Вечный мент или Светоч справедливости
Шрифт:
Поэтому открывшаяся сразу после выпадения из огненных врат картина стала для меня неприятной неожиданностью. После обширных равнин первого круга я никак не ожидал увидеть в аду мечту альпиниста.
Мы оказались на узком плато, окруженном со всех сторон глубокой пропастью. А вдалеке, насколько хватало глаз, простирался горный пейзаж. Он вызвал во мне неприязненное раздражение – словно исполинский рот кривится. За изломанной линией горизонта почти наполовину скрывалось громадное небесное светило. От него тянулись ослепительно яркие лиловые лучи. Зубы черных скал вонзались в серые небеса. Левее раскинулся
Я подошел к краю, заглянул вниз, у меня сразу же закружилась голова. Дна у пропасти не было. Зато из нее тянуло настолько горячим дыханием, что если бы не амулет огнеупорности, поток раскаленного воздуха выжег бы мне глаза.
Кухериал был безмятежен. Сел на камень, насвистывая «Мурку».
Раз бес так спокоен, решил я, значит все в порядке. Присел рядом. Привал в дороге. Курильщик непременно вытряс бы из пачки сигарету, зажег ее и затянулся. Но я не считал курение удовольствием, поэтому просто неприязненно разглядывал пейзаж…
На сей раз адские провожатые не заставили себя долго ждать. Их было восемь. Все маленькие, коренастые, с кожистыми крыльями за спиной. Прилетели, опустились по краям плато, взяв нас в кольцо.
– Хорошо ва-ам, – протянул один с красными воспаленным глазами, – сидите тут, отдыхаете, а нам знай – летай, забирай вас.
– Это нам-то хорошо?! – возмутился Кухериал. – Знал бы ты, какая маета наше существование. Я намеренно говорю «существование», потому что жизнью это не назовешь.
– Пра-авда? – В глазах адского создания светилось недоверие.
– Мотаемся, понимаешь, с круга на круг. Время бежит с огромной скоростью. А нам еще столько всего надо успеть. Посетить всех герцогов, со всеми переговорить. Сил нет. Святые негодники, да я буквально с ног валюсь. А еще спина. Мне же этого толстого грешника, – бес мотнул в мою сторону рогатой головой, – повсюду возить. Сам летать не может. Как будто я к нему в услужение нанимался. А еще в приемной у герцога Левиафана, поди, торчать придется не один час.
– Герцог Левиафан вас уже ждет, – сообщил провожатый, – ему доложили о вашем скором прибытии. – И завел ту же песню: – Герцогу хорошо-о. Всегда знает, что и где делается. А нам знай – летай, да не задавай лишних вопросов.
Остальные поддержали эти слова возмущенным ропотом. Продолжая обсуждать нас, местного герцога, грешников, которым «живется очень даже неплохо», падших, обретающимся на других кругах («вот повезло-то»), и даже самого Князя Тьмы – правда, ему пели исключительно адские панегрики, крылатые демоны подхватили меня и понесли ко дворцу герцога Предела зависти. Кухериал летел чуть в стороне, демонстративно почесывал натруженную спину, время от времени издавая громкое кряхтение.
Огибая горные вершины, мы направились на север. Пока мы летели, у меня появилась возможность рассмотреть второй круг во всех подробностях. Странное это было место. Пропасть оказалась густо населена. Отвесная стена с высоты походила на часть гигантского муравейника. Вся она буквально кишела грешниками. Каменные толщи пронзало множество ходов, соединенных узкой тропой. Толпы и толпы людей толкали по ней груженые породой тачки. Тропа была настолько узкой, что с нее то и дело кто-нибудь срывался и с протяжным криком устремлялся вниз.
Кухериал заметил мой интерес. Подлетел ближе.
– Золото, – поведал он, – в аду множество золотоносных жил. Особенно на втором кругу – в Пределе зависти. Герцог Левиафан по совместительству – владелец адского монетного двора. Здесь чеканят империалы с профилем нашего повелителя.
Бес протянул мне массивную монету:
– Что ты видишь?
– Задница? – удивился я.
– Все верно, это потому, – назидательно заметил Кухериал, – что не всякому дано зрить в истинную суть вещей. Адское золото являет лик владыки только для падших. Все прочие будут видеть что-нибудь другое.
– Ты давал империал Аикилю, – вспомнил я.
– И что же? – бес хмыкнул. – Цену золоту даже ангелы знают. Среди святых много таких, кто готов продаться за звонкую монету. Пусть на ней и изображена задница Князя тьмы.
– А среди вас, конечно, продажных негодяев меньше?
– Нам сам сатана велел продаваться за золото, – ответствовал бес, – согласно адскому указу проступком это не считается.
– И меня бы продал? – поинтересовался я.
– Зависит от цены… Да, шучу, Васисулий, конечно же, шучу. На тебя у меня совсем другие виды. Ты же знаешь, ты поможешь мне возвыситься. А я помогу возвыситься себе. То есть тебе, конечно. Снова шучу. Так что ты для меня бесценен.
– Так уж и бесценен, – проворчал я и вернулся к наблюдению за адским пейзажем. Вряд ли мне доведется еще когда-нибудь увидеть такое.
Сразу за золотоносными горами раскинулась долина, сплошь уставленная стеклянными кубами. Километры и километры огромных кубов. И в каждом – человек. В некоторых люди в буквальном смысле лезли на стенку, потрясали кулаками, разевали в беззвучном крике рты, видно было, что они испытывают жуткие страдания. Все узники томились поодиночке, отделенные от остальных прочной, хотя и прозрачной, преградой.
– Отпетые грешники, орут, как на полотне Монка, – заметил Кухериал. – В этих кубах заключены те, что исходили при жизни черной завистью, желая дурного более успешным соплеменникам.
– И в чем состоит их наказание? – перекрикивая шум ветра, поинтересовался я.
– О, наказание это замечательное в своем остроумии. Герцог Левиафан очень гордится своей изобретательностью. Внутри этой стеклянной тюрьмы грешники продолжают жить своей обыденной жизнью, не осознавая, что их земное бытие давно завершилось. Только в самом конце цикла, когда необходимо подчеркнуть кромешный ужас ситуации, им суждено узнать, что они давно уже умерли и пребывают в аду. Все, что они делают, оборачивается провалом. А те, кому они завидовали при жизни, напротив – неизменно на высоте. Высшая ирония заключается в том, что эти души и при жизни никогда не были счастливы, потому что ни один завистник не может быть полностью доволен своей судьбой и карьерой, и в аду они тоже пребывают в самом плачевном состоянии духа. Страдали, страдают и будут страдать во веки вечные – из-за своего несовершенства и неумения это совершенство достичь. Они – очередное подтверждение того, что бог, создавая людей по своему образу и подобию, многое упустил.