Вечно в пути (Тени пустыни - 2)
Шрифт:
Он опомнился от звука выстрела, но стрелял не Ибн-Салман. Стреляли где-то за юртами.
Зуфар обернулся. С вершины бархана спускались всадники. По огромным папахам, разнокалиберному оружию, беспорядочному строю Зуфар сразу понял, что это совсем не те, на кого он рассчитывал. В аул въезжали калтаманы. А за ними на верблюдах, лошадях, ишаках женщины с детишками, со всяким скарбом. И первый, кого увидел Зуфар среди всадников, был Эусен Карадашлы, седобородый, согбенный годами, сухой, но полный бодрости.
Он тоже, очевидно, узнал Зуфара, вскинул чуть-чуть седые кустики бровей, но даже не улыбнулся. Невольно Зуфар весь подался вперед. Он даже обрадовался.
Но
– Брат, - сказал он важно, - приветствует тебя тот, кто обязан тебе жизнью.
Ибн-Салман гордо вскинул голову, протянул руку Эусену Карадашлы:
– Мир тебе, доблестный вождь! Я рад, что ты исполнил обещание и прибыл в назначенное время на колодцы Джаарджик.
– Туркмен держит слово! Я здесь! И я готов выполнить приказы своего брата.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Земля треснула и вылезла ослиная голова.
П е р с и д с к а я п о г о в о р к а
Торгую своей честью
У порога своего дешево, будто песком.
Ф е р и д э д д и н А т т а р
Кругом ходили, глазели. Зуфару казалось, что с него не спускают глаз. Он мог поклясться, что Джаббар, беседуя с главарями калтаманов, несколько раз показал на него взглядом и многозначительно покачал головой.
Калтаманы не отходили от лошадей и не снимали оружия. "Белые папахи" расселись на цветной кошме у белой юрты и наслаждались падавшей от нее тенью. Площадка около колодцев чернела от пацах калтаманов. Мысль о бегстве казалась нелепой. Куда убежишь, когда кругом столько настороженных глаз. Зуфара узнали родственники Овеза Гельды. Он чувствовал себя обреченным. Ему в лицо бросали оскорбления. Ему сказали, что наступил час расплаты. Все кричали, махали оружием. Потом что-то их отвлекло, и они ушли... совещаться. Его не связали, к нему не приставили даже охрану. Зачем? Они понимали, что никуда он не денется. Он смотрел на барханы, на пустыню. Горячий ветер гнал в лицо колючий песок. Казалось, кожа на лице лопнет. Зуфар думал: "Уйти можно. Но разве далеко уйдешь? Даже если никто не заметит. А как с водой? Если идешь пешком по барханам, надо иметь бурдюк с водой, чтобы делать по глотку - утром, днем и вечером. Три глотка... Нет, не уйдешь..." Он сидел и смотрел.
На верхушках барханов торчали фигуры дозорных, неправдоподобно высоких от высоких папах. Ежеминутно всадники приезжали и уезжали, синие блики вспыхивали на дулах винтовок, кони ржали, женщины варили пищу на дымившихся очагах.
Только что в тишине безлюдья Зуфар и Джаббар ибн-Салман стояли посреди аула, и миру до них не было дела, а сейчас словно все песчаное море Каракумов взметнулось, забурлило. Над колодцами Джаарджик до самых небес стоял столб пыли от тысячи овечьих и конских копыт. Отары запрудили все пространство между колодцами, и блеяние изнывающих от жажды животных слилось в монотонный стон.
Зуфар пошел бродить среди калтаманов. Неотступно его преследовали ненавистные взгляды родичей Овеза Гельды. Удивительно только, почему его еще оставляют в покое.
Он подошел к цветной кошме и, бесцеремонно раздвинув двух знатных текинцев в особенно огромных папахах, уселся между ними. Сердце колотилось до боли в груди, но он старался ничем не выдать волнения. Никто из главарей даже не посмотрел на него, и он понял, что они крайне озабочены, растерянны. От свойственной им обычно выдержки и невозмутимости не осталось и следа. В их взглядах читалось смятение и замешательство. Они были чем-то ошеломлены.
О том, что воровские шайки бесчинствуют в Каракумах, Зуфар знал.
Еще в Келате старец Юсуф Ади, не особенно таясь, делился с ним замыслом контрреволюционных кругов. Но Зуфар не представлял себе размеров калтаманского разгула. Только здесь, на колодцах Джаарджик, он понял, что трагедия у колодцев Ляйли - это не только его личная трагедия, а трагедия всех трудящихся, всего народа.
До сих пор Зуфаром в его поступках руководил прежде всего инстинкт самосохранения. События обрушились на него такой лавиной, что он был беспомощной песчинкой. Ему оставалось только защищаться, но сейчас, сидя на цветной кошме, стиснутый шелкохалатными тушами вождей пустыни, он вдруг удивительно ясно осознал, что он не просто пастух Зуфар, рабочий, матрос, а Зуфар - гражданин Советского государства. Что у него, Зуфара, есть не только свой очаг, в котором он разжигает из хвороста каждый вечер огонь, а что его долг разжигать огонь в очагах всего народа и не давать остывать в них горящим углям... Он понял, что такое любить Родину, и он понял, что любит свою Советскую Родину и не даст ее в обиду. Он мыслил выспренне и торжественно, но вполне искренне. Страх исчез, и Зуфар с удивлением почувствовал, как растет в нем гордость, гордость за себя, за то, что он, Зуфар, - советский человек. Он смело поднял глаза и увидел под величественными папахами из белой шелковистой шерсти жалкие, искривленные страхом лица забывших свою важность вождей. Он видел их лоснящиеся и скрипящие при малейшем движении малиновые шелковые халаты. Он обратил внимание, что шелк пропылился и пропитался потом, ибо вожди скакали по пустыне уже много дней так, точно за ними гнались все джинны пустыни. Да, главари калтаманов совсем не походили на победоносных завоевателей.
Да и то, что Зуфар услышал сейчас, очень мало походило на победоносные клики торжества.
Когда Зуфар протиснулся в круг калтаманов, они молчали. Взгляды всех были обращены на сумрачного Джаббара ибн-Салмана, который пристально и, как показалось Зуфару, ненавистно смотрел на сидевшего на почетном месте благообразного, с холеным лицом, судя по одежде и шапке, салора с берега Аму-Дарьи. Очевидно, шел спор, начало которого Зуфар не слышал.
Благообразный салор вдруг поднял голову, и по рядам вождей прошел шепот: "Сеид Батур заговорил. Слушайте Сеид Батура!"
Удивительно тонким для такого большого мужчины голосом Сеид Батур пропищал:
– Что такое! Мусульмане против мусульман... Мусульмане дерутся... Львы! И с кем? Удивительное дело! С нами, мусульманами. Светопреставление! Туркменский полк порубал Мамеда Отан Клыча! Великого храбреца Мамеда Отан Клыча! Мусульмане против мусульман. Кто рассказывал, кто болтал, что в туркменском полку трусливые пастухи, сыновья рабов, а? Светопреставление!
Явно, Джаббар ждал от Сеид Батура, прославленного калтамана, совсем другого. Он поморщился и приказал:
– Эй, позовите писца!
Подошел еще совсем молодой человек в такой же высокой папахе, как и у всех.
– Садись, пиши!
– приказал Джаббар.
– Пиши: "Мусульманам - воинам туркменского полка. Братья мусульмане, не поднимайте меч на мусульман. Храбрость свою направьте на нечестивых большевиков. Послушайтесь! Не послушаетесь, жестоко расправимся с упрямцами..." Всё. А вы, Сеид Батур? Где ваши воины? Почему они за границей?.. Почему их нет здесь?
Он замолчал, готовый выслушать ответ, но Сеид Батур только закряхтел и не раскрыл даже рта.