Вдали от обезумевшей толпы

Харди Томас

По правде сказать, этих людей нельзя было строго судить за такую печальную и безнравственную развязку веселого вечера. Сержант Трой разглагольствовал со стаканом в руке, уверяя, что выпивка скрепит их дружбу, и никто из гостей не посмел отказаться, опасаясь совершить неучтивость. Работники смолоду привыкли только к сидру или легкому элю, и не удивительно, что они все, как один, в течение какого-нибудь часа пали жертвами крепких напитков.

Габриэль был весьма встревожен. Эта попойка могла дорого обойтись своенравной и очаровательной хозяйке, которая и теперь была для него воплощением всего прекрасного, желанного и недосягаемого.

Он погасил догоравшие свечи, чтобы не приключился пожар,

и, махнув рукой на работников, спавших непробудным сном, затворил двери и вышел в глухую ночь. С юга ему хлынул в лицо ветер, жгучий, как дыхание, извергаемое пастью дракона, готового поглотить земной шар, а на противоположной стороне неба, с севера всплывала бесформенная громада тучи, двигавшаяся прямо против ветра. Она вырастала так неестественно быстро, что приходило на ум, будто ее поднимает над горизонтом какой-то могучий скрытый механизм. Меж тем легкие облачка умчались к юго-востоку, словно напуганные огромной тучей, - так разлетается стайка птичек, когда на них устремит взгляд какое-нибудь чудовище.

Войдя в селение, Оук запустил камешком в окно спальни Лейбена Толла, ожидая, что Сьюзен выглянет оттуда. Но за окном никто не шелохнулся. Тогда он обогнул дом, вошел в заднюю дверь, которая была оставлена незапертой для Лейбена, и остановился у лестницы.

– Миссис Толл, я пришел за ключом от амбара, хочу взять покрышки для стогов!
– зычно крикнул Оук.

– Это ты?
– спросила спросонья миссис Сьюзен Толл.

– Да, - отвечал Габриэль.

– Ложись живей! Бездельник этакий! Шляется по Ночам, человеку спать не дает!

– Я не Лейбен, а Габриэль Оук. Мне требуется ключ от амбара.

– Габриэль! Скажите на милость, зачем это вы прикинулись Лейбеном?

– Да я не прикидывался. Я думал, что вы...

– Нет, прикинулись! Что вам здесь надобно?

– Да ключ от амбара.

– Ну и берите его. Он там на гвозде. И хватает же у него духу беспокоить женщину в этакую позднюю пору, когда...

Габриэль взял ключ и ушел, не дожидаясь окончания гневной тирады. Десять минут спустя можно было видеть одинокую фигуру Оука, волочившего по гумну четыре огромных непромокаемых покрышки. Вскоре две груды драгоценного зерна были плотно укрыты каждая двумя брезентами. Двести фунтов спасены! Но три стога пшеницы нечем было покрыть. Оук заглянул под козлы и достал оттуда вилы. Потом взобрался на третий стог и приступил к работе: он решил как можно плотнее уложить верхние снопы, придав им наклон, чтобы с них стекала вода, а промежутки между ними забить колосьями из развязанных снопов.

Работа так и спорилась. Оуку быстро удалось защитить от дождя стога пшеницы. Так они благополучно простоят неделю-другую, конечно, если не налетит ураган.

Очередь дошла до ячменя. Его можно было предохранить, только тщательно укрыв соломой. Между тем луна канула в тучи и больше не появлялась. Это был отъезд посла из враждебного государства накануне войны. Ночь казалась мертвенно-бледной, как безнадежно больной, и вот небеса испустили последний вздох, - пробежал слабый ветерок, и все стихло, словно наступила смерть. Теперь на гумне уже ничего не было слышно, кроме глухих ударов валька, забивавшего колья, да шороха соломы.

ГЛАВА XXXVII

ГРОЗА. ВДВОЕМ

Вспыхнул яркий свет, словно отблеск фосфоресцирующих крыльев, раскинувшихся по небу, и над головой глухо пророкотало. То было предвестие надвигающейся грозы.

Второй удар был громче, но его сопровождала сравнительно слабая молния. Габриэль увидел, что в окне спальни Батшебы зажглась свеча, и вскоре за шторами замелькала тень.

Полыхнуло в третий раз. В вышине, в необъятных просторах происходили какие-то диковинные маневры. Теперь молнии

были совсем серебряные и сверкали, словно кольчуги какого-то небесного воинства. Раскаты сменились короткими ударами. С возвышения, на котором стоял Габриэль, он мог разглядеть всю местность перед собою на добрых шесть миль. Каждая изгородь, куст и дерево четко вырисовывались, словно на листе гравюры. В загоне с этой стороны паслось стадо телков, и при вспышке молнии он увидел, что они мечутся в разные стороны в диком, безумном испуге, высоко подбрасывая копыта и хвосты и пригнув голову к земле. Стоявший невдалеке тополь был похож на чернильную кляксу на блестящем подносе. Потом все исчезло и сгустился такой мрак, что Габриэлю пришлось работать ощупью.

Оук орудовал скирдовой пикой (которую называют и кинжалом) - длинным железным стержнем с заостренным концом, блестящим от постоянного трения; он вонзил ее в стог, чтобы дать опору снопам, как вдруг голубоватый свет вспыхнул в зените и скользнул вниз, каким-то чудом не задев пику. То была четвертая яркая вспышка. Через миг раздался удар, резкий и сухой. Габриэль сообразил, что его положение не из безопасных, и спустился на землю.

До сих пор не упало еще ни капли дождя. Оук устало вытер пот со лба и снова взглянул на черные силуэты незащищенных скирд. Да стоит ли ему дорожить своей жизнью? Разве у него есть какие-нибудь надежды на будущее? А ведь эту важную, неотложную работу невозможно проделать без риска. Он решил продолжать работу. Однако он принял меры предосторожности. Под козлами валялась длинная цепь, какой обычно стреноживали лошадей, перед тем как выпустить на пастбище. Он взобрался на стог с цепью в руках и, пропустив пику в звено на ее конце, сбросил вниз этот конец. Затем вбил в землю костыль, которым заканчивалась цепь. Под защитой этого импровизированного громоотвода он почувствовал себя в относительной безопасности.

Не успел Оук взяться за свои орудия, как молния вспыхнула в пятый раз, скользнув змеей с дьявольским грохотом. Она была изумрудно-зеленая, и за ней последовали оглушительные раскаты. Что же открылось ему в ее блеске? Заглянув через вершину стога, он увидел перед собой темную, явно женскую фигуру. Неужели же это Батшеба, единственная в их приходе смелая женщина? Фигура сделала шаг вперед и скрылась из глаз.

– Это вы, мэм?
– бросил Габриэль в темноту.

– Кто там?
– раздался голос Батшебы.

– Габриэль. Я на стогу. Укрываю его соломой.

– Ах, Габриэль, так это вы! Я пришла сюда из-за стогов. Меня разбудила гроза, и я вспомнила о зерне. Я ужасно беспокоюсь о нем, - удастся ли нам как-нибудь его спасти? Никак не могу найти мужа. Он с вами?

– Его здесь нету.

– А вы знаете, где он?

– Спит в риге.

– Он обещал мне позаботиться о стогах, - а вот они в полном забросе. Нужна ли вам моя помощь? Лидди побоялась выйти из дому. И вдруг я нахожу вас здесь в такой поздний час! Я обязательно вам помогу!

– Вы можете подавать мне наверх снопы по одному, мэм, если только вам не боязно взбираться по лестнице в темноте, - отвечал Габриэль.
– Каждая минута дорога, и в четыре руки дело пойдет быстрее. Да и не так уж темно, когда нет молний.

– Я справлюсь с этой работой, - решительно заявила Батшеба. И, взвалив на плечо сноп, поднялась до ступеньки, на которой стоял Оук, положила сноп возле пики и спустилась за следующим. Когда она взбиралась в третий раз, стог внезапно вспыхнул бронзовым блеском, как сверкающая майолика, - можно было различить каждый узелок на соломе. На откосе стога выступили два человеческих силуэта черных, как агат. Но вот стог померк, и силуэты исчезли. На этот раз молния блеснула на востоке, за спиной Оука, а черные силуэты на стогу были тени его и Батшебы.