Важный разговор [Повести, рассказы]
Шрифт:
Отец, наверно, не пришел. Он работает слесарем на экскаваторном. Там у них сейчас аврал, и появляется он поздно, когда Сережка уже спит. Иногда Сережка просыпался и видел узкую полоску света в кухонной двери. Там сидели отец и мать, вполголоса говорили о своих делах, о том, что надо экономить и беречь деньги.
Кроме Сережки, у родителей было еще двое — Сережкина сестра Ира и сестра Аня. Ира училась в Киеве на англичанку, а сестра Аня — в Борисоглебском техникуме. В каждую получку им отправляли деньги или посылки. Но отец и мать никогда не хныкали и не падали
Отец только гладил мать по плечу и говорил:
— Ничего, мамка, не расстраивайся!
Сережкину мать звали Валей, а точнее — Валентиной Семеновной. Но отец называл ее мамкой или мамуренком. Такое у него было смешное и ласковое слово.
Всей семьей Покусаевы собирались в последнее время только по субботам и воскресеньям. Так было и в прошлую субботу. Они сидели за столом, пили чай и говорили о жизни, о том, что пора отправлять в Киев и Борисоглебск посылки.
— Ничего, мамка, — сказал тогда отец. — Смотри, какой у нас помощник растет! Пирогами к старости кормить будет…
Отец как-то ласково и значительно посмотрел на своего сына. Может, он сказал про пироги так. А может, в самом деле верил, что Сережка одумается и станет когда-нибудь человеком.
В принципе Сережка тоже хотел быть человеком. Но у него ничего не получалось и все шло шиворот-навыворот.
Сережка подошел к своему дому. Во дворе уже никого не было. У подъезда горела желтым светом электрическая лампочка. Сережка постоял немного у подъезда, вздохнул и пошел вверх по лестнице…
ТРЕБУЕТСЯ НЯНЯ
Сережка завтракал с матерью. Она сидела с одной стороны стола, а Сережка — с другой. Сережка не подымал головы. Ему видны только мамины руки. Они тонкие, худые, с голубой жилочкой возле запястья. Эти руки много сделали для Сережки. Нянчили, когда он был маленьким, вытаскивали из пяток занозы, стирали штаны и рубашки, прикладывали к голове мокрые тряпки. Сережка сильно болел. Если бы не мама, он бы не осилил злую горячую болезнь. Мама и ее руки сделали для Сережки все…
Мать устроилась в библиотеку. Теперь у нее работы в два раза больше. Никогда Сережка не жалел ее по-настоящему, не брал на себя ее заботы. Даже мусорное ведро Сережка выносил с боем. У него всегда находились отговорки и уважительные причины. Лучше самой сделать что надо, не просить этого лодыря и растяпу, не расстраивать и не унижать себя. Сережка все это понимал. Но как-то не перевоспитывался и не исправлялся.
Сейчас был подходящий случай сказать все это маме, дать последнее честное-пречестное. В конце концов, он не преступник, и в груди у него бьется настоящее сердце. Сережка размышлял, как все это получше изложить маме, покончить раз и навсегда с темным прошлым, стать образцовым ребенком. Таким, как Изя Кацнельсон или Галя Гузеева.
Он смотрел на руки матери и подбирал про себя подходящие слова. Душа его была залита теплом, нежностью, всем тем, чему люди не нашли и, видимо, не скоро найдут точного и емкого названия…
Сережка
— Ты меня прости, Сережа. Я вижу, как тебе… Купим тапочки.
Она порывисто отслонила Сережку от себя и ушла из комнаты, закрывая лицо руками.
Все перевернулось в душе Сережки. Лучше бы его убили, чем так… Расстреляли как гада! Он больше не может. Он должен что-то сделать! А если не сделает, тогда умрет. Он все решил!
Он метался по комнате, как шаровая молния. Сдвинул стулья, вымыл до блеска полы, смотался вниз с мусорным ведром. Ничто не ускользнуло от его взгляда. Перемыл посуду, вытер кругом пыль, полил пальму и даже вычистил наждаком огромную алюминиевую кастрюлю. Ею уже давно не пользовались, но выбросить не решались, потому что было жаль вещь.
Потом он сидел на стуле возле окна и думал.
Сережка решил твердо и окончательно заработать деньги. По гривеннику, по копейке в день — все равно. Он сам себе купит тапочки, смоет навсегда свой позор. Это точно и бесповоротно.
Путь Сережки снова был на улицу. Туда, где озабоченно идут пешеходы. Мчатся трамваи и машины, едут по своим делам люди, радуются и удивляются всему, чем крепок человек, что держит и утверждает его на земле.
Трудно спускаться с облаков на землю. Второй час слонялся Сережка по улице и все без толку. Один раз даже решил пойти к хозяину с клубничной физиономией. Потом вспомнил про подоходный налог и отказался. Пускай он сгорит вместе со своим салом и своим налогом!
Но куда же все-таки дальше?
Сережка окончательно обалдел от забот и переживаний. Он остановился возле телеграфного столба и начал изучать рекламу. Некоторые объявления пожелтели, растрескались, покрылись пятнами. Были похожи на орангутангский брезент, из которого Изя Кацнельсон мастерил Сережке тапочки. Были тут и совсем свеженькие, еще не утратившие яркость чернил и карандашей всех цветов. От прозаического синего до ярко-красного из модной шариковой ручки.
Продавались по случаю и в связи с отъездом кровати, матрацы, тумбочки. Была даже одна фисгармония и аппарат для сушки волос.
Но запросы Сережки были проще и скромнее. Он искал рекламу о найме рабочей силы, письменных указаний, где применить свои силы и таланты.
Сережка нашел объявление. Оно висело на кнопках возле ржавой, закрученной спиралью проволоки. На узеньком листке из тетрадки по арифметике было написано:
«Требуется опытная няня. Оплата по соглашению. Без рекомендаций не приходить».
Реклама всколыхнула в Сережкиной душе сложные разноречивые чувства. Их можно было разделить на две части. Нянька, как знал Сережка, должность сугубо женская. Если Галя Гузеева узнает, что Сережка пошел в няньки, она подымет его на смех.