Ведьмин ключ
Шрифт:
С востока напирала синева, грудя на запад редкие тучи. В предрассветной, чуткой тишине еще громче зазвонили под толщей снега разноголосые ручейки. Гошка курил, наблюдая, как на соседние горбы гольцов наползала золотая кайма, чётко оконтуривая их на пепельной холстине неба.
Неслышно подошла и остановилась у статуи Вера. Стыдливо разглядывая её, она переступала огромными сапогами, удручённо молчала. Гошка покуривал, косо поглядывая на повариху, ждал, что она скажет.
– Ну и как?
Повариха посмотрела на него, сказала жалеючи:
– Совсем
– Спасибо за ответ, – поклонился Гошка. – Поговорили об искусстве.
– Не знаю, об чём спасибо, а изгаляться надо мной не следовает. – Вера глядела на Гошку обиженными глазами. – Ты зачем меня такой-то скатал?
Он вплотную подступил к поварихе.
– Да ты никак подумала, что я тебя вылепил? – Гошка удивлённо оглянулся на статую. – Что ты, Верочка, нет. Это… никто. Обобщение.
– Пусть хоть и так. – Рот поварихи дрогнул. – Горемычная, как и я. На Тамарку не походит, та совсем не така.
Вера подошла к статуе, опустила руки. Гошка с любопытством наблюдал, как она копирует позу.
– Как есть я, только нагишом. – Повариха отступила, зашаркала сапогами в сторону кухни. С полдороги обернулась, сказала: – Чудно-ой ты скрозь… А бабу сломай, срам это, а не… общение.
Она скрылась в кухне. Вскоре белесый дым плотно повалил из трубы. Скатываясь по брезентовой крыше, он припадал к снегу и, тонко расслаиваясь, плыл в долину. Гошка сошел вниз. Ручейки огибали палатку, катили разноцветные камешки. Радостно было смотреть на их игру, стоя на живой земле. Стена снежного среза доходила ему до плеча. Вчера она была выше, скрывала с головой. Подчищая водоотводную канавку, он двигался вокруг палатки. Лопата скрежетала по щебёнке, вздыхал, оседал наст. Гошка выбросил наверх измятый снег, принялся нарезать новые ступени и утрамбовывать.
Счастливо расслабленный, потирая глаза кулаками, из палатки выскочил Женька и с открытым ртом пулей юркнул за угол палатки, и оттуда послышалось: «Вай-вай-вай! Журчат ручьи, тра-та-та-та, и тает лёд и сердце та-ает!»
– На, разомнись, пока совсем не растаяло. – Гошка протянул ему лопату.
– Не время, князь. Я еще «спу».
– Ладно. Оставлю половину ступеней тебе. Нарежешь.
– Можно включу рацию? Хоть последние известия послушаю, что там на свете… Ну можно?
– Батареи и так едва тянут. Включишь – подсадишь. Как с базой свяжусь?
– Жмо-от! – заныл студент. – Хоть на минутку! Ведь чую – меня мама по эфиру разыскивает! – Он выбросил над головой кулаки. – Сбегу! Нарежу ступени и – к едреней фене.
– Не ори! Люди спят.
– Ещё бы! – Женька деланно хохотнул. – Устали спать, потому и дрыхнут.
Гошка шутя замахнулся на него лопатой, и Женька шмыгнул в палатку, считая, что разрешение включить рацию получил. Слышно было, как шлёпнулись на пол его сапоги, закашлял прокуренным горлом Харлампий.
– Гога, – скоро позвал Женька. – Подь скорее. «Снег над палаткой кружится» передают.
Гошка быстро вскочил в палатку.
– Я тебе что говорил? – сказал, подходя к рации. – А ну вырубай!
– Полупардон! Старинная песня, – зашипел студент. – Юность отцов.
– Своего снега навалом, а ему всё мало. – Гошка рацию не выключил, присел рядом. Студент лежал, закрыв ладонью глаза, слушал. Его молодые пухлые губы растянулись в улыбке. Песня ещё не кончилась, а Гошка щелкнул выключателем.
– Вот. Был снег и нету. У нас бы таким манером. – Он взял студента за кисть руки: – Сколько накачало?
– Та-ак. – Женька присмотрелся к стрелкам. – Без четверти шесть.
– Через пятнадцать минут связь. – Гошка нахмурился, потёр лоб.
– Чего смурной? – Женька навёл на него ясные глаза. – Неужто действительно плохо?
– Хуже некуда. – Гошка прилёг рядом. – Ты ничего такого не чувствуешь?..
– Такого ничего. А ты чего?
– Контроль над собой терять начали, вот чего. – Гошка сцепил зубы. На обтянутом сухой кожей лице взбугрились желваки. Он с минуту глядел на студента и вдруг сорвался на крик: – Чего глазками ясными хлопаешь, салажонок? Звереть начали, а он – «такого ничего».
Женька опасливо отодвинулся в сторону, силился что-то сказать, но Гошка не давал, орал на него:
– Людей от безделья спасать надо!..
Он неожиданно умолк. В наступившей тишине Сергей на высокой ноте оборвал храп, приподнял голову, выпрастался из мешка:
– Опять ор? С базой говорили?
– Пока нет ещё, – ответил Женька. – Гога репетирует.
Потягиваясь, Сергей начал одеваться.
– Понятно, понятно. А тут чертовщина всякая снится, – пожаловался он, надевая сапог. – Вроде бы Харлампий – принц Датский. Голый, понимаешь, бегает, сам черный, негр негром, но Харлампий. Со шпагой. – Сергей покосился в сторону Харлампиевой койки. – Кричит: «Быть лету или не быть? Вот в чём вопрос». – Сергей закатил глаза под лоб.
Женька зашелся в смехе.
– Тише, чертяка, нельзя же так. – Сергей покосился на спящего начальника. – Достукаешься, характеристику в институт составит такую…
Он на вялых ногах прокачался до порога, вышел. Женька не унимался, хохотал.
– Хватит ржать! – потребовал Гошка. – Башка и без тебя трещит.
– Здравствуй, Вера, здравствуй, – донёсся голос Сергея. – Раненько встаёшь, кормилица наша… Ну, если готов, будем завтракать.
– Слышал? – Гошка отмахнул головой. – Беги тащи.
– Э! Э-э! – Женька погрозил пальцем. – Сам бегай. Теперь я вольный от крепостной зависимости, забыл? А ты? – Он взглянул на часы, постучал ногтем по стеклу. – Пора, включай рацию.
Пока Гошка связывался с базой, кричал, клял помехи, требовал перейти на запасную волну, вернулся позавтракавший Сергей.
– Не будет! – встретил его злым выкриком Гошка. – У них там дождь, туман, будь он трижды проклят, вертолёт не выпускают, так я понял.
– Значит, у них там лето, дождь. – Сергей прижал кулак к опухшей щеке. – И не выпускают… Весь месяц то туман, то дождь… А если по санзаданию заказать? Прилетит?