Ведьмин ключ

Пакулов Глеб Иосифович

– За что ж бригадиром назначили? За что?

– За комплекцию. И языком молотит, как тот вертолёт махалками. Кайлить, рогом упираться, это не для него… Слышь, Вася, а на этой горе в прошлый год канавщики по пятьсот рублей в месяц выгоняли. Слово даю, я сам с одним работягой говорил, да и Гошка сказывал, помнишь?

– Зна-аю их политику, треплет небось ИТР.

– К чему ему трепать? – Николай отбросил снежок, вытер руки о телогрейку. – Работяги о нём добром отзывались, он лёгкий человек.

Васька мазнул рукавом по носу.

– Да-а, – завистливо протянул он. – Хорошо

бы по пятьсот-то. Только уж и таких денег не хочу. Во, как эта Антарктида допекла.

– Потише кричи… Лодырить надоело, точно. – Николай облизал губы. – Но вот что – с Хохловым не пойду. И ты не ходи, пропадёшь.

Васька молчал. Николай взял его за рукав телогрейки, сказал с сожалением:

– Зря ты Хохлову поддаёшься. Он из тебя шестёрку делает. И в очко с ним зачем дуешься? Он в жизни мухлюет, а в картах подавно. Всегда в выигрыше.

Васька дёрнул телогрейку назад.

– Отыграюсь. Будь спок – спустит и моё и своё впридачу.

– Не ходи с ним, Вася. Подождём работы, а не будет её, то на вертолёт и на базу – увезут. Я лично подожду. Не вечно же снег будет лежать.

– Нет, Колян! – Голос Васьки отвердел. – Я от Хохлова не отстану, да и как можно против гамуза? Надо всем вместе держаться, комком, тогда не пропадём.

От женской палатки донёсся воркующий смешок Тамары. Васька подтолкнул Николая:

– Айда к себе. Гошка с кралей своей синтетической выползает. Что на них пялиться?

Васька отвернулся, пошел к своей десятиместке. У входа подождал Николая, и они вместе спустились вниз.

Гошка, подталкивая Тамару, помог ей выбраться наверх по раздавленным каблуками ступеням, следом выкарабкался сам. Тамара стояла, запрокинув лицо к небу. В лунном иззелена-голубом свете, в небесной отблескивающей куртке, она почудилась Гошке статуей. Он подошел, остановился напротив. Тамара молитвенно сложила на груди руки в варежках и что-то нашептывала.

– Вот так стой и жди, – сказал Гошка. – Сейчас начнётся звездопад. Июнь – месяц умирающих звёзд.

– Может, надежд, – тихо откликнулась Тамара.

– Надежды вечны.

– Ты замёрзнешь.

– Нет, свитер тёплый.

– Не вредничай. – Тамара расстегнула свою куртку, полами её запахнула Гошку и крепко сцепила за его спиной руки.

– Гоша, скажи что-нибудь, быстро, сразу.

– Шаньга! – Он тихо засмеялся. – Ты пахнешь шаньгой, только что с мороза. Пойдём?

– А звёзды? – Она откачнулась, глядя на него огромными глазами. – Мы же на карауле.

– Я снимаю тебя с караула, пошли.

– Нет, милый. – Она повозила головой по его груди. – Не спеши. Мне так хорошо-хорошо… не спеши… Гоша, ты никогда мне не рассказывал, за что судили тебя?

Он не ответил.

– Не хочешь – не говори, – прошептала она. Видя, что попросила некстати, она прижалась к нему, затихла.

– Отпусти-ка, никак не достану.

Он полез в карман за сигаретами. Она подождала, пока он прикурит.

– Прости меня, пожалуйста, такую дурочку.

– За что? В этом деле тайны нет. Позапрошлый год дал проводнику-якуту карабин, он нас здорово тогда охотой выручал. Мы спешили до снега, до морозов управиться, не бросали работы, уж больно

участок попался интересный. Продукты давно кончились, и если бы не проводник… Погиб он. Нашли, в заберег вмёрз. Выдолбили, а карабина при нём нету. Следствию что? Хоть бы какую записульку от проводника взял, что временно дал поохотиться, а нет её – где оружие? Может, он без карабина утоп. А я под шумок припрятал винтовку для себя. Попробуй докажи. – Гошка подряд несколько раз затянулся сигаретой. – Два впаяли, а просидел год – и вышел, повезло. Правда, до сих пор не понял, за что притянули: за утрату вверенного мне оружия или за то, что доверил его человеку для спасения отряда, а доверие не узаконил бумаженцией… Прошлым летом ребята с магистрали выудили карабин из Улькана. Это мне участковый лейтенант, что меня в Иркутск сопровождал, сообщил письменно, порадовал… Ну и освободили скоро.

Гошка стоял, стиснув в зубах сигарету. Лицо его в резких пятнах света и тени было чужим и жестким. Тамара взяла его под руку, спросила:

– Не знаешь, к чему кораблекрушения снятся? Я часто вижу один сон: ночь, волны и человек в волнах. Он захлёбывается, вот-вот пойдёт ко дну, а тут вдруг обломок мачты, и он хватается за неё. К чему это?

– К чему такое снится, ты у Женьки узнай. – Гошка отщелкнул сигарету. Соря искрами, она прочертила дугу и пропала в сугробе. – Одно знаю, что корабли теперь без мачт, торчат только трубы железные. За них хватайся не хватайся…

Невидимками в бирюзовых снегах хохотали куропатки, далеко в каньоне шумела работяга-река. Она трудилась по своему разумному распорядку денно и нощно, и даже в лютый мороз Домугда, притиснутая ледовой крышкой, трудно проталкивалась вперёд, без устали шлифуя своё гранитное ложе.

– Вот так, – ответил своим мыслям Гошка.

Тамара потянула его за собой. Луна висела над их головами, и они уходили не отбрасывая теней.

Вскоре на их место вскарабкались Женька с Верой. В женской палатке загорелся свет и два силуэта чётко объявились на брезенте, как на экране. Женька присвистнул:

– Ну кино-о!

– Не мешай имя, – попросила Вера. – Любовь у них, сердечность.

– Серде-ечность! – заорал студент, вырывая из наста комок снега. – Эй, актёры, гасите свет!

Он размахнулся и швырнул снежком в палатку. Комок ударил в брезент, как в бубен. Тени нехотя разъединились, одна двинулась в сторону, и треугольник света упал на снег. Наступив на него, из палатки вышел Гошка, достал мятую пачку сигарет и, чиркнув спичкой, осветил бледное лицо.

– Ты, вижу, перебрал? – спросил он Женьку. – Пойдём баиньки.

Он через плечо всмотрелся в десятиместку рабочих, из которой нет-нет да вырывались отдельные громкие голоса, кивнул на прощанье Вере и по ступенькам скатился в свою палатку. Женька обиженно сопел.

– Ох, с гонором ваш Гоша, – тоскливо заметила Вера.

– С тенором!

– С кем? – быстро переспросила повариха и вдруг зачастила: – Пошто-то встретит наедине, уставится неотрывно, а говорит, говорит всё о чем-то другом. Складно выходит, а не понять. Блажной, чо ли?

– Стихи читает. Не обращай.