Ведьмин ключ
Шрифт:
Гошка отвёл Тамару, усадил на краю нар.
– Дуру ломает, – шепнул он ей. – Похоже, сматывается с корабля.
– С какого корабля? – Тамара дрогнула сиреневыми губами. – Вдруг отравился?
– Всё в норме, – успокоил Гошка. – Закрепляющее принял.
– Не надо, – попросила она. – Ведь ты же добрый, Гоша, я знаю. Почему стараешься казаться злым, грубым?
– А я не стараюсь. Я просто всякий. – Он вынул платок и, притянув Тамару к себе, обтёр её щеку.
– Что там нашел? – Она скосила глаза.
– Сажа была. – Гошка отстранил её на вытянутые руки. – Теперь нету.
Она прильнула к нему, зашептала:
– Я, по-моему, тоже бываю всякая. Помогаю Вере кастрюли чистить, золу из печки выгребаю, рабо-отаю. – Тамара смотрела радостно, будто ожидая похвалы. – Я и готовить сама умею. В техникуме из нашей группы лучше всех салаты делала, шью, крою. В общежитии возле девчонок всякую науку прошла.
– Томик, ты очень способная, очень.
Тамара быстро поцеловала его в подбородок, спрятала на его груди голову, попросила:
– Пойдём к нам? Там уютнее, печка топится.
Гошка отказался, наговаривая ей на ухо, что скоро связь с базой, а там надо идти на участок. Всё так же прижимаясь к нему, она молча кивала головой.
– Мне страшно, Гоша. Что-то такое вокруг, или только мне, дуре, кажется. Вот ушел ночью от меня, и всё, кольнуло в сердце: «Больше не придёт. Ничего у тебя, Томка, хорошего в жизни не было и не будет». Ну скажи, что это неправда.
– Неправда. – Он сжал её руку. – Ты так больше не думай.
– Хорошо. – Она пальцами промокнула глаза. – Не думать – не буду… Ты что там за красотку вылепил? – Мокрыми глазами ревниво вгляделась в его лицо. – Какую свою мамзель изобразил?
– Ну, Тому-уся! – Гошка отстранил её от себя. – Женщина имя её! Пусть народ смотрит, помнит о вечном, о прекрасном, чтоб не опускался на четвереньки, не зверел.
– Ла-адно уж. – Она ладошкой шлёпнула его по руке. – Всё же отвечай, как зовут твою прекрасную.
Гошка облапал её, поцеловал.
– Подлиза! – Тамара запустила пальцы в его вихры. – Всё равно ты не как все, ты странный, нет, не то слово. В общем, я Верке ни на словечко не поверила, что ты её вылепил.
– Во-от оно что! – Гошка рассмеялся, вспомнив, как повариха копировала позу статуи. – Нет, не её, хотя стоило бы. Одна за всех трудится.
Тамара оттолкнула его, капризно надула губы.
– Лучше бы аппаратурой занялся, графики составил. Фон на снегу в нужной норме.
– Не выйдет. – Гошка виновато потёрся ухом о плечо. – Я все батареи из приборов вынул для рации.
– Ну, не выйдет, так не выйдет… Рабочие грозятся уйти на базу пешком, ты знаешь? – Тамара хрустнула пальцами. – Это же опасно, как не понимают.
– Понимают. Только им Хохлов мозги запудривает.
– Ужасный этот Хохлов… А они как дети. – Тамара потрогала носки резиновых сапог. – Носки шерстяные надела, портянки навернула, а всё ноги мёрзнут… Понять рабочих можно, Гошенька, люди надеялись хорошо заработать.
– Понять можно, – согласился Гошка, – но уходить им из лагеря неможно! С тайгой шутить нельзя.
– Ведь за деньгами ехали. Там семьи, дети ждут. Вот и пойдут.
– Не пойдут, – сквозь зубы процедил Гошка. – Пешком пойдут, крестом на пути лягу, вот так.
Тамара сбоку удивлённо взглянула на него.
– Ты что такое говоришь? Почему крестом?
– Я им на базе хороший заработок обещал, а тут вон что! – закипая, продолжал Гошка. – Ведь копали же прошлый год в эту пору? Во всю копали!
– Год на год не сходится, – возразила Тамара, ресницы её испуганно вздрагивали. – Позавчера какой буран был, что творилось! Я раньше такое только в кино про полярников видела.
– Ведь не врал же им я! И они мне поверили, – не слушая её, выговаривал Гошка. – А чем теперь мне их веру поддержать? Я вроде козла-провокатора оказался. А что на базе предупреждал о снеге, этого не помнят. – Он вдруг выругался. – Говоришь, махнут рукой и пойдут? Так это на меня, трепача весёлого, махнут. А я не приучен, чтоб на меня махали.
Тамара задумчиво покивала, поднялась.
– Я тебя, Гоша, понимаю, – сказала она. – Кажется, понимаю. Я пойду.
Он взял у неё аптечку, помог выбраться вверх, сам остался у входа.
– Нет, ты иди-ка сюда. – Тамара протянула ему руку, Гошка вылез из ямы. Она лукавыми глазами показала на статую, у ног которой сидел на корточках Женька и что-то увлечённо лепил. Гошка присвитнул:
– В соавторы лезешь? – надвигаясь на студента, весело выкрикнул он.
Женька вскинул на него ясные глаза, заскалился:
– Недокомплект же! – со смехом объяснил он. – Женщине подобает быть с дитятем!..
В ногах статуи лежал вылепленный из снега ребёнок.
– Это не её плод. К тому же слепой! – орал Гошка. – Зачем ей подкидыш? Она символ чистоты, девственница!
– Сейчас прозреет чадо! Я ему очи черные припас! – весело защищался студент. – Он ловко вставил две сизые сливины вместо глаз. – Какой же он подкидыш, он её, кровненький!
Тамара слушала их перебранку, улыбалась. Она понимала, что весь этот суматошный крик – не больше, чем обычный их балдёж, пустой, надоевший. Крик этот привлёк рабочих. Они вышли из палатки, подошли и, встав полукругом, молча разглядывали статую.
– Не извращай композицию! – наступал Гошка.
– С дитём разлучать не дам! – не сдавался студент.
Хохлов перевёл насмешливые глаза со статуи на Гошку.
– Баб лепит, – сказал он и повернулся к Тамаре. – Мало ему тебя, он ещё снежную завёл.
– Повариху – и тоё охмурили, – вынимая из рукавов телогрейки бледные руки, подсказал Васька.
Тамара отступила от тяжелых глаз Хохлова и, проваливаясь в рыхлом теперь насте, побежала к своей палатке. Начёс желтым клубом вился над её головой.