Вечеринка а-ля 90-е
Шрифт:
– Ну, если не обидное…-Женя пожимает плечами.
– Жекичан подойдет? – мой вопрос тонет в дружном хохоте.
– Может быть Джеки Чан? – спрашивает Женя.
– Ну ты же не Джеки, а Жека. Просто сильно походишь на Джеки Чана, вот и будешь Жекичан.
Новоиспечённому Жекичану ничего не остаётся, как посмеяться вместе со всеми и согласиться на новое имя.
– Так я не понял, мы бухать будем, или нет? На кой хер ты нас сюда притащил? – слышится недовольный голос Геракла с нижней палубы. Оказывается, он даже не удосужился подняться
Буратина тяжело вздыхает и разводит руками, мол что с ним сделаешь. Вдруг выражение его лица резко меняется, и он бросается к пульту. Я бегу следом и мы вдвоём оттаскиваем Уксуса, видимо вовремя, потому что он уже успел пощёлкать какими-то тумблерами.
Дело в том, что этого человека вообще нельзя подпускать не то что к технике, ему нельзя давать в руки ни одной более менее ценной вещи, потому что он её тут же сломает. Такие вот руки у нашего Уксуса. Не зря же наш трудовик Забодай назвал его «сраным рукожопом». Кстати, Забодай и сам получил своё прозвище, потому что на его правой руке отсутствовал средний палец, и все его жесты рукой походили на то, что он грозит кому то «козочкой». Забодаю, забодаю…
– Ладно, Женя, поплыли уже, пока они яхту не доломали, – кричит Буратина.
Жекичан поворачивает тумблер на панели, мы слышим гул заработавшего движка и ощущаем мелкую вибрацию. Ах это сладкое чувство, когда несколько сотен лошадей стоящих на парах, бьют копытами, чтобы в один момент пуститься вскач.
– По-олный вперё-ёд! – орёт Буратина, и мы все ощущаем лёгкий толчок. Посудина начинает плавное движение.
– Жека, давай не торопясь узлов двадцать! – командует Буратина, – идём по плану.
Жекичан, сидящий за капитанским пультом кивает и давит на гашетку, придавая яхте ускорение. Динамик швыряет в чёрную темень песню группы «На-На»:
«Ну что красивая поехали ката-ться,
От пристани отчалил теплохо-од…»
– А у нас есть какой-то план? – спрашиваю я Буратину.
– Ну а как же, дружище! Всё там внизу. Щас спустимся и забьём! – веселится Буратина.
– Да я не про это! Ты сказал Жекичану, что всё по плану. У нас есть план?
Буратина демонстрирует свою фирменную улыбку, от которой на щеках раньше появлялись ямочки, а теперь лишь глубокие борозды.
– Ты там в своей Москве совсем расслабляться разучился, братиш. Ну какой тебе нужен план, ты же не на своём заводе. Просто выдохни и получай удовольствие. Он обнимает меня за плечи. – Наш план на ближайшие дни – плыть вниз по течению и наслаждаться жизнью. Пойдёмте вниз, пацаны! – обращается он уже ко всем. – А то у нашего Геракла страшный сушняк, как бы он за борт не выпал.
Геракла обнаружили возле трюма, запертую дверь которого он безуспешно пытался открыть, дёргая за никелированную ручку.
– Чу-ет, чует, где есть! – смеётся Буратина. – Пошли в кают кампанию, там тоже есть.
Мы сгрудились вокруг стола, по центру которого Буратина водрузил коробку шампанского «Дом Периньон». Он суёт каждому в руки по бутылке, пока не доходит до Геракла.
– А-а про тебя то я забыл. – бросается куда то в угол, откуда выуживает квадратную бутылку Джека Дэниэлса и пихает её в руки бородачу.
– Это чё за хрень! Ты же знаешь, я американского не пью. Я патриот! – Геракл лупит кулаком по центру грязной тельняшки.
– Ну извини, братан, отечественного не держим! Если хочешь, я могу тебя высадить, там на берегу у вас наверное палёнка осталась.
Геракл поправ свой патриотический порыв, угрюмо свинчивает пробку с бутылки.
Одна за другой хлопают вылетающие пробки, и руки с бутылками тянутся к центру стола, где встречаются громким звоном.
– Ну, братцы, за встречу!
– За нас!
– За незабываемую вечеринку!
Пьём каждый из горла, обливаясь и давясь пеной.
– Вечеринка в стиле «девяностых» объявляется открытой! – провозглашает Буратина, поднимая вверх свою бутылку.
«Уррр-ааа!» – дружно орём и снова давимся кислой пеной.
Шампанское приятно бьёт по голове и животу, пускает тёплые токи по венам, и я чувствую себя счастливым. Вот теперь состоялось! Всё как и раньше, как тогда! Словно и не было этих двадцати лет. Мы все здесь ничуть не изменившиеся и такие же молодые. Ну и что, что Буратина раздался вширь, как спелый арбуз, а брюхо Поночки нависает над столом, бросая на него тень. Ну и что, что у Уксуса седые виски и залысины, а некогда плотный Геракл высох и оброс бородой. Ну и что, что моя морда приобрела округлые формы, а некогда роскошная шевелюра заметно поредела и на пятьдесят процентов состоит из седых волос. Я-то себя не вижу. Сейчас я тот же Сява, худой как велосипед, красивый и кудрявый пацан из девяностых.
– Братишка, ты уж извини, что мы не по дресс-коду. Ты у нас один в стиле девяностых одет, – говорит Поночка, закуривая.
– Ну почему один? – парирует Буратина. – Геракл вполне в образе; Сява, если свои говнодавы снимет, тоже может сойти; ты в комке смотришься вполне органично. Помнишь, ты после армии так и ходил целый год. Думал, на героя войны тёлки лучше вестись будут. Ошибался, конечно, ну да неважно. А для Уксуса у меня есть подарок.
Буратина подходит к дивану и выуживает из-за кожаной спинки нечто, повергающее всех в лёгкий шок.
– Бля! Это же…
– Аляска?
– Парни да это же та самая…
В руке Буратины тёмно-синяя куртка с отороченным вытертым мехом капюшоном и ярко красным подкладом.
– Помнишь, братан?
– Откуда она у тебя? – Уксус держит куртку перед собой в вытянутых руках, словно рассматривает раритетную картину.
– Оттуда, где ты её оставил. Не помнишь?
– Не-ет…
– Конечно, откуда тебе помнить, ты ведь в дрова тогда был. Вспоминай: ноябрь, дача Ёжика. Ты тогда таким бухим был, что не найдя Аляски нацепил какую то фуфлыгу.