Вечная ночь
Шрифт:
Почему-то даже самые отъявленные рецидивисты, уголовники не вызывали у лейтенанта такого отвращения, как этот гладкий сытый красавчик, похожий на Шаляпина.
– Статья сто тридцать четвертая, – сказал Антон, – половое сношение с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста.
– Ей было пятнадцать, – ухмыльнулся Вазелин, – да и ничего вы не докажете. Вы сами это понимаете, а беситесь потому, что я лично вам не нравлюсь. Оно и понятно. В вас никогда не влюблялись пятнадцатилетние нимфетки, не вешались вам на шею.
– Слушай,
Вазелин отбил пальцами дробь по столешнице, надул щеки и с шумом выпустил воздух.
– Ну, допустим, жалко. Мне рыдать, да? Вот прямо здесь и сейчас? А потом прийти домой, напиться в зюзю, залезть в ванную и порезать вены? Этого ты хочешь?
Наташа махнула рукой, отвернулась, закурила. Антон достал заранее заполненный и подписанный Соловьевым бланк повестки и положил на стол перед Вазелином.
– Распишитесь.
– Как? Мы же все выяснили! – Он прищурился, поднес бумагу к глазам. – Куда мне следует явиться?
– Пожалуйста, внимательно прочитайте и распишитесь. Там все написано.
Ждать личного врача не стали, вызвали «скорую». У Зацепы случился инсульт, левую половину тела парализовало. Он был без сознания. Соловьев знал, что надо уходить, больше нечего здесь делать, но все-таки остался до приезда «скорой» и, конечно, жестоко поплатился за это.
Сразу вслед за бригадой в кабинет влетела Зоя Федоровна. Каким образом ей удалось домчаться от Смоленской до Бронной за десять минут, через все утренние пробки, так и осталось тайной.
«Наверное, на помеле прилетела», – грустно пошутил про себя Соловьев, хотя, конечно, было не до шуток.
Секретарша успела сказать Зое Федоровне по телефону, что к Николаю Николаевичу явился следователь, и синьора, переступив порог кабинета, кинулась не к мужу, не к врачу, а к Соловьеву.
– Кто вы такой? По какому праву? Что вы с ним сделали? Предъявите документы! – кричала синьора.
– Тише, пожалуйста, – попросил врач.
Соловьев протянул даме свое удостоверение. Она открыла, бросила на стол, тут же схватила листок бумаги, карандаш.
– Я все записываю! Я сегодня же буду жаловаться. Он отлично себя чувствовал утром, когда уходил из дома.
– В котором часу? – спросил Соловьев.
– Что?
– В котором часу он ушел сегодня из дома? Сразу поехал сюда, в офис, или перед этим встречался с кем-то?
Зоя Федоровна часто заморгала, тряхнула рыжими волосами. Она опешила от такой наглости: как он смеет еще и вопросы задавать?! Но все-таки ответила, скорчив снисходительную гримасу, как будто объясняла идиоту, что земля круглая и дважды два четыре:
– Николай Николаевич ушел в начале десятого и поехал сразу сюда, в офис.
Соловьев
Дима взял свое удостоверение, убрал в карман. Поднял с пола конверт с фотографиями. Хорошо, что он успел собрать их и спрятать. Вопреки всему ему было жутко жалко человека, которого сейчас перекладывали на носилки. Он пытался сочинить какое-нибудь внятное объяснение лично для Зои Федоровны, но не мог. Просто ничего в голову не приходило.
– Что произошло? Зачем вы сюда явились? – подступала к нему разгневанная синьора.
– Я не могу вам этого сказать, – честно признался Соловьев.
Синьора открыла рот, но ответить не успела, увидела, что ее мужа на носилках выносят из кабинета, и бросилась к врачу.
– Послушайте, почему вы ничего не говорите? Куда вы его везете? Насколько это серьезно?
– Очень серьезно, – сказал врач, – геморрагический инсульт. Везем в Институт Склифосовского, в реанимацию.
– Как – инсульт? Не может быть! Коля, ты меня слышишь? Почему ты дрожишь?
– Он вас не слышит. У него судороги, – сказал фельдшер.
В приемной собралась куча народу, и санитарам с носилками пришлось проталкиваться сквозь эту кучу. Зоя Федоровна бежала следом, на прощание обернулась, крикнула Соловьеву:
– Мерзавец! Вы за это ответите!
Все, кто был в приемной, уставились на него. Какой-то лысый толстый мужчина тут же вцепился в локоть и спросил с тяжелой одышкой:
– Вы из налоговой полиции?
Вдруг повисла тишина. Все продолжали смотреть на Диму.
– Нет, – сказал он, – я из ГУВД. Разрешите пройти.
Толпа расступилась. За окном взвыла сирена. «Скорая» увозила Зацепу. За спиной Соловьева шелестели голоса. Он шел по коридору, не оглядываясь. Оказавшись на улице, достал мобильник и машинально, почти не соображая, что делает, набрал номер.
Кому он звонит, он понял только, когда услышал:
– Алло.
– Это я. Ты можешь сейчас говорить?
– Дима, где ты пропадал? – По ее голосу он догадался, что она улыбается. – Ты знаешь, я собиралась тебе позвонить… Сейчас, одну минуту. Нет, это я не тебе. Прости. Что-нибудь случилось?
– Случилось.
– Да, конечно, я задаю глупые вопросы. Тебе нужна моя помощь?
– Мне нужно тебя увидеть. Когда мы встретимся?
– Когда скажешь. Хочешь, сегодня вечером, часов в семь.
– Я заеду за тобой в клинику к семи.
– Хорошо. Да, все, уже иду. Нет, это я не тебе. Димка, что у тебя с голосом? Ты простудился?
– Нет, Оленька. Я здоров. Просто мне приснился плохой сон.
– Наверное, очень плохой, если у тебя из-за этого такой голос. Димка, ты же никогда не придавал значения снам, ты не запоминал их и уверял меня, что это все бред. Ну что с тобой?