Вечно влюбленные
Шрифт:
Я женат уже два месяца, и больше так продолжаться не может.
Мы больше не можем встречаться наедине, не можем быть близки.
А почему? Из-за Паллае. Она ни в чем не виновата, и если Тереза и я можем пренебречь обетами, которыми ее насильно повязал Грегори, никто из нас не может делать вид, что то же относится и к моей поспешной женитьбе. Правда, она состоялась по принуждению моих родителей и побуждению короля, поэтому я и попросил руки Паллас, но факт остается фактом: я попросил ее стать моей женой.
Паллас - сама невинность. Она молода и красива и, как
Не знаю, какое будущее ждет меня без Терезы, но она была права, когда сказала, что, если мы будем продолжать тайно встречаться и игнорировать мой брак, мы разрушим сами себя, а любовь наша станет запятнанной и позорной. Я с ней яростно спорил, убеждая в обратном, но в конце концов она заставила меня понять мудрость своих слов, как бы горько это ни было.
Сердце мое болит от любви к Терезе и не только потому, что она самая большая моя любовь, а я никогда больше не смогу держать ее в своих объятиях, но и потому, что, в то время как я возвращаюсь к своей нежной милой жене, Тереза цепями прикована к жестокосердному чудовищу, разбившему нам жизнь. Она ненавидит его, но и боится.
Он бил ее - она мне не говорила, но, к своей бессильной ярости, я сам видел синяки на ее прекрасном теле. Он угрожал отправить ее ребенка, совсем еще младенца, к своим дальним родственникам, если она не будет ублажать его. Она редко говорит об их совместной жизни, но я наслышан о его мелочности и злобе от других.
Только один раз она рассказала мне о том, как страдает по ночам, когда он похотливо набрасывается на нее, а она лежит под ним, и тело ее содрогается от отвращения. К ее облегчению, он уже несколько месяцев не трогает ее, вместо этого предпочитая упрекать и унижать, давая понять, что считает ее ничтожной, неумелой в постели.
Мы улыбнулись над этим, зная, в какой огонь превращается она в моих руках и какими радостными были наши единения. Но больше этого не будет. Сегодня мы в последний раз встретились в доме привратника. И раз уж она никогда больше не будет со мной, я не могу удержаться от страха при мысли, какое будущее уготовано ей с этим зверем. Я не могу спасти ее, поскольку король запретил мне убивать Грегори на дуэли, и я ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее страдания.
Мне стыдно оттого, что моя жизнь с Паллас будет совсем иной: я знаю, Паллас сделает меня счастливым, настолько счастливым, насколько возможно при моих обстоятельствах.
Чувство вины гложет меня всякий раз, когда я ловлю себя на том, что улыбаюсь над забавными вещами, которые говорит Паллас, или каждый раз, когда она смешит меня своими милыми гричасками. Я не должен смеяться, улыбаться или находить радость в общении с моей нареченной невестой, и хотя сердце мое тоскует о Терезе, я все же нахожу эту радость и из-за этого проклинаю себя тысячи раз..."
Задержав это место пальцем, Николаc на миг закрыл дневник
"Но если это так, - мрачно размышлял он, - а почти все из того, что я сегодня прочитал, подтверждает это, тогда почему Бенедикт и Тереза девятнадцать или двадцать месяцев спустя все-таки убежали вместе? И прихватили с собой бриллианты Шербурнов?"
Он наткнулся на другую дату - 1 октября 1744 года, за две недели до рождения ребенка Паллас, что дало ему первую разгадку к случившемуся.
"Я самый низкий и жалкий человек в мире. Я предал не только себя, но также и мою дорогую жену. Бог знает, я не хотел, чтобы это случилось.., но когда пришла записка от Терезы, в которой она просила, умоляла меня встретиться с ней еще раз в доме привратника, я не смог ей отказать. Клянусь всем, что у меня есть дорогого, что я встретился с ней не за тем, чтобы вкусить запретную сладость ее тела, - у меня и в мыслях этого не было и у нее тоже. Тереза была в отчаянии, лицо ее осунулось, глаза потемнели, тени залегли под ними. Она больше не могла выносить своего положения и обратилась ко мне за помощью, чтобы я помог ей убежать от мужа. Что я мог поделать? Я согласился.
При первой же возможности я поеду в Лондон и куплю билет для нее и ее ребенка в колонии. Там она будет в безопасности, и Грегори до нее не доберется! Хотя она не просила меня об этом, но я сделаю некоторые приготовления, чтобы снабдить ее при отъезде значительной суммой. Деньги ей понадобятся сразу, как только она доберется до Нового Света. Я не вынесу мысли, что она одна, в такой дали и в нужде. Для меня уже мучительно думать, что она предпримет это опасное, рискованное путешествие через океан, а потом будет одна пробиваться в незнакомом мире, если я еще не обеспечу ее деньгами.
Мы все это обсудили и вели себя друг с другом как должно. Но когда мы приготовились расстаться, нами овладело отчаяние. Как бы я ни жаждал коснуться ее, я этого не сделал, я не хотел, чтобы страсть проснулась вновь, но это все же случилось. Она была такой печальной, такой покинутой, что я не смог подавить желание обнять ее и утешить, как только мог.
Клянусь, я думал лишь о том, чтобы успокоить ее, но как только я коснулся ее, как только она подняла ко мне лицо, мы погибли...
После нами овладело раскаяние, ужас оттого, что мы предали сами себя и Паллас, подло поддались зову нашей презренной слабой плоти. Когда мы наконец расстались, между нами в первый раз пролегло чувство вины и стыда.
И вот теперь я не могу смотреть в глаза милой нежной Паллас без боли и угрызений совести, которые вздымаются во мне. Тело ее располнело: в нем мой ребенок, и я проклинаю себя за малодушие, за распутство, терзаюсь от безобразного понимания, что нарушил свои обеты, покрыл позором мою честь и лег с другой, не важно при каких обстоятельствах... Я самый низменный из людей, но я докажу своей жизнью, что буду достойным мужем такого ангела, как Паллас. Я никогда не предам ее, никогда больше не причиню ей боли. Клянусь жизнью..."