Ведьмин жребий
Шрифт:
Мастер, покончив с овощным супом, отложил в сторону ложку. Анцель подождал, пока Ланн расправится со своей порцией, и только потом начал посвящать его в подробности событий, произошедших в Гильдии за время отсутствия ульцескора. Он заставил Ланна пожалеть, что ульцескор поспешил к Летиции, не дождавшись окончания Совета. Мастера решили допросить Вираго, заручившись поддержкой одной из них, — той самой, что умела вламываться в чужое сознание и читать мысли. Они соблазнили Шайну-Ламех хрустальной маской и вынудили пойти против своих сестер. Если заговор, о существовании которого говорил Анцель, действительно имел место быть, то это решение лишь усугубило текущее положение дел.
— Это просто невероятно, — пробормотал Ланн. — Вопиющее нарушение устава. Кажется, что вы намеренно настраиваете против себя ведьм. Что касается девочки, то она потеряла какое-либо доверие со стороны других Вираго. Вы должны обеспечить ей надлежащую защиту, перевести ее сюда и выставить охрану из экзалторов…
Анцель вскинул руку и покачал головой, прерывая этот поток излияний. Какое-то время они молчали. Ланн знал, что не имеет права вмешиваться — в конце концов, он не мастер; но ему отчаянно хотелось вмешаться. Они все сошли с ума, если решились на подобное. В Гильдии назревает раскол, еще одна подобная ошибка — и все полетит к чертям. Может, с каким-то странным злорадством подумал Ланн, это и к лучшему. Если Гильдия распадется, над ним — и над Летицией — больше не будет никакого контроля. Он с трудом подавил эту мысль, зашвырнул ее в дальний уголок сознания. 'Ты просто мальчик на побегушках, Ланн', — сказала Салема, и она заставила его вспомнить времена, когда превыше всего он ценил свободу.
— Таковым было решение Совета, — наконец произнес Анцель таким тоном, словно это не он являлся его председателем. Ланн метнул в мастера быстрый взгляд, не оставшийся незамеченным. — Девочке ничего не грозит. Мы устроили все таким образом, чтобы Вираго считали, что мы угрожали ей.
— Насколько вы уверены в своих словах, мастер?
Анцель хмуро сдвинул брови, но секунду спустя его лицо разгладилось.
— Ланн, ты еще очень молод, — мягко произнес он, — но ведешь себя так, словно ты умнее всех мастеров, вместе взятых. Меня в том числе. Разве я оспаривал решения, принятые тобой на заданиях? Разве я, ульцескор, — Анцель повысил голос, — не покрывал тебя, когда по твоей неосмотрительности страдали люди?
Лицо Ланна осталось непроницаемым.
— Я действовал по ситуации. Я не калечил и не убивал.
— Но ты, — Анцель вытер рот салфеткой и поднялся из-за стола, — ранил. А ведь я умолчал о тех временах, когда ты был маленьким самоуверенным подонком — да, именно так, и не пытайся спорить, — подонком, который бессовестно грабил людей и укорачивал им жизни.
Ланн поднял на него глаза. В них затаилась глухая боль.
— Вы ничего не знаете о моем прошлом, мастер. Я был карцем, это так. Но количество убитых… и все остальное… этого нет в ваших записях. — Анцель чуть повел бровью. — Вы удивлены? Я знаю, что в недрах Замка Черного Крыла хранится информация о его обитателях, да и Вираго составляют списки ведьм. Более того, — добавил Ланн, — я читал их, эти книги. Я знаю, что там написано обо мне.
Когда Ланн был еще тринадцатилетним мальчишкой, он заблудился в одинаковых коридорах Замка. Он несколько раз поворачивал назад, думая, что выбрал неправильный путь, пока не спустился в подземелье и увидел полоску света, выбивающуюся из-под двери. Он постучал, но никто не ответил, и мальчик шагнул внутрь. Незнакомый мужчина спал над бумагами, уронив голову на руки. Он не решился его разбудить. На столе догорала свеча, а от пера, выскользнувшего из пальцев, на пергаменте осталась большая черная клякса. Рядом возвышалась башня из папок в кожаных переплетах, и мальчик взял одну из них и на первой же раскрытой странице наткнулся на свое имя. С того времени он прокрадывался в это помещение раз или два в год, чтобы прочесть о своих успехах — или неудачах.
Анцель сплел руки в замок за спиной. Он смотрел на своего воспитанника, поджав губы. Мастер думал, что за время обучения выбил из Ланна всю спесь и упрямство, но, оказалось, минувшие годы лишь укрепили его характер.
— Как поживает твоя альвийская леди? — спросил Анцель.
— Чудесно, спасибо, — отозвался Ланн. — Вы намерены меня шантажировать? Я не нарушал устав. А то, что у меня внутри, не касается вас и вашей чертовой Гильдии. Надеюсь, я доступно выразился, мастер.
— Это тянет на сотню плетей, мой мальчик.
— Так избейте меня, если это принесет вам удовольствие.
— Я бы сделал это, Ланн, — сказал Анцель, — если бы не знал, что это ничего не изменит. Твоя мятежная душа, душа истинного карца, теперь кажется мне непоколебимой. Я возомнил, что смог приручить тебя, одомашнить, сделать своим оружием. Но я ошибался. — Мастер издал тяжелый вздох. — Ты здесь только потому, что хочешь этого. Потому что это тебя устраивает.
— Я вас не понимаю, — мотнул головой Ланн. Он уже не скрывал своего гнева. — Что вам от меня нужно? Зачем вы пригласили меня сюда? Зачем посвящаете в секреты Гильдии, которые мне, судя по всему, знать не положено? Или все осведомлены о том, что одна из Вираго покопалась в мыслях своих сестер? И что она — по вашему распоряжению — в любой момент может залезть в голову к остальным?
— Угомонись, — примирительно молвил Анцель. Быстрыми твердыми шагами он пересек комнату и подошел к мольберту, накрытому темным полотном. Легко пробежался пальцами по ткани, словно пробуя ее на мягкость. — Ты хоть раз видел портрет нашего короля?
Такая смена темы не понравилась Ланну. Насторожившись, он отрицательно качнул головой. Выражение лица мастера не позволяло ни о чем догадаться.
— Я так и думал, — кивнул Анцель.
И одним резким движением сорвал с мольберта полотно. Ланн с замиранием сердца разглядывал мужчину, изображенного на картине, — человека, носившего золотой венец власти. Король был тучен, невысок и наделен грубоватыми чертами лица. У него были полные губы, мясистые щеки, большой широкий нос, лохматые брови и тройной подбородок. Пряди светлых вьющихся волос над низким лбом, перехваченным короной, падали на маленькие глаза в многочисленных складках морщин. Он не являлся уроженцем Кадиса и не обладал оливковой кожей, которой гордились южане; точно так же ему не была присуща благородная бледность лица. Встретив этого человека в простой одежде где-нибудь в переулке, Ланн принял бы его за чернорабочего. Единственным, что выдавало в облике мужчины царственную особу, было воистину королевское высокомерие в его взгляде.
— Он ни капли не похож на меня, — случайно вырвалось у Ланна.
В углу портрета был изображен королевский герб — серебристый лев на алом фоне щита. Царь зверей был виден в профиль, стоял на задних лапах и носил корону, его язык обвивал рукоятку меча, острием указывавшего вверх. На гербе был лев, а вовсе не лилия, выгравированная на снаряжении мужчины, который забрал Ланна у матери.
— Это именно то, что я хотел сказать, мой мальчик. — Анцель буквально чувствовал, как чаша весов клонится в его сторону. Он еще сумеет использовать этого строптивого мальчугана так, как будет необходимо. — Это кое о чем говорит нам, верно?
Ланн выглядел потрясенным. Какое-то время он сжимал и разжимал кулаки, не зная, что говорить. Кто-то поведал Анцелю о событии, воспоминание о котором ульцескор ревностно хранил в глубине души. Ланн рассказывал это только Алии-Аллор, старшей Вираго. И Летиции. Госпожа ди Рейз не восприняла его историю всерьез, и, вероятно, сразу же о ней позабыла. Да и она не стала бы…
— Как вы узнали? — спросил Ланн, стараясь сохранять самообладание. Его поставили на место — вдобавок весьма действенным способом. Ульцескор и не подозревал, что подобное откровение может задеть его так сильно. — Я никому об этом не говорил.