Ведьма для охотника
Шрифт:
— Блин, Еблонская…
— Все, пока, Ань!
Торопливо отрубаю связь и захожу в онлайн-кассы. Пересяду-ка я в другой поезд.
Нет, то, что Юра меня догонит, никаких сомнений, но случится это тогда, когда мне будет нужно.
Не зря под руку меня толкало.
Все будет так, как мне надо…
Глава 39
Этот поезд меня укачивает.
Кажется, что я лежу в большой люльке и засыпаю.
А когда во сне я опять засыпаю, то это явный признак, что сон будет ведовской.
Укрытая
Я слышу сквозь сон, как поёт колыбельную моя бабушка.
Старинная колыбельная, я такого даже и не помню.
Странные слова:
Баю-баюшки-баю, я уеду на войну.
Я уеду на войну, сосватаю поповну.
А поповна нежна, через плетень лезла.
Плетень повалила, телят подавила…
Странно как…
И вот я просыпаюсь.
Это действительно люлька, подвешенная к большой балке, только огромная, под меня… Нет-нет. Я – маленькая девочка.
Вылезаю с трудом, прыгаю на чёрный ледяной пол. Половица - половина огромного дерева. А я — голыми ногами, тощими.
Люлька качается, и я от неё пытаюсь увернуться, чтобы не ударила по голове деревянным бортом.
Иду искать бабушку, потому что она перестала петь и становится тревожно.
Я боюсь её, она будет ругаться. А вот, за что она будет ругаться, догадываюсь с трудом.
Старая избушка, маленькие окошки, в них мутные стёкла, но очень красивые стрехи, вышитые вручную. Такая вышивка — оберег. Я знаю это… Откуда?
Бабушка сидит, руки старческие на коленях. А юбка в пол тёмно-коричневая, платок повязан назад, в длинных мочках ушей — красивые золотые серьги кольцами.
Смотрит на меня пристально.
— Почему ты ругаешься на меня? — детским тонким голосом спрашиваю я.
— Никак не можешь повзрослеть, — отвечает бабушка.
— Ну почему же? Я уже взрослая. Мне скоро тридцать лет.
— Нет, деточка. Три года тебе. Потому что так не слушаешься, как в три года не слушалась.
— Что же я не послушала тебя? Смотри, я даже имя сменить собралась. Буду я Аполлинария, как ты просила.
Она по-доброму усмехается старческими, немного сушёными губами. Смотрю, и насмотреться не могу. Родная она для меня. Суровая только. Ох, суровая…
Опускаю перед ней глаза, смотрю в пол, на свои ноги босые… И на подол сарафана. Детского, белого, с большими цветами. И ножки тонюсенькие. Удивительно…
— Ты не взяла клятву со своего мужа, чтобы говорил тебе только правду. А он соврал тебе в очередной раз.
— Да, — горько соглашаюсь я. — Анька сказала всё. Но я не понимаю, почему он сказать не мог все сразу? Неужели думал, что не поверю? За что он так со мной?
— Он не с тобой так, — отвечает бабушка, вскинув седую бровь, — он сам по себе такой. Как ты, маленький внутри. Даже самый сильный, волевой и жёсткий мужчина прячет внутри себя ранимого мальчика, и этот мальчик строит защиту всю свою жизнь. И
— Прости меня, бабушка.
— А что же теперь прощать? Пока мы живы, мы всё можем исправить. Вот я уже ничего исправить не могу, а ты успеешь. Полиной станешь, сына родишь назовёшь Маркелл. Его и покрестишь этим именем.
— Бабушка, ты чего? Кто же так детей называет? Косметической маркой? — возмущаюсь я, но как-то по-детски, губки надуваю, тереблю подол своего сарафана.
— Деточка, бабушку надо слушаться, ты ведь уже это поняла? — Она снимает свои серьги, кладет их на ладонь и протягивает мне. — Вот тебе подарок,носи, не снимай. Хорошие серьги от прабабки мне достались. Старинные, золото в них чистое, чтобы чисто слышать своего мужчину, слышать своего ребёнка, а не только себя и свою маленькую девочку внутри. Всё можно изменить… Всё можно изменить.
Я тяну руку, чтобы забрать серьги, но просыпаюсь, потому что поезд останавливается, и останавливается резко, качнув меня.
В купе жарко, храпит наверху какая-то женщина, которая впоследствии оказывается мужчиной. Ну, это неважно. Важно, что я больше уснуть не могу и думаю, думаю обо всём.
Не совсем колдовские у меня сны. Всё же подсознание не изучено. Пожалуй, это мои мысли, глубоко зарытые под личными проблемами.
Решила о Юре подумать, вот так и вышло.
После разговора с Анькой я все же хотела позвонить ему, а связи не было…
Значит, и не надо пока.
В город родной я пока не буду соваться. Выйду на станции, на автобусе доеду до бабушкиной деревни, чтобы на её могилку сходить. Загляну в её старый дом. Там наверняка кто-нибудь живёт из родственников. Переночую, а потом к родителям поеду.
Четыре часа после пробуждения не сплю, думаю обо всей своей жизни, о том,что ношу ребёнка от мужчины, в котором живет маленький мальчик, как сказала бабушка… Забаррикадированный. И я должна найти маленький ходик к тому маленькому мальчику, который живёт внутри Георгия Кирсанова. Возможно,это будет тяжёлый труд, но я попытаюсь, если, конечно, ещё можно всё исправить.
Чашка вкусного чая. Почему вкусного, я даже не понимаю. Может быть, вода какая-то особенная, набирают на лесной станции, поэтому чистая. Печеньки, купленные в дорогу, исчезают с невероятной скоростью.
И беспрерывная тайга за окном. Такая красивая!
Как же я раньше не понимала этого?
Сидела в Санкт-Петербурге, напрочь забыв о своих корнях.
Не смогла понять, почему он ловит кайф от пребывания в тайге.
Наверное, тоже предки – свободные люди, что много веков назад пришли осваивать таёжную землю.