Вдали от обезумевшей толпы
Шрифт:
Трой протянул в приоткрытую дверь сложенную газету и поднес поближе свечу.
– Вот эту заметку, - прибавил он, указывая пальцем на заголовок.
Болдвуд прочитал:
"Бракосочетания.
17-го текущего месяца в церкви св. Амвросия в Бате преподобный Дж. Минсинг, бакалавр богословия, сочетал браком Фрэнсиса Троя, сержанта 11-го Драгунского гвардейского полка, единственного сына покойного Эдварда Троя, эсквайра, доктора медицины из Уэзербери, с единственной оставшейся в живых дочерью покойного м-ра Джона Эвердина из Кэстербриджа, Батшебой".
– Как говорится, нашла коеа на камень,
– бросил Трой и насмешливо расхохотался.
Болдвуд выронил из рук газету, Трой продолжал:
– За пятьдесят фунтов я должен жениться на Фанни. Отлично. За двадцать один фунт жениться не на Фанни, а на Батшебе. Превосходно! А каков финал: я уже муж Батшебы! Итак, Болдвуд, вы оказались в дураках, как всякий, кто пытается встать между мужем и женой. Еще два слова. Как я ни плох, я все же не такой негодяй, чтобы за деньги жениться или покинуть женщину. Фанни давно ушла от меня. Я даже не знаю, где она сейчас. Я повсюду ее разыскивал. Еще словечко. Вы уверяете, что любите Батшебу, а между тем при первом же брошенном наудачу намеке поверили, что она так себя опозорила. Много ля стоит такая любовь! Теперь, когда я крепко вас проучил, берите назад ваши деньги!
– Не возьму! Не возьму!
– прохрипел фермер.
– Во всяком случае, они мне не нужны!
– презрительно сказал Трой. Завернув монеты в ассигнации, он швырнул их на дорогу.
Болдвуд потряс кулаком.
– Ах ты чертов фигляр! Окаянный пес! Но я расправлюсь с тобой! Так и знай, расправлюсь!
Новый взрыв хохота. Трой захлопнул дверь и заперся на замок.
Всю эту ночь можно было видеть темную фигуру Болдвуда, скитавшегося по холмам и лощинам Уэзербери, подобно скорбной тени на мрачных берегах Ахерона.
ГЛАВА XXXV
У ВЕРХНЕГО ОКНА
На следующий день в ранний час, когда в первых солнечных лучах сверкает роса, разноголосое, еще робкое пение птиц разливалось в бодрящем воздухе, а блеклая голубизна небес там и сям была затянута тонкой паутиной бесплотных облачков, ничуть не омрачавших лучезарного утра. Освещение пейзажа было золотисто-желтое, тени - размытых очертаний. Листья вьющихся растений, оплетавших стены ветхого особняка, поникли, унизанные тяжелыми водяными каплями, которые, словно крохотные линзы, увеличивали находившиеся позади предметы.
Еще не пробило пяти, когда Габриэль и Когген миновали сельский перекресток, направляясь вдвоем в поля. Едва они увидели дом хозяйки, как Габриэлю показалось, что распахнулись створки одного из окон верхнего этажа. Работники как раз проходили мимо старого куста бузины, густо увешанного кистями черных ягод, и на минуту остановились в его тени.
Красивый мужчина лениво свесился из окна. Он посмотрел на восток, потом на запад, как хозяин, с утра оглядывающий свои владения. Мужчина был не кто иной, как сержант Трой. Его красная куртка была наброшена на плечи, но не застегнута, и он держался непринужденно, как солдат на отдыхе.
Первым заговорил Когген.
– Видите, она вышла за него, - спокойно заметил он, глядя на окно.
Габриэль уже все видел и теперь стоял спиной к дому; он не ответил ни слова.
– Так я и думал, что нынче мы что-нибудь да узнаем, - продолжал Когген.
– Я слышал, как кто-то уже в сумерках проехал мимо
– Он оглянулся на Габриэля.
– Силы небесные, да вы совсем побелели, Оук! Как все равно мертвец!
– Неужто?
– спросил Оук со слабой улыбкой.
– Прислонитесь к воротам. Я подожду малость.
– Да, да, хорошо.
Некоторое время они стояли у ворот. Габриэль с отсутствующим видом уставился в землю. Он уносился мыслью в будущее и представлял себе, как горько на протяжении долгих лет она будет раскаиваться в своем опрометчивом поступке. Он сразу же догадался, что они поженились. Но почему все это было обставлено такой таинственностью? Все уже знали, что ей очень тяжело досталась поездка в Бат, так как она не рассчитала расстояния, и что она загнала лошадь, добираясь туда больше двух дней. Не в ее привычках было действовать тайком. При всех своих недостатках она была сама искренность. Неужели же она попала в ловушку? Этот брак причинил Оуку нестерпимую боль и как громом поразил его, хотя всю предыдущую неделю его мучили подозрения, что именно так окончатся ее встречи с Троем вне дома. Ее спокойное возвращение несколько рассеяло его страхи.
Едва уловимое движение кажется почти неподвижностью, но, по существу, не имеет ничего общего-с состоянием неподвижности, - так и недавнее состояние Оука, питавшего слабую надежду, граничащую с отчаянием, нельзя было назвать полной безнадежностью.
Через несколько минут они двинулись дальше и приблизились к особняку. Сержант все еще смотрел из окна.
– Доброго утра, приятели!
– весело крикнул он, когда они поднялись на холм.
Когген ответил на приветствие.
– Что же вы не хотите ему отвечать?
– шепнул он Габриэлю.
– На вашем месте я поздоровался бы с ним. Можно ни черта не вкладывать в свои слова, но надобно быть учтивым.
Габриэль и сам сообразил, что раз неизбежное совершилось, то чем лучше он примет это событие, тем приятнее будет любимой женщине.
– Доброго утра, сержант Трой, - отозвался он каким-то безжизненным голосом.
– Что за угрюмая развалина этот дом!
– заметил Трой, улыбаясь.
– А ведь они, может, и не поженились, - тихонько сказал Когген. Может, ее там и нету.
Габриэль покачал головой. Военный повернулся лицом к востоку, и солнце заиграло оранжевыми отблесками на его алой куртке.
– А по-моему, это славный старый дом, - возразил Габриэль.
– Может, оно и так. Но я чувствую себя здесь совсем как молодое вино в старой бутыли. Я считаю, что повсюду нужно сделать подъемные окна, а эти старые панели на стенах как-нибудь подновить, а то можно и совсем убрать дубовую обшивку и оклеить стены обоями.
– На мой взгляд, это было бы жалко.
– Ничуть. Один философ как-то сказал при мне, что древние строители, которые творили в эпоху расцвета искусств, не уважали творений своих предшественников, - они сносили их или же перестраивали на свой лад. Почему бы и нам не поступать так же? "Творчество не уживается с охраной старины, уверял он, - и антикварии, будь их хоть миллион, никогда не изобретут нового стиля". Я с ним вполне согласен. Мне хочется придать этому дому более современный вид, чтобы нам жилось в нем повеселей, покуда живется.