Вечные любовники
Шрифт:
Теперь, когда он вспоминал эту историю, ему казалось, что произойти она могла только в Лондоне, именно в это время, и ни в какое другое. Интересно, размышлял он, почему именно в шестидесятые годы? Быть может, такие четкие временные границы сохранились в его памяти оттого, что началось все в первый день нового, 1963 года, задолго до того, как этот день стал в Англии выходным.
— С вас два шиллинга девять пенсов, — сказала она и, улыбнувшись ему через прилавок, передала зубную пасту и наждачную пилочку в пластиковом пакете. «Не забудь — «Колгейт», — крикнула ему вдогонку в то утро жена. — Паста, которую мы купили в прошлый раз, пахла тошнотворно».
Его звали Норман Бригг, о чем свидетельствовала надпись на пластиковой табличке на его столе в туристическом бюро, где он работал. Называлось турбюро «Весь мир». А на значке на ее голубом аптечном халатике значилось: «Мари». Его жену, которая работала дома — собирала бусы и ожерелья для платившей ей сдельно фирмы, — звали Хильда.
Аптека Грина и турфирма «Весь мир» находились на Винсент-стрит, на равном расстоянии от Паддингтонского вокзала и Эджвер-Роуд. Квартира, где целыми днями трудилась Хильда, была в Патни. Мари, вместе с матерью и подругой матери миссис Друк, двумя вдовами, жила в Рединге. Каждое утро она приезжала поездом 8.05 на Паддингтонский вокзал и в 6.30 вечера с того же вокзала возвращалась обратно.
В 1963 году ему, как и Хильде, было сорок; Мари — двадцать восемь. Он был высок и худощав, и усы носил, как у Дэвида Нивена. Хильда тоже была худенькой, у нее были темные, начинающие седеть волосы, бледное лицо, мелкие, хищные черты. Мари же была стройной, хорошо сложенной крашеной блондинкой. Она постоянно улыбалась — как-то незаметно, углом рта, от чего щурилась, и под подведенными глазами у нее собирались морщинки. От всего ее облика веяло раслабленностью и радушием. Вместе со своей подругой Мэвис она часто ходила в Рединге на танцы и у местных молодых людей, которых они с Мэвис называли «парнями», пользовалась неизменным успехом.
Норман довольно часто заходил в аптеку Грина за разными мелочами и решил, что Мари — девушка не из скромных и что если угостить ее бокалом вина в «Барабанщике», то можно будет после этого прямо на улице обнять ее и даже поцеловать. Он живо представлял себе, как ее коралловые губки, похожие на две крошечные сосиски, только мягче, приникнут к его усам и приоткрытому рту, чувствовал тепло ее ладони в своей. В то же время в образе, который он себе нарисовал, было что-то нереальное: вот она сидит, желанная, и словно вся светится в табачном дыму «Барабанщика», а он, точно во сне, подносит зажженную спичку к ее сигарете…
— Холодно, не правда ли? — сказал он, беря у нее из рук наждачную пилочку и зубную пасту.
— Жуть, — согласилась она и умолкла, явно желая сказать что-то еще. — Вы ведь работаете во «Всем мире»? — добавила она после паузы. — Мы хотели бы в этом году съездить в Испанию.
— Да, Испания нынче в моде. Куда именно? В Коста-Брава?
— Как вы угадали? — Она вручила ему три пенса сдачи. — В мае.
— В мае в Коста-Брава еще не так жарко. Если вам нужна моя помощь…
— Только заказ гостиницы и билеты.
— Буду рад. Заходите в любое время. Моя фамилия Бритт. Всегда к вашим услугам.
— Спасибо, мистер Бритт. Может, удастся забежать к вам часа в четыре. Где-то в это время.
— Сегодня?
— Да, нам хочется поскорей все уладить.
— Естественно. Заходите — буду вас ждать.
Избегать привычных «мадам» или «мисс» было нелегко. Он поймал себя на том, что и с ней пользуется стандартными формулировками: «буду рад», «заходите в любое время», что говорит хорошо поставленным голосом клерка из турбюро. Раз сказала «мы», значит, едет с другом — надо думать, каким-нибудь богатым хлыщом, прожигателем жизни.
— До встречи, — сказал он, однако она уже обслуживала другого покупателя, пришедшего за запасными патрончиками для помады.
Но в четыре ее не было; не пришла она и в пять тридцать, когда рабочий день в турбюро подходил к концу. Он ощутил некоторое разочарование и в то же время надежду, ведь, если бы она пришла в четыре, как обещала, рассуждал он, выходя из бюро, дело было бы сделано, а так его еще только предстоит сделать. Ничего, зайдет как-нибудь на днях, и при некотором везении у нее найдется время дождаться его в том случае, если он будет занят с другим клиентом. А потом ей придется зайти еще раз — за билетами.
— Ради Бога простите, — услышал он вдруг у себя за спиной ее голос. — Я не смогла отлучиться, мистер Бритт.
Он повернул голову и улыбнулся ей, да так широко, что почувствовал, как у него шевельнулись усы. Ответил, что ничего страшного.
— В другой раз, стало быть?
— Может быть, завтра. В обеденный перерыв.
— С двенадцати до часу меня тоже не бывает на месте. Слушайте, а давайте выпьем по стаканчику — заодно обсудим все детали вашей поездки.
— Ну что вы, не хочу отнимать у вас время…
— Ничего вы не отнимаете. Сейчас у вас найдется десять минут?
— Я очень вам благодарна, мистер Бритг, но я, право же, не хочу отнимать у вас время.
— Давайте пропустим по маленькой. Новый год как-никак.
И с этими словами он распахнул перед ней двери «Барабанщика», бара, куда сам ходил редко, разве что выпить с сослуживцами на Рождество или же когда кто-то увольнялся и устраивал «отвальную». Обычно по вечерам в бар захаживали Рон Стокс и мистер Блэкстафф; может, они и сейчас здесь — пусть видят, что он пришел с девушкой из аптеки Грина.
— Что будете пить? — спросил он.
— Я люблю джин с мятой. Только давайте договоримся — за себя я плачу сама. Нет, прошу вас…
— Даже слышать ничего не хочу. Смотрите, сесть можно вон там.
Было еще рано, и народу в «Барабанщике» собралось немного. К шести часам явятся сотрудники находящейся неподалеку компании «Далтон, Дьюр и Хиггинс», а следом архитекторы из «Фрайн и Найт». Сейчас же в «Барабанщике» сидела лишь всем известная старуха алкоголичка миссис Григан и мужчина по имени Берт со своим пуделем Джимми. Обидно, что нет Рона Стокса и мистера Блэкстаффа.