусив чрезмерно плодов Диониса, неугомонные молодые монахи, воспользовавшись тем, что Алоизий крепко спал, похитили на некоторое время светописный аппарат. Утром Гаддер к своему ужасу достал из своего аппарата не благообразные портреты, но портреты срамных и причинных мест. Иеромонах был в мегагневе, но кого ему следовало предать страшной, но заслуженной каре, он не знал. Эту роскошь знания виновных, благодаря снисходительности автора, имеем мы с вами, а он не знал. Всю эту конфузную историю Алоизию так хотелось замять, но всё-таки раньше него далёкие от богоугодности картинки увидел один монашек, любивший ябедничать. И всё закончилось как обычно: затею с нерукотворными образами решили поскорей предать забвению, Алоизию предложили покаяться и впредь запретили под страхом отлучения заниматься сочинительством хитроумных механизмов.
Совсем некстати всё это вышло: ведь Алоизий начал было уже мечтать, забираясь в самые дебри монастырского сада, о том, как наименуют когда-нибудь его изобретение в честь создателя – Гаддеротипией.
XXIV
Сказочнику были не по нраву последние нововведения Папы, но поскольку он был достаточно лояльным чиновником папского аппарата, то дилемма «нрав или долг» решалась для него однозначно в пользу последнего. Посему он сел за письменный стол, раскурил трубку и написал очередную сказку, о необходимости которой ему намекнул один из прелатов.