Ведьмина ночь
Шрифт:
Одну-то ночь всего дозволено Змею-Полозу средь людей гулять.
Он и ходит, бродит, ищет девку какую. А нашедши, сманивать начинает, говорит о любви слова сладкие…
Не только змей таков.
В Гришке вон золота живого ни на рубль не наскребется, а говорил все одно красиво.
…и если заслушается девка, согласится пойти со змеем, то возьмет он её на руки, да разверзнется земля, да шагнет он в глубины свои, где вновь же обличье примет истинное.
И сожрет.
Нет, этого Валентинова не говорила,
А Валентинова уже иным, сухим тоном, сказывала, что Змея-Полоза крепко в горах почитают.
И что жертвы ему приносили. Скотьи и людские. Что когда-то давно, во времена смутные, выбирали каждый год девку из тех, которые красивые, чтоб без изъяну, да вниз сводили, стало быть, в невесты змеиные. Оставляли в пещере с наказом служить батюшке-Полозу. А если не годна будет, то возвращаться поутру.
Ни одна не вернулась.
Много жен у Полоза, и не все они — людской крови. Как уж там, жрал он их или еще чего, да только нет-нет, но появлялись у Полоза дочери.
Змеевны.
Так их называли. Про них как раз немного ведомо. Валентинова только и обмолвилась, что их люди крепко опасаются. Что красивы они красотой нечеловечьей. Что силой обладают немалой. Может, и не способны они, как Великий Полоз, новые жилы от сердца земли тянуть, но старые наполнят.
И воды.
И ручьи.
Сядет Змеевна у воды чистой, распустит косы золотые и чесать примется. Где почешет, там после самородки находят, а то и каменья драгоценные. Полоз дочерей своих любит крепко, и каждую одаряет…
Наверное, там, в мире реальном, я бы сказала, что это лишь совпадение.
Бывают и гадюки.
И золото на чешуе. Ползла да вымазалась, но…
Гадюка поднялась.
В природе они на такое не способны, чай, не кобры, чтоб выплясывать. Но эта потянулась вверх, и тянулась, становясь выше и выше, и массивное тело её с тихим шелестом поднималось. Задрожал воздух.
А змея обернулась девицей.
— И тебе поздорову, — сказала она.
Красивая.
Нет, на самом деле красивая. Черты лица тонкие, волос… не золотой, скорее бурый, как шкура гадючья. Только нити в ней все же посверкивают.
Глаза вот, те золотые, чистые. И зрачок нечеловеческий.
— Простите, что побеспокоила… — не знаю, что говорить надобно.
Лучше бы и вправду жених приснился.
С женихами я хотя бы знаю, что делать.
Змеедева рассмеялась звонко.
— Жениха хочешь? Какого? Скажи, и любой твоим будет… — произнесла она. — Дам тебе зелье особое…
— Не надо.
— Не приворотное. Яд ведь змеиный не только убивать, но и исцелять способен.
— Знаю.
У нас была и практика в террариуме. Не скажу, что вспоминаю с содроганием, но и без особой теплоты. Все же змеи — это
— И на многое иное. Может кровь мужскую зажечь, да так, что только ты это пламя погасить и сумеешь. Только с тобой ему будет хорошо.
И чем оно от приворота отличается? Впрочем, молчу. Нет, не молчу.
— Спасибо, княгиня, велик твой дар, да только… глупая я. Хочу, чтоб меня любили, не по-за зелья, а… впрочем, можно и одной. Я привыкла.
Не нахмурилась Змеевна.
Улыбнулась только печально.
— Понимаю… я тоже хотела так вот. Да…
— Не вышло?
— Вышло, но не то.
— И у меня.
Вздохнули обе. И я решилась.
— Я ведь не случайно здесь оказалась, верно? Это же не сон? Не только сон? И меня позвали… кто, правда, не понимаю. Яму вот видела. Была в яме.
— Глубокой, — она прикрыла глаза и показалось, что вот-вот расплачется. — Темной да волглой. Опутан цепями, скован кореньями ведьминого древа. Словом да кровью от мира укрыт.
— Кто?
— Сын мой…
Твою же ж… нет. Молчу. Но, думаю, она поняла.
— Найди его. Отпусти его. И проси, чего желаешь!
— Как?!
Да и надо ли… лежит некто там, в глубинах, и пускай себе лежит. Оно ведь в любой сказке дева прелюбопытная сует свой нос, куда не надобно, а потом начинается.
Змеевна шагнула ко мне.
И ладонь её сухая, теплая, коснулась моего лица. Тогда-то увидела я, что кожа её покрыта мелкой-мелкой чешуей. Нет, это не было страшно или противно, скорее уж удивительно.
— Когда-то мужчина обманул меня. Я простила его. А вот она не смогла.
Кто?
— Он был неправ. Но и того, что с ним сотворили, не заслужил. Да и её роду то не принесло блага.
Не понимаю.
В упор.
— Отпусти его, — Змеевна глядела умоляюще. — Отпусти. И я заберу его с собой. Клянусь. Уведу в отцовы чертоги.
— Я не понимаю…
— Просто отопри дверь.
— Какую!
— Скоро… — пальцы её еще касались лица. — Скоро будет та самая ночь, одна в году, когда сокрытое становится явным. Когда миры касаются друг друга и отворяются врата…
…и те, кто обретается на той стороне, получают шанс заглянуть на эту.
Знаю я, о чем говорит она.
О тех, чье существование наукой пусть и не отвергается, скорее уж игнорируется, ибо напрочь оной науке противоречит.
— Найди ведьмин цвет. Принеси к корням дуба. Отвори… и проси. Что в моих силах, проси… я многое могу. Хочешь, подниму из глубин огненные лалы? Такие, каких нынешний мир не видывал? Или вот злато, серебро…
— Не надо, — я покачала головой. И закрыла глаза.
Ведьмино слово крепче камня?
А потому аккуратней надо с обещаниями. Аккуратней. И… и как знать, кто тот, что лежит где-то там, в глубинах земных, корнями опутанный, тьмою сохраненный? Мне… жаль его.