Ведьма
Шрифт:
Князь Радомир подошел к нему так близко, что конец русой бороды князя коснулся широкого рукава старого мага. Владек остался за спиной отца, не решаясь подойти ближе к новому учителю. Казалось бы, старик как старик, но глаза его, странные, глубокие, черные, в какой-то момент блеснули радугой. И Влад решил довериться отцу. Радомир умел читать в мыслях как по-писаному. Если задумал зло старикашка-учитель, отец тотчас узнает.
— Вижу, ты знаешь довольно. Насколько хорош в учении, сам погляжу. Так что не сердись, если на занятия к вам буду приходить. Не из недоверия к тебе, маг Мечислав, а только из заботы о сыне.
Князь бросил быстрый взгляд на напряженно уставившегося под ноги наследника. Казимеж едва
— А как ты, высший маг, дошел до того, что по чужим домам на службу нанимаешься? — прямо спросил князь. — При твоей силе ты, верно, не простой мужик-лапотник? Из какого ты рода? Может, есть за тобой грех, из-за которого от тебя семья отреклась? Земля родная отвергла? Я сам перед тобой душой не кривлю, держу мысли открытыми. И от тебя того же прошу. Владислав — мой единственный сын и наследник. Стоишь ли ты, чтобы я доверил тебе его обучение?
Князь придвинулся еще ближе, пристально глядя в странные глаза старика. Тот выдержал испытующий взор чернского господина, глаз не опустил. Ни одна черточка не дрогнула в его лице. Старый маг был спокоен, словно не на него сейчас была направлена вся мощь мысли князя Радомира. Хозяин Черны прищурился, кроваво-красный рубин на его венце зажегся и погас. И князь недовольно нахмурился.
— Не серчай, великий княже, — ответил старик, опережая слова, что готовы были слететь с губ господина Черны, — не торопись отказываться от моей науки. Не могу я открыть тебе своих мыслей. Если бы мог — открыл бы, ничего не скрывая. Одна беда — от рождения я таков. Закрыт ото всех. За то и пострадал я и был отлучен от своей семьи. Я из знатного рода, и по рождению я тебе более чем ровня, князь. Но историю своей семьи расскажу тебе как в храме в Землицын день. Мы были рождены в один день — я и моя сестра. И были так дружны, что никто не думал, что мы разлучимся хоть на минуту. Сестра не уберегла своей девичьей чести и понесла от недостойного, двуличного, лицемерного… — Старик задохнулся от негодования. — И наш отец не нашел лучшего, как обвинить меня в том, что я не досмотрел за ней. Сестра родила сыновей. И я был приставлен к ним нянькой. А когда они выросли, пришлось мне идти по свету. Я все-таки высший, князь, и не стану тратить силы на обучение младших магов. Так я пришел к твоему двору и предлагаю обменять свои знания на кров, пищу и твое доверие. Ты волен испытать меня, как тебе будет угодно. И я клянусь силой, что не пущу своего искусства во вред твоему сыну.
Владек увидел, как недовольство на лице отца сменилось задумчивостью. Он хотел шепнуть отцу, чтобы отказал от места старику магу. Пожалуй, Влад не мог бы сказать, что насторожило его. Слишком мудрые, проницательные, поблескивающие радугой глаза нового учителя, его рассказ или его невозмутимое спокойствие перед лицом чернского владыки, но Влад едва удержался от того, чтобы крикнуть: «Я не стану у него учиться!» Не крикнул лишь потому, что тогда отец спросил бы о причине. И Владислав вынужден был бы сказать правду. Он испугался. Этот кроткий, невысокий, приземистый старичок с рубином высшего мага в правом ухе при первом же взгляде вызвал в сердце княжича такой страх, что у Влада затряслись руки, и он спрятал вспотевшие ладони за спину. Стоявший рядом с ним Казик ухмыльнулся в пшеничные усы, заметив робость младшего друга, и положил на плечо Влада широкую ладонь. Владислав немного успокоился, хотя и сделал невольно шаг в сторону бяломястовича. Рядом с Казиком было как-то спокойнее.
Мечислав тем временем подошел к своему новому ученику, оглядел Влада с головы до ног взглядом, каким осматривают лошадей на рынке в Дальней Гати, кивнул, довольный тем, что увидел. Поднял руку, словно намереваясь погладить Владислава по щеке. И тут, не предупреждая, ни единым лишним движением или выражением глаз не выдав
— Что ты себе позволяешь, старик?! — возмутился князь, видя, что лишь ловкость сына еще мгновение назад отделяла его от бесчестья.
— Твой сын достоин великого жребия, Радомир Чернский, — ответил старик, убирая руку. — Из него, может статься, вырастет великий и благородный воин и добрый хозяин. Но тех, кому Земля много дала, Небо искушает и испытывает вдвойне.
— Вот и подготовь его к этим испытаниям, маг Мечислав, — грозно нахмурившись, бросил Радомир. — Чтобы мой сын мог стать мне достойной заменой. Но если еще раз увижу, что ты поднял на княжича руку…
Отец замолчал. И Владиславу захотелось вступиться за учителя, который теперь уже не казался ему таким ужасным, но юноша промолчал, не в силах перечить отцу. А Казимеж не утерпел:
— Так как же учение — и без палки? — усмехнулся Казик, подкручивая желтый ус. — Мой батюшка, бывало, как примется учить, так потом по три дня ни я, ни братец Желек сесть не можем.
Князь не пожелал ответить на шутку. И Казик смущенно отвел глаза.
— А если княжич пожелает ударить меня? — спокойно спросил старый маг.
— На то он и князь будущий, чтобы учить нерадивых слуг и холопов, — ответил Радомир, — а ты и думать не смей, старик, иначе придется тебе искать другой кров. А на старости лет достойное место найти непросто.
Князь вышел, поманив за собой Казимежа и оставив наследника наедине с новым учителем.
— Не моей руки тебе надо бояться, князь Радомир, — едва слышно шепнул старик.
Глава 57
Если б знать, что случится беда, верно, нашлось бы средство — не допустить, отвести, оборониться.
Что же делать?
Вспыхнули в одно мгновение страх, боль, горькая обида за предательство. И опали, как опадает, ударившись о берег, речная волна. Всю злость забыла, всю обиду. Бросилась к неподвижному телу, обхватила руками бессильно запрокинутую голову. Вся жизнь перед глазами пронеслась, промелькнула. Словно вдруг вывернулось время, и все крошки, все узелки памяти вышли наружу. И не вспомнилось дурного, всколыхнулось хорошее: радость, нежность, любовь.
Агата припала щекой к груди Эльки, прислушалась. Даже не услышала, сердцем учуяла, что жива дочка. Тотчас, подхлестнутая материнским страхом, заклубилась сила, полетели с зеленого кольца княгини белые искорки, упали бисеринками на тело Эльжбеты, и тотчас вобрала их тонкая ткань платья. Элька вздохнула судорожно, резко, закашлялась, хватая ртом воздух.
Жива.
Часто гадала Агата, за что Судьба так обошлась с Якубом. Неужто успел настолько прогневить Землю-матушку дерзкий мальчишка, что пришла по его силу, по его душу радужная топь. А теперь поняла — не Якубека наказывала Земля, а его непутевую мать. Ее, княгиню Агату, ударила через сына неведомая сила, что следит за нашей жизнью, доброе и недоброе мерой черпает. И знать, сильно прогневила бяломястовская хозяйка эту невидимую длань, раз ударила она вновь — по Эльжбете.
Элька задышала, еще неровно, вцепившись бледными пальчиками в горло, словно пытаясь скинуть душившие ее невидимые руки. Агата бросила еще заклятье, и дочь успокоилась, опустила руки, забылась в целительном сне.