Вдова
Шрифт:
Вместо ответа она сжала его руку и поднесла к губам.
— Еще раз окунемся?
— Давай.
Не спеша они двинулись к пляжу и медленно вошли в воду. Море было таким же теплым, как воздух, и таким спокойным, что ноги, казалось, окунулись в масло. Как хорошо лечь на спину и лежать не двигаясь. Ни паруса, ни птицы, ни облачка — ничего вокруг. Только яркая синева моря и неба и слепящее солнце.
— Готово! — крикнул Лео из хижины.
— Пошли.
— Дорада, — пояснил Квик, придвигая блюдо, когда они уселись за стол.
— Ты ее разделаешь?
Он отделил мякоть от костей и подал Лон. Затем кивнул Лео.
— Дай лимоны!
Лео
— Нравится? — спросил он.
— Угу! — восторженно прогудела Лон с набитым ртом.
Их взгляды встретились, и они залились веселым смехом. Какой прекрасной казалась им в эту минуту жизнь!
— Вот увидишь, — заговорил Квик. — Здесь потрясающе. Понимаешь, никому ни до кого нет дела. Каждый живет своей жизнью.
— Откуда ты знаешь это место?
— Знаю. У меня есть приятели, которые приезжали сюда на неделю, а остались на два года. Они и рассказали.
— Чем они жили?
— Ничем конкретно. Здесь на два доллара в день живешь как миллионер.
— Как это место называется?
— Эримопулос.
Огромный бородач подошел к девушке с обезьянкой. Он протянул девушке сигарету, а обезьянке — полбанана. Лон, вслушиваясь в незнакомую речь, спросила:
— Немцы?
— Возможно. Или голландцы. Здесь настоящее вавилонское столпотворение. Кого только нет! Парни и девушки спят в машинах или прямо на пляже.
Лео поставил перед ними блюдо с белым сыром и высыпал туда пригоршню черных оливок.
— Простите, я забыл…
— У тебя есть белое вино?
— Конечно! Одну секунду!
— Ты любишь вино?
— Дома я его никогда не пью.
— Ну а здесь — Греция.
— Ладно, попробую.
Бутылка была прямо из холодильника, с капельками ледяной воды, стекавшими по запотевшему стеклу. Лео наполнил стоящие перед ними стаканы и вернулся на кухню. Оттуда тянуло запахом жареной рыбы.
— За тебя! — поднял стакан Квик.
— За тебя! — эхом ответила Лон.
Они выпили по глотку, и Квик произнес новый тост:
— За Энцо Феррари, бога гонки!
Лон приняла его игру.
— За великого Квика, короля гонщиков!
— За Фердинанда Порше! — продолжил Квик.
Лон на секунду замолчала, обдумывая, что же ей сказать. Отхлебнув из стакана, она опустила глаза и тихо произнесла:
— За нашу любовь…
На Крит они прибыли сегодня утром, проведя ночь в Афинах. Полгода Лон металась в Нью-Йорке, ожидая весточки, не в силах вынести разлуку, но ни письма, ни телеграммы, ни звонка не было. А Квик, как он сам считал, прозябал в Париже. Ничего интересного ему не предлагали. Он принял участие в каком-то жалком ралли и двух гонках со столкновениями. Время от времени Квика навещал тот человек, который встречал его в Орли, и спрашивал, не нужны ли ему деньги. Вот и все. Квик раз сто пытался вернуться в Штаты, но каждый раз ему обещали престижные соревнования и давали небольшую сумму.
От нечего делать он записался на курсы вождения и срывал злость на маленьких французских автомобилях — разбивая их один за одним. Ездил он как черт, сломя голову.
Но однажды все это ему осточертело: осточертело ждать, осточертело болтаться среди хиппи, которыми был наводнен город, и он послал телеграмму Лон. Через сутки девушка была здесь, а два часа спустя они уже летели в Афины.
— Что ты сказала матери? — спросил Квик.
— Ничего. Я ей оставила записку, что еду к тебе.
— За кого
Лон помрачнела. Всякий раз она чувствовала себя неловко, когда кто-нибудь заговаривал при ней о личной жизни Пегги. Родителей не выбирают. Но девушке, с тех пор как она себя помнила, хотелось иметь других родителей, которые любили бы друг друга и жили душа в душу. В семьях ее круга детям давали все, кроме главного — любви. И она ожесточилась.
— Пока не пройдут выборы, мой дядюшка Джереми не позволит ей ничего выкинуть.
Квик ухватил большой кусок сыра.
— Мне больше повезло, чем тебе, — сказал он. — Я по крайней мере никогда не знал свою старуху.
Лон, смутившись, предпочла перевести разговор на другую тему.
— Будешь нырять сегодня?
— Я за этим и приехал.
— На какую глубину ты можешь опуститься?
— С баллонами? Метров на тридцать, а может, и на пятьдесят.
— Научишь меня?
— Твоя экипировка в машине.
Они взяли напрокат фургончик фирмы «Фольксваген». И пока Лон раздавала чаевые продавцам, Квик выбирал снаряжение для подводного плавания: ласты, маски, трубки, гарпуны. Это было второй его страстью помимо гонок. Пошли они все!.. Он все меньше понимал, зачем его держали в Париже. В первые недели он еще жил надеждой помериться силами с такими противниками, как Никки Лауда или же Фиттипалди. Вместо этого ему приходилось торчать в бистро Латинского квартала и заводить от нечего делать интрижки с тамошними красотками. Успех у них он имел, но такое времяпрепровождение казалось ему лишенным всякого смысла.
— Есть одна вещь, которую я не понимаю.
— О чем ты? — спросила Лон.
— Да так, в общем-то ни о чем, — помолчав, ответил Квик. — Все очень туманно… К черту! Пошли возьмем баллоны.
Он взял Лон за руку и повел к фургончику. Ни один из хиппи, покуривавших, растянувшись в тени пальм прямо на песке, даже глаз не поднял, чтобы посмотреть на них.
Глава 8
Злые языки утверждали, что она старше Арчи. На самом деле Урсула была на два года моложе, но в те дни, когда очень уставала, ее можно было принять за его мать. На службу к Найту она поступила пятьдесят три года назад. Оба упрямые и раздражительные, хозяин и служанка все время пререкались, но обойтись друг без друга не могли. Арчибальд постоянно по поводу и без повода отчитывал Урсулу, она же не могла удержаться от едких упреков в его адрес.
Найт просматривал утренние газеты, когда Урсула без стука вошла в столовую с флаконом, наполненным жидкостью, цвет которой колебался между желтым и каштановым.
— Можете радоваться! Тот же вес.
— Поставьте туда, куда нужно, — буркнул Арчибальд не поворачивая головы.
Ворча себе под нос, Урсула вышла. Лишь ей одной были известны странные причуды хозяина. Но со временем она к ним привыкла.
Вот уже полвека в ее обязанности входило каждое утро взвешивать фекалии и мочу Арчибальда Найта. То же самое Урсула проделывала с жидкой и твердой пищей, которую хозяин поглощал в течение дня. На этом церемониал не заканчивался. В ванной хозяина дома, за вращающимся зеркалом, находился вход в огромную комнату, где поддерживалась постоянная температура — ноль градусов. Там на металлических стеллажах стояло рядами в хронологическом порядке, как свидетельствовали этикетки, более восемнадцати тысяч сосудов. Каждый сосуд содержал экскременты Арчибальда начиная с 11 марта 1925 года.