Вчера
Шрифт:
Внизу Петлюк уверенно, сердито вышагивал по сизому свежевымытому асфальту. Народа с каждой минутой прибавлялось, и тёк этот рабочий люд попутно Петру Прохоровичу, к трамвайной остановке. Давно миновали времена, когда за ним присылали персональную «Волгу», и заместитель начальника областного управления госбезопасности, молодецки поглядывая на прохожих, молнией пролетал через центр города на службу…
Неповоротливый, в несуразном длинном габардиновом макинтоше, пошитом ещё тогда, когда гонялись за ценой, а не за модным силуетом, в захватанной зелёной шляпе, носатый Петлюк впёрся в жёлто–красный вагончик, закупорив широким
Вот одна из них, доведённая до отчаяния, резко выпрямилась и так хлестанула по морде усатого типа, что он, к великой радости народа, сорвался с подножки вагона, где было пристроился на одной ноге, и загремел на дорогу. Впрочем, не упал, пробежался, устоял на ногах и, опаздывая на работу, показал вслед негостеприимному вагону немалый кулак.
— Ну, ты и врезала фокус! — восторгался кто–то за спиной Петлюка, девчонки грохотали, поздравляя подругу с победой, ещё какой–то басок сокрушался:
— Вот времена настали! Нельзя уже, едри ваше племя, и за сиську подержаться!..
— Жениться, нужно, лоботрясы голодные, тогда и держитесь до полного коммунизма!.. А то как в ЗАГС, то вы в кусты, а втихую за пазухой шебуршить — храбрецы. Вот вам!..
Обрастая народом, проехали пяток остановок, когда, как часто случается по утрам, вагон здорово тряхонуло, под полом заскрежетало железо и набитых тесно, как вареники в миске, людей так бросило вперёд, что заднюю площадку словно подмело, а разбитые стёкла со звоном посыпались на рельсы и на брусчатку улицы.
В вагоне делать было больше нечего, и Петлюк вместе со всеми выскочил на улицу. Вокруг кипела, волнуясь, добрая сотня, если не две, людей. Все обдумывали, чем бы добраться до завода, ибо часы показывали сорок пять минут восьмого.
Троллейбусом тоже не добраться, потому как трамвайный вагон, словно нарочно, сошёл с рельсов как раз на перекрёстке и забаррикадировал, таким образом, ещё и Коммунистический проспект. Поэтому и троллейбусы, которые шли Коммунистическим к Южной проходной завода, тоже остановились.
И что оставалось делать? Аварийная техничка трамвайщиков уже примчалась, но слесарям необходимо хотя бы полчаса, чтобы поднять вагон домкратами, угнать его в депо и возобновить движение транспорта.
Некоторые поплелись пешком, но большинство топталось, обмозговывая ситуацию. Но вот в толпе возникло какое–то организованное движение, и Петлюк увидел, что люди засуетились, перестраиваясь, и уже не бестолково, а прочным поясом обступили вагон.
— Слу–ша–а-ай! — Гаркнул молодой голос. — Раз, два-а, у-ух! Ещё! Раз, два, у-ух!
Вагон незаметно для взгляда поднялся и аккуратно встал на рельсы.
— По машинам, мужики! — Скомандовал тот же весёлый уверенный голос, но все уже и так приступом брали трамвайные вагоны, собравшиеся в немалую очередь за аварийным товарищем. Неисправный трамвай робко тронул с места. Лобовое стекло в нём заменяла дрожащая фанерка с лапидарной надписью — «В депо».
Радостно затренькали звонки, мужчины обменивались впечатлениями, какой–то субъект с золотыми челюстями развивав теорию исключительности командирского голоса:
— Но если бы я предложил поднимать вагон, ничего бы не вышло. А он призвал, и все — впряглись…
Собственник командирского голоса очутился рядом с Петлюком. И Пётр Прохорович смог хорошо рассмотреть парня. Чернявый. Весёлый. С загорелым лицом, на котором спокойно расположились большие карие глаза. Пётр Прохорович тоже был кареоким, и его взгляда, тоже спокойного, но острого, никто долго не выдерживал, все отводили глаза. А этот сам уставился на Петлюка так внимательно, хотя и воспитанно, словно изучал в микроскоп редкостное насекомое. Петлюк даже ощутил, что тот самозванный «командир» сейчас изучает. Вот его взгляд оценил мышиную челюсть Петра Прохоровича, его мясистый, сизоватый от коньяка нос, левое ухо, из которого выглядывал неопрятный пучок вылинявших за полвека волос, очки в тяжёлой роговой оправе, отметил благородство алюминиевой седины, и рассмотрев мохнатые — когда–то стриг по молодости — брови, заглянул в глаза.
Их взгляды встретились, и Пётр Прохорович понял, что он уже переживал такое неприятное мгновение полной незащищённости, но не сейчас, а когда–то очень и очень давно. Стоишь, как голый на базаре, но когда же это было? Когда именно?.. Память, увы, пробуксовывает…
Петлюку стало не по себе, он вспотел от ощущения неведомого жара. Моток стальной проволоки, заменяющий ему нервы, рассталился, вернее сказать, отпустился от этого жара и утратил пружинистость. Пётр Прохорович вынужденно отвёл взгляд. Трясясь в трамвае, он вспомнил, что уже видел парня раньше. Он — рабочий его цеха. Вроде как в смене Цовика реверсивщиком работает. Ну, конечно, у Цовика, где же ещё увидишь всяких комиков–гомиков, уже без сомнений констатировал Пётр Прохорович, когда молодчага обратился несомненно в его, Петлюка, адрес:
— Здрасьте! А теперь не опоздаем?..
Петлюк молча улыбнулся. Потом, вышагивая по территории завода, Пётр Прохорович вновь оказался рядом с Семёном и не удержался от нотаций:
— Молодец ты, ну в самом деле, молодчина… Вот это по–комсомольски. Так и действуй в жизни. Главное в ней — суметь организовать людей. Тогда сумеешь всё, что угодно…
— Например?.. — Не совсем воспитанно спросил Сёма.
— Например?.. Например… Ну, например, достичь желаемых высот. Помнишь? «И только тот достигнет её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам…» Вообще же, ещё раз говорю, ты — молодец, — сладкоречиво закруглился Пётр Прохорович. — Я скажу Цовику, чтобы перевёл тебя в дробилку. Хлопец ты толковый, и я мыслю, в дробилке из тебя выйдет стопроцентный мужик. Ха–ха! Почитай пособий, инструкций всяких, У Крохмаля не стыдись спрашивать, что к чему, и в конце месяца мы тебе третий разряд дадим. Солидно зарабатывать, очевидно, не откажешься, а с третьим в дробилке тысячу двести будешь определённо иметь…
— Да уж, понятно, не откажусь…
— Ну вот и договорились. Напишешь заявление через Цовика, так и так, прошу экзаменовать на тарифно–квалификационной комиссии. Я поддержу, а это — всё! — Доброжелательно пообещал Петлюк, отпирая двери своего кабинета, а Семён потопал ещё выше, на шестой этаж, у раздевалку, где голый Вова Глюев, зябко поводя плечами в весьма прохладном воздухе и пришивая ответственную пуговицу к рабочим штанам, подтвердил, что, действительно, если уж Петлюк пообещал, то тогда, вероятно, всё так и будет!