Вдруг выпал снег. Год любви
Шрифт:
Он молчал. Она же считала минуты. Слышала его дыхание. Слушала, как шевелятся его ресницы.
— Женщины могут это без любви?
— Мужчины тоже.
— Не все. — Он решительно снял ее ладонь.
— Обо всех говорить глупо. Всех никто не знает.
— Ты хочешь сказать, что знала многих.
— У каждого человека есть свои личные тайны. Я же не спрашиваю, скольких знал ты. Ответам на такие вопросы никогда нельзя верить.
— А чему можно верить?
— Сердцу. Тому, что оно подсказывает.
— Что же подсказывает твое сердце?
— Оно подсказывает, Петр, что я нужна тебе.
— Похоже, сердце не ошибается.
Солнце билось в зашторенное окно, дрожащим маревом ластилось к стенам. За прихожей на кухне из неплотно завинченного крана капала вода. Кап… кап… кап…
Игорь шел по Метростроевской улице в сторону метро «Парк культуры». Фонари над
Он любил ходить по улицам в непогоду. Может, непогода не совсем точное слово. Но улицы нравились ему, когда моросил дождь, валил снег или ветер гнал желтые листья и немного пыли. Он тогда остро чувствовал улицу, ее характер, настроение. Хотелось слагать стихи и писать на них музыку. К счастью или к сожалению, ни того, ни другого он не умел.
— Людей, которые всего умеют делать понемножку, я считаю несчастными, — сказал однажды Василий Дмитриевич Кутузов. — Чувствуете у себя призвание к прозе — и хорошо. Язык у вас свежий. Но копайте поглубже. Вы на одну лопату копаете. А надо хотя бы на две. Чтоб черенок входил.
Потом вдруг спросил:
— Газеты читаете?
Игорь поспешно кивнул:
— Да, да.
Кутузов поинтересовался:
— Какие?
Игорь перечислил с десяток. Подумал, похвалит писатель. Кутузов же помрачнел, сказал скучно:
— Судя по вашим материалам, художественная жилка у вас есть. Но, если вы будете читать столько газет, никогда писателем не станете. Газеты язык портят.
— Да? — удивился Игорь почти испуганно.
— Да, — ответил Кутузов. — Вы в газетах только официальный материал читайте. Остальное — доморощенные упражнения.
По натуре Кутузов был человек прямой и с общепринятыми понятиями о такте считался не всегда, чем приводил в неподдельное изумление главного редактора, человека исключительно тактичного.
— Нельзя превращать журнал в казарму, — неоднократно заявлял Кутузов на летучках. — Журнал предназначен для старшин и сержантов. И пусть они находят в нем все, что нужно им в двадцать лет.
— В двадцать лет много чего нужно, — осторожно замечал главный.
— Вот именно, — соглашался Кутузов и тут же добавлял: — Во всяком случае, не только вопросами методики боевой подготовки жив сержант. И старшина тоже…
— Существует много других журналов, предназначенных для самого широкого читательского круга.
— Вы забываете о лимитах на подписку. И о том, что сержант срочной службы ограничен, так сказать, в финансовых средствах.
Главный, будучи человеком умным и проницательным, давно уловил в характере Кутузова потребность оставлять последнее слово за собой. Щадя время членов редколлегии, он в таких случаях устало хмурился. И переходил к следующему вопросу.
— Пустота чувств в отличие от пустоты карманов страшна тем, что ее приближения не замечаешь, — сказал как-то Кутузов в разговоре с Игорем. — Творческий человек должен постоянно любить. Не прыгать кузнечиком с цветка на цветок, а любить женщину постоянной любовью. Только постоянство приводит к эффекту наполнения духовного источника, а не его оскудения.
— Что-то подобное я где-то читал, — признался Игорь. Тут же подумал, что, наверное, обидел Кутузова, поставив под сомнение его авторство в рассуждениях о постоянстве. Однако Кутузов не обиделся. Разминая сигарету, он сказал с грустной иронией:
— Если всерьез хотите творить, не обременяйте себя химерой сомнений. Для начала запомните две истины. Ничто не произрастает из ничего и на пустом месте. Все новое есть хорошо забытое старое… Я, когда писал первые рассказы, был озабочен тем, чтобы не повторить чье-нибудь название. Смешно?
Игорь кивнул.
— А получилось еще смешнее. Писал одну вещь. И никак не мог найти первую фразу. Однажды на юге… Разбежался, бухнулся в воду. И чувствую — пахнет арбузами. Я быстрее на берег. В блокнот записываю: «Море пахло арбузами». Радуюсь, нашел! Через какое-то время принес рукопись в журнал. Там открыли первую страницу. И как-то странно на меня смотрят. Короче говоря, выясняется, что такая фраза есть у Бунина… А я в то время Ивана Бунина вообще не читал. Я только в пятьдесят седьмом году узнал, что существовал такой русский писатель. В школе мы, сами понимаете, не изучали. Книги его не выходили… Извинился я в редакции. В бескультурье своем не признался. А про себя порадовался: значит, литературная искра во мне есть, если я рассказ начал той же фразой, что и Бунин, не подозревая об этом.
В другой раз он спросил:
— Вы очень любили свою жену?
— Разве можно жениться на человеке, которого не любишь? —
— Ответ верный. Но ведь жизнь…
— Мы говорили о принципах. Только с таких позиций и можно рассматривать эти вопросы.
— Очень хорошо, — кивнул Кутузов. — Есть материал. Попробуйте сделать очерк на морально-этическую тему. Я дам вам письма. Поколдуйте.
Как выяснилось, писем было всего четыре.
7
Письма подлинные. Стиль сохранен, имена заменены.
«Дорогая редакция!
Я служу в Советской Армии. Пошла, сами понимаете, добровольно. Много читаю. Просматриваю все газеты и ни единого номера не пропускаю вашего прекрасного журнала. Ищу в них ответ на свою молодую жизнь. Но подобного не могла встретить. И так как в журнале за № 6 я прочла статью, где пишется, что, сколько бы измен ни было б, нужно верить… Верить в любовь, и будто она придает человеку крылья.
Да, но я хочу написать вам, что свою молодую жизнь я потеряла только на ожидание и веру в человека, что подумать теперь о настоящей жизни не могу. И эти крылья, что были у меня, не помогли мне ни в чем, только унизили меня, что до 25 лет была совсем девчонкой. А сейчас что со мной случилось? Разве стоит жить? Для кого я берегла себя? С детства я училась с одним товарищем. Жили в одном доме. Делали уроки вместе, когда у нас дома почти ежедневно были ссоры. Отец приходил всегда пьяный. Я пряталась у своего товарища дома. Мы подружились. Окончили школу. Ушел он служить. Через год его службы я не стала получать от него писем. И поэтому я пошла сама служить. Мне хотелось что-то доказать ему. Вскоре на 2-й год службы я пошла в отпуск. Домой мне не хотелось ехать. Но заехала на пару дней узнать, как живут дома родные. Но сразу же дом был наполнен холодом. Я со слезами решила просто поехать в Закарпатье, где очень красиво. Мне хотелось видеть одну природу. По пути я повстречала спортсмена по классической борьбе Кошкина Илью Ивановича. Впервые я почувствовала в незнакомом мне человеке его доброту и заботу. Он узнал обо мне все. И так как он разъезжал по городам на тренировки и соревнования, то он меня не оставил. С его товарищами и вместе с ним я была среди них как сестра. Мне было так хорошо и легко! При одном воспоминании о доме у меня показывались слезы. Я не могла их удержать. Всю Украину я почти увидела вместе с ними. Но настал срок, нужно расставаться. Верите или нет, но он стал мне дороже моей жизни. Никогда не было у меня таких чувств, чтобы я могла бы жизнь отдать, но чтобы победить себя, быть верной до следующей нашей встречи. Я не могла с ним расстаться. Он это видел и понимал, как тяжело мне. Я плакала. Я знала, что если с ним расстанусь, то дороже никогда и никого не встречу. Мы порешили быть вместе. Ждать его и верить друг другу. И как только я уехала, на мои ежедневные к нему письма он ответил одним письмом. Чтобы ждала его с улыбкой и при встрече его самый любимый цветок будет моя улыбка, что сразу сорвет ее поцелуем. Вслед через неделю получила открыточку, где пишет, что едет в Севастополь, а оттуда в Орджоникидзе. Жди письмо из Севастополя, а ответ напишешь в Орджоникидзе до востребования. Вот уже как месяц жду от него письмо. Но напрасно. И вот теперь я снова одна. И снова не оценил этот благородный человек мою жизнь, верность к нему. Уже 2 месяца как знаю, что будет ребенок. За свои 25 лет впервые почувствовала, что прошли мои годы молодые, незачем мне теперь жить. Зря я ждала и верила своему другу детства, и доверила свою жизнь отзывчивому, хорошему человеку, который стал мне дороже всех. Вот теперь можно ли еще кому верить? Ведь на этом основании и прошли самые лучшие молодые мои годы. Так у кого же бывает любовь? Неужели любовь закрепляется штампом на бумаге? Вот прошу вас, ответьте, пожалуйста, мне. Неужели без штампа нельзя верить человеку, который так дорог стал? Прошу вас, ответьте мне лично в письме. Не хочу, чтобы из журнала, если будете помещать это письмо на обсуждение других, знали меня. Я так скрываю все, что случилось со мной. У меня нет ни единственного близкого человека, который мог бы помочь мне. Я не могу подумать, что после своего увольнения придется у чужих людей просить помощи в свои 25 лет. Так можно ли верить еще и ждать хорошей жизни? Я жду вашего совета. И если не получу от вас ответ, то тогда я больше не смогу ждать и верить в людей. Жизнь моя пуста, я одна на свете с будущим своим малышом. Никто не поможет мне в трудные минуты ни советом, ни словом. Кому я нужна? Лучше не жить. Я жду от вас письмо.