Вечная кровь
Шрифт:
Ага, вот, кажется, и она, ресторация. Название на польском «Pod nasza g'ora». «Под нашей горой», значит. Правильно, под чьей же ещё. Зал под крышей на первом этаже трёхэтажного дома и открытая терраса, врезанная в склон Гарнизонной горы. Я выбрал зал под крышей.
К моему удивлению, все столики оказались заняты. Надо же, а заведение-то, оказывается, пользуется популярностью. Что ж, тем более интересно, как здесь кормят. Я уж было собрался развернуться и отправиться на террасу, где свободных мест было в избытке, как мгновенно возникший, словно из зеркала в вестибюле вышедший, метрдотель сообщил, что, если я не против, можно пообедать во-он за тем столиком у окна, где ожидает своего заказа одинокий пожилой господин с газетой.
– А господин… – начал я, предполагая, что метрдотель ответит на мой вопрос до того, как я его задам.
– Господин чаще всего обедает в одиночестве, но сегодня, как он сам сказал, не против приятной компании, – с готовностью оправдал мои предположения метр.
– По-вашему, моя компания будет ему приятной? – хмыкнул я.
– Не вижу, почему бы почтенному архивариусу и репортёру приличной городской газеты не составить приятную компанию, – сказал метрдотель. И дипломатично, но в тоже время свойски, улыбнулся.
Надо же, второй раз за сегодня меня узнают люди, которых я вижу впервые. Это что, слава? Но, не скрою, приятно.
– Уговорили, – сказал я. – Давайте попробуем.
Плащ и шляпу я оставил на вешалке, а сам прошёл к столику.
– Прошу извинить, мне сообщили, что вы не будете против компании.
– Не буду, – он улыбнулся мне на удивление белыми и здоровыми для его возраста зубами и отложил газету. Утреннюю «Miejskie zycie» на польском. – Прошу!
– Благодарю вас, – я сел.
– Иосиф Казимирович, – представился он. – Местный архивариус. С кем имею честь?
– Ярослав Дрошкевич, репортёр. Можно просто Ярек.
– Вы Ярек Д. из «Вечерних известий»? – в его голосе прозвучала заинтересованность.
Подошёл официант. Глянув в меню, я быстро сделал заказ (луковый суп, стейк с кровью, кружка пива), откинулся на спинку стула и посмотрел на своего собеседника. На вид Иосифу Казимировичу было слегка за семьдесят. Седые, довольно ещё густые, зачёсанные назад волосы. Аккуратно подстриженные седые же усы. Светло-голубые глаза, глубокие морщины от крыльев носа к подбородку. Несколько старческих коричневых пятен на коже рук. Некогда хороший, а теперь повседневный тёмно-синий костюм-тройка в тонкую белую полоску. Галстук в горошину с ослабленным узлом. Пиджак расстёгнут.
– Он самый. Это плохо?
– Отчего же, наоборот. С удовольствием читаю ваши репортажи.
Я покосился на «Miejskie zycie».
– Стараюсь читать все газеты, – пояснил он, заметив мой взгляд. – Человек, не читающий газет, неизбежно отстанет от жизни.
– Вот как! – засмеялся я. – Некоторые считают иначе. Газеты, мол, плодят обывателей, не способных мыслить самостоятельно, подсовывают людям жвачку для мозгов и души вместо настоящей пищи.
– Те, кто так считает, настолько же ограничены, как и те, кто вовсе не умеет читать, – сказал он. – Вероятно, газеты не нужны гениальным философам и святым. Но думать, что все должны быть таковыми – большая глупость.
Официант принёс напитки (пиво мне и стакан с вермутом и плавающей в нём долькой лимона для Иосифа Казимировича).
– Сейчас будет суп, – сообщил он и с достоинством удалился.
– Я тоже заказал луковый, – сказал мой собеседник и поднял стакан:
– Ваше здоровье.
– Ваше здоровье.
Он сделал глоток, я – три.
– Как вермут? – спросил я.
– Спасибо, неплох. А как вы догадались, что это вермут?
– Запах, – я дотронулся указательным пальцем до кончика носа.
– Хорошо быть молодым, – вздохнул он. – Впрочем, я не жалуюсь.
Вскоре появился суп, и некоторое время мы молча ели. Суп был хоть и не высшего класса, но весьма неплохим.
– Скажите, Ярек, – обратился ко мне Иосиф Казимирович, когда наши тарелки опустели. – Раз уж случай нас познакомил, грех не воспользоваться… Вы не замечали в городе за последнее время странных необъяснимых событий?
– Смотря что таковыми называть, – пожал я плечами, а про себя подумал: «Господи, сделай так, чтобы этот милейший человек не начал мне сейчас с жаром рассказывать про загадочный шум у него за стеной, полтергейсте или движущихся огнях в небе».
– Что вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что в нашем городе ежедневно происходит масса событий, часть из которых кто-то обязательно назовёт странными и необъяснимыми. Взять моего соседа по дому пана… назовём его пан Михась, чтобы не компрометировать человека. Так вот, он утверждал, что у него из холодной комнаты самым таинственным образом исчезает коньяк. Из запечатанных бутылок.
При этом ни жена, ни пятнадцатилетняя дочь-гимназистка, не
говоря уже о двенадцатилетнем сыне, в пьянстве не замечены.
Я умолк и потянулся к пиву.
– И… ? – спросил Иосиф Казимирович, отпив вермута.
– Дошёл до того, что грешил на нечистую силу. Хм… прошу прощения за оксюморон. Домовой, говорил, балует. Совсем человек извёлся, даже священника приглашал – квартиру освятить. Не помогло. Знаете, что оказалось? Его пятнадцатилетняя дочка-гимназистка по уши влюбилась в пьяницу-студента из нашего политехнического, гениального, по её мнению, и, разумеется, никем не признанного поэта. Папенькин коньяк она для него таскала. Да так ловко, что никто её поймать не мог за этим делом. Сама призналась, когда увидела, что отцу натурально грозит психическое расстройство. Да и студент, говорят, её разочаровал, потому как бросил пить, кропать дурные вирши и взялся, наконец, за учёбу.
Иосиф Казимирович рассмеялся и принялся разделывать запечённую форель, которую ему только что принесли.
– Забавно, – сказал он. – Кажется, я понимаю, о чём вы говорите.
– Рад, – улыбнулся я.
– Но имею в виду несколько иное.
– Что же?
– События, которым вы сами не можете дать объяснения. Ни вы, ни, скажем, полиция.
О как. Я немедленно вспомнил о том, что произошло сегодня ночью на улице Кожевников, и насторожился. Мой нос чует не только вермут в стакане за метр, но и настоящую сенсацию. Иначе я не стал бы заниматься тем, чем занимаюсь. Не люблю работать вхолостую.