Вечное пламя
Шрифт:
Вюст хмыкнул, взял у Лилленштайна пистолет и выстрелил в лампу, что стояла на столе. Абажур разлетелся на мелкие осколки. Пистолет снова вернулся в руки к Генриху.
– Прошу, продолжайте. Это дело требует детальной проверки…
– Хорошо, уборка за ваш счет.
Фон Лилленштайн выстрелил как учили – быстро, от пояса. Две пули в живот! Потом молниеносно вскинул руку на уровень лица, выстрел в голову!
Он увидел, как мотнулась в сторону голова Двенадцатого, превратившись на мгновение в размытое пятно. И вот странный человек стоит на прежнем месте.
Две дырки в столешнице. Третья пуля расщепила полку.
– А если я упру ствол ему в лоб?
– В принципе, можете попробовать, – в голосе Вюста прозвучала неуверенность.
– Но есть шанс, что вышибу ему мозги?
Вальтер пожал плечами.
– Но его можно убить?
– Все можно убить, – с неожиданной грустью ответил куратор. – Все на свете. И на этом, и на том. Что бы на этот счет ни говорили наши мистики… Но вы должны понимать, номер двенадцатый все-таки уникум. Это то, чем может гордиться наша лаборатория. Остальные, если можно так сказать, серийные образцы не так хороши, хотя их способности и превосходят обычные человеческие на несколько порядков.
Лилленштайн сделал два стремительных шага в сторону Двенадцатого, упер ствол тому в живот и нажал на спусковой крючок. Что-то очень твердое ударило ему в руку. Двенадцатый исчез и сразу же появился чуть в стороне. Припав на одно колено, он двумя руками держал пистолет.
Лилленштайн почувствовал, как ноет ушибленная кисть. От вида оружия в руках у этого… человека по спине пробежали мурашки.
Номер двенадцать медленно поднялся и так же спокойно отдал пистолет Генриху.
– Снова стрелять не рекомендую, – сказал Вюст. – Ствол, скорее всего, испорчен.
– Что это? – спросил потрясенный Лилленштайн.
– Вечное пламя. Знаете стихи? Душа как пламя полыхает… И так далее. Такая вот дань искусству. Душа – это пламя, и она вечна. Вечное пламя. Улавливаете?
– К черту поэзию, Вальтер! Я начинаю нервничать…
Вюст хмыкнул.
– Это была оборона. А хотите посмотреть, на что они способны в нападении?
Фон Лилленштайн внутренне сжался, Вюст это заметил и рассмеялся:
– Вы не поняли! Проверять будем не на вас. Для этого нам придется кое-куда перебраться.
– Куда?
– Знаете, что такое Заксенхаузен?
У Лилленштайна похолодело в желудке.
Впрочем… со временем он ко многому привык. И неприятное ощущение посещало его все реже и реже. После Заксенхаузена Генрих некоторое время не мог спать. Но потом и это прошло.
75
Лилленштайн проводил в лабораториях много времени. Иногда он оставался там ночевать. Был момент, когда он целую неделю не вылезал на свежий воздух, постоянно находясь рядом с «Вечным пламенем». В голове все перемешалось. Электронные поля, руны, ментальное воздействие, сложные химические формулы и не менее запутанные магические условия, изувеченные законы природы… Иногда было трудно отделить одно от другого. А иногда складывалось ощущение, что его дурачат. Что хитрый Вюст просто смеется над ним, заставляя проделывать совершенно бессмысленные номера, больше всего напоминающие цирковые трюки. К слову сказать, фокусам Генриха тоже обучили. Под руководством Ганса Йёкеля, Лилленштайн научился сносно ловить из воздуха зажженные сигареты, сжигать денежные купюры и «восстанавливать» их из пепла, а главное, выучился ловко отводить глаза, разбивая внимание зрителя.
Фон Лилленштайн постоянно, каждый день общался с «Вечным пламенем». Если, конечно, можно общаться с существами, которые оживали, только видя чужую кровь. Все остальное время Номера, как называл их Вюст, были неподвижны, исполнительны и лишены каких-либо эмоций. Но Генрих, проведя в их обществе не одну неделю, начал замечать за Номерами определенные человеческие черты. Например, некоторым из них было свойственно определенное чувство юмора, если так можно назвать привычку приставлять оторванные ноги очередной жертвы на место оторванных рук и наоборот. У других случались и более изощренные проявления эмоций. Кое-что из этого сам Лилленштайн находил очень забавным, хотя некоторое время назад его бы, наверное, вырвало…
Однако через некоторое время Генрих стал все чаще и чаще замечать, что теперь уже он сам становится объектом исследований спецотдела. Все это наводило на невеселые раздумья, к тому же накопилось множество весьма щекотливых вопросов.
К тому же как-то незаметно исчезло его личное оружие. Эсэсман на проходной мямлил что-то про ревизию, склад и еще какую-то ересь, но ствол не отдавал. Комнаты, что раньше были открыты, сейчас запирались на замки. В голосах исследователей, лабораторных крыс, что и пороху не нюхали, все чаще слышались нотки, которые Генрих расценивал как приказные. Прежде приветливый Вюст стал появляться все реже и реже. Но последней соломинкой, что переломила терпение Лилленштайна, стал неприятный случай в лаборатории. Даже не случай, а момент. Маленькая сценка.
Генрих вошел неожиданно. Распахнулась дверь. И разом стихли разговоры. Ученые испуганно оглянулись. Повисла неприятная пауза. Потом двуногие лабораторные крысы как ни в чем не бывало разошлись по рабочим местам, защелкали приборами. И все бы ничего, но только посреди помещения осталась открытой большая клетка с креслом, к которому так удобно пристегивать ремнями руки и ноги, и железной койкой. Эта открытая дверь… Генрих звериным чутьем вдруг понял, для кого она предназначается на самом деле. Кому будут стягивать руки толстыми кожаными ремнями, тыкать иголками вздувшиеся вены.
– Вот как…
Вальтер Вюст действительно любил детей.
В этом чувстве не было даже следов какого-то нездорового, похабного интереса, только искренняя, бескорыстная любовь взрослого к ребенку. Ему хотелось баловать, покупать пирожные, игрушки. Этим пользовался его брат, который с легким сердцем оставлял свою дочку на попечение заботливого дядюшки. Вальтер не возражал, а наоборот, выделил в своем поместье несколько комнат, которые определил как детские. Эти помещения были завалены игрушками, красочными яркими книжками. Маленькая Марта спала среди всего этого плюшевого великолепия, довольная и счастливая. Немецкий ребенок, который удачно пережил благодаря своему влиятельному дяде Веймарскую республику, но еще не познал всех ужасов ночных бомбардировок…
Сам Вальтер обычно проводил все свое время в кабинете, зарывшись в бумаги едва ли не с головой.
В один из таких вечеров в дверь внизу громко постучали. Вальтер ругнулся, сквозь зубы, вышел в коридор. Осторожно приоткрыл дверь в детскую и, удостоверившись, что ребенок спит, спустился вниз. Прислуга в этот вечер попросила выходной.
Снова раздался громкий стук.
– Иду я, черти б вас забрали!
Он посмотрел в глазок, но в вечернем тумане ничего не было видно.
Вальтер накинул цепочку и приоткрыл створку…