Вечерний день

Климман Михаил

А мне роль дали, большую в многосерийном фильме. Разговор шел давно, но вот только три дня назад утвердили.

«Хорошая?» - написал Платонов.

Очень, - она даже отвлеклась от продуктов и мечтательно посмотрела на Владимира Павловича, - большая, много событий, песню дивную ребята написали для меня.

«Поздравляю. А откуда вы узнали, что я здесь?»

Сергей сказал, - она закончила сервировку: даже небольшой елочке с крохотным Дедом Морозом нашлось место, - он же объяснил еще, как с вами общаться - читать, что вы написали, а потом отвечать. Выпьем? Я у врачей спрашивала, вам шампанского нельзя, поэтому вот тут немного вина сухого очень хорошего, французского. Вы любите француз­ские вина?

«Наверное.» - написал Платонов.

Потом долго водил ручкой по бумаге, протянул листок ей:

Пускай дыханье ветерка Шевелит травою, Свирель поет издалека, Светло и тихо облака Плывут надо мною!..

Это вы сами написали?
– спросила она. «Это Федор Иванович».

Какой Федор Ива.
– но тут Анастасия догадалась, нахмурилась, потом рассмея­лась, - ладно, один-один. С Новым годом!

Они выпили.

Вы мне потом расскажете, - она заговорщицки подмигнула Владимиру Павловичу, - как это все произошло? Я же, вы должны помнить, я вам говорила, ужасно любопытная.

«А вы мне, - написал Платонов.
– В этой истории для меня вопросов больше, чем ответов».

Да ну вас, - она протянула ему пирожок.
– А вы, оказывается, большой специалист по всякой старине. Можете мне помочь?

«А что требуется?»

Вот, - она достала из сумочки кошелек, из кошелька коробочку, из коробочки неболь­шой предмет, завернутый в бумагу.
– Можно сделать из этого нормальный медальон? Вынуть портрет и приделать колечко?

Платонов развернул бумагу: в руках у него оказался серебряный медальон затейливой работы, явно конца восемнадцатого - начала девятнадцатого века. Ушко у него было отло­мано. Он ободряюще кивнул Анастасии, мол, победим, не вопрос, и открыл створку. На него с портрета смотрело очень знакомое лицо. «Павел Первый...» - сообразил он.

Глава 44

Второй раз Анастасия должна была прийти на Рождество. К нему в этот день пытался напроситься полковник Загода со свитой, но Платонов отбился, сославшись на усталость. Он написал Шурику, что пускать можно только Анастасию, и ему было наплевать, что охранник непременно сообщит об этом начальству. Мнение руководства госпиталя в сложившейся ситуации его совершенно не интересовало.

Тем более что выписать его должны были через несколько дней, якут сказал, что ста­рый Новый год он будет встречать дома. Владимир Павлович тут же начал придумывать, как и куда пригласить «блаженство и безнадежность» на праздник. Теперь, когда тайна шкатулки раскрыта, он мог наконец безбоязненно ухаживать за ней.

«Общепит» пришлось сразу отклонить, поскольку он уже больше десяти лет не был в ресторане и совершенно не представлял себе, что и как там сегодня происходит. В свое время, когда они довольно активно ходили с Наташей по разным «вкусным» точкам, глав­ными людьми там были швейцар и официант.

Знакомый швейцар за небольшую мзду пускал тебя внутрь, а официант за чуть боль­шую мзду находил столик и на ухо шептал, что из сегодняшнего меню есть не стоит, поскольку похороны ресторан не оплачивает. Но все эти правила сейчас наверняка уже не действовали.

К тому же разница в возрасте у них с Анастасией была такова, что Владимир Павлович ужасно боялся показаться окружающим, себе, а прежде всего ей, Ипполитом Матвеевичем Воробьяниновым, приведшим в ресторан Лизу прогуливать корпоративные деньги.

По этой же причине он считал, что сама Анастасия его никуда, ни в какие компании с собой не позовет. А пользоваться ее гостеприимством еще раз Платонову казалось уже страшно неудобно, поэтому он после долгих раздумий решил пригласить ее к себе.

Принятое решение успокоило его. Владимир Павлович посмотрел на входную дверь, на занятого решением кроссворда Шурика и подумал, что неплохо бы попробовать система­тизировать свои вопросы и сомнения. Начал он с конца.

Почему никто не хочет рассказать ему о том, что же все-таки произошло ночью в цирке?

Почему сторож, мимо которого он прошел буквально за пять минут до встречи с Махмудом, никак не подавал признаков жизни во время стрельбы?

Почему они вообще так уверенно ждали его в цирке?

Откуда они знали, что он все-таки открыл шкатулку и нашел документы? Иначе почему бы они стали так форсировать события. Упорство, с которым джигиты ловили его в тот вечер, доказывает, что они боялись, что Платонов передаст документы кому-то.

Вопрос, откуда Махмуд и его подельники знали содержание документов, уже появлялся раньше, и Владимир Павлович придумал тут какой-то ответ, не очень убедитель­ный, но придумал.

Почему Плющ за рулем был мертвецки пьян, хотя Платонов хорошо знал, что Вик­тор пьет крайне мало? Возможно, этот вопрос не имел отношение ко всей конструкции, но вдруг.

Он царапал свои записи, руки слушались с каждым днем значительно лучше, и погля­дывал на своего цербера.

«Шурик, а ты из милиции или частный человек?» - написал он на обороте бумаги, потом постучал по спинке кровати, привлекая внимание охранника, и показал ему вопрос. Тот прочитал, задумался, потом сказал:

– Я вообще-то бывший капитан милиции. «А сейчас?»

– А сейчас мы в ЧОПе - Частное охранное предприятие. Называется «Кавалергард».

Платонов сдержал улыбку, кивнув с благодарностью Шурику. Представить себе этого бывшего капитана милиции в гвардии он мог легко, но в Кавалергардском полку, где служили только члены высших аристократических семей России, никак.

Дождавшись, пока Шурик опять опустился на свою табуретку, Владимир Павлович продолжил свои вопросы.

«Почему меня охраняет какой-то ЧОП, если я сегодня - предмет государственного зна­чения?

Кто и зачем переправлял мне все документы, связанные со шкатулкой?

Письмо от Якова Валериани через Анастасию.

Заметки историка, подброшенные в гардероб в цирке?

Ключи от шкатулки, якобы пересланные Мариной?

Насильственной ли смертью погибли старуха Лерина и приятель-историк?