Век нерожденных

Букреев Илья

Пребывая в таком безмятежном блаженстве, я ощутил присутствие затаившегося зла. Во мраке я заметил змея, несоразмерно толстого для своей длины. С разрушительностью торнадо он двинулся по стенам, оставляя крупные рытвины в покрывале бабочек. С ужасом я представлял, как этой твари хватит считанных минут, чтобы истребить полюбившихся мне созданий. Я вступил в битву со змеем. В ярости тварь двигалась еще проворнее и потому уничтожала еще больше бабочек, которым я, собственно, помогал. Я и сам стал виновником гибели многих из них, каждый мой шаг, каждый удар убивал хрупких созданий вблизи. В последний раз я бросился на змея и вложив в руки нечеловеческие усилия вспорол брюхо твари ножом.

Когда бой завершился, я выронил оружие и упал на колени.

На прежнем залитом светом своде остались крохи уцелевших. Все же, без моей защиты бабочки могли исчезнуть вовсе.

Мои раны кровоточили, смерть не казалась далекой. Вскоре я лишился чувств. Когда я очнулся, то увидел бабочек на коже, неприкрытой одеждой. Поначалу я испугался, ведь их хоботки впивались в меня. Но потом я заметил, что они не сосут кровь, а напротив. Когда бабочка протыкала кожу иглой, она постепенно тускнела. Они передавали мне свет, а с ним дарили жизненную энергию. Я благоговением дождался, когда они разлетятся и ощупал себя. К великому удивлению, на мне не осталось ни единой раны. Под разодранной одеждой в крови была здоровая неповрежденная плоть. Внезапно бабочки куда-то полетели, я пошел следом и так вышел обратно на стену. Стайка же устремилась вниз во тьму. С подкрепленными силами мой дух упрочился, затворились раны в душе. Одухотворенный я продолжил восхождение.

– Ты считаешь, события в пещере произошли на самом деле?

– Я не доверяю творившемуся в пещерах. Хотелось бы верить, что рассказанное случилось взаправду, но у меня нет доказательств.

Доктор покивал в задумчивости и оттого заприметил в ногах сверток, который он положил туда, когда пришел.

– О, кстати, смотри, что я принес.

Шеварднадзе снял оберточную бумагу и повесил картину на свободную стенку, что было проще легкого, они все были пусты. Изображение в половину человеческого роста в неказистой раме было создано текстурной печатью, неотличимой от полотна, написанного маслом. В мрачном рембрандтовском окружении одинокой фигурой в центре находилось тусклое приземистое дерево. Немногие мясистые ветви походили на корни, самим корням места не нашлось, точно холст специально был обрезан внизу. Несуразная крона была усыпана прекрасными зеленой свежести листьями. Они настолько контрастировали с мрачной композицией, как если в утренний час выстрелить дробью в оконные ставни. Образ, взятый напрямую из сна Алексея. Зелень на картине была поразительно схожа с описанием пещеры, да и в микроскопе он видел не что иное как бабочку. Выходило, что Алексей не выдумал историю. «Тогда от чего я лечу пациента, – думал Шеварднадзе. – Чья реальность в конце терапии окажется реальнее?»

Алексей смотрел на подарок, и ему нравилось, как Шеварднадзе завороженно любовался картиной.

7

Организм Алексея восстанавливался с необъяснимой скоростью, кожа приобрела эластичность и здоровый оттенок, а мышечная масса росла без тренировок. Однако, пациент страдал не плотью, а рассудком. Доктор добился позволения вывести его на прогулку, дабы не обрекать на изнурительное одиночество, когда возвращавшиеся воспоминания конфликтуют с искаженным восприятием реальности и способны увести разум в пущие заблуждения. Пусть площадки станции не равнялись даже самой захудалой аллее в липовом сквере, все же простор лучше утлой больничной палаты со спертым воздухом, где напрочь стопорилась любая мысль.

Повсюду на стации был проложены дорожки из пробки, чтобы при ходьбе не шлепать по металлу. Шеварднадзе решил идти к фудкорту, подумав, что Алексей оценит кормежку, отличную от больничной. На открытой площадке располагались с три десятка столов, по числу мест рассчитанные на три пары. Шеварднадзе подвел Алексея к одному из автоматизированных машин раздачи, которые принадлежали ресторанам быстрого питания. На сенсорном экране горели клавиши с изображениями вариантов комплексных обедов. Каждая кнопка знакомила с кратким описанием. Доктор нажал понравившуюся, и спустя мгновение дверца выдачи опустилась. Внутри появился прямоугольный разнос, он же служил пищевыми емкостями, где находились салат, бургер, картошка, азиатские соусы, незамысловатый десерт и алюминиевая банка с газировкой. Продемонстрировав нехитрый алгоритм получения еды, доктор предложил Алексею выбрать из меню. Замешкавшись, он остановился на том же, что заказал доктор. Время обеда не успело кончиться, поэтому Шеварднадзе пришлось подсаживаться. Выбор пал на компанию девушек, напротив которых оба и расположились.

– Послушай Давид, у тебя есть семья? – приглушенно сказал Алексей, переглядываясь с сотрапезницами.

– Жена. Мы разошлись, – понуро ответил Шеварднадзе, но потом с интересом: – Постой, в мире стены ты имел понятие «семья»?

– Не задумывался над этим. В яме я был одинок. Некогда меня окружали люди, в далеком прошлом, но их лица я давно забыл. Уверен, они точно не были моей семьей.

– Тогда…

– Откуда я взялся? Вопросы, вопросы… Все свободное время я сижу на вики-сайтах. Я узнаю больше о Земле, из-за этого появились новые вспоминания, не только о пещере.

– Значит, ты понял, что твое ощущение реальности через стену это болезненная иллюзия? Что ж, с возвращением!

– Да, во мне произошел некий перелом, но повремени с поздравлениями. Я признал ваш мир настоящим и даже основоположным, но меж тем, мир стены, на котором я провел жизнь, не стал от этого ложным.

– Ты пытаешься соединить две конфликтующие реальности.

– Наоборот, они выталкивают друг друга, не способные существовать вместе.

По соседству сидела кучка офицеров с землистыми лицами, по выражениям которых казалось, что они не ели, а занимались постыло-привычным подсчетом потерь.

– Это ты! Обернись, паскуда! – рокотом разнеслось от офицерского стола.

Шеварднадзе единственный в зале посчитал, что нет нужды глазеть на без сомнения перебравших офицеров.

– Ты! – раздалось повторно.

На плечо доктора упала тяжелая ладонь. Он бросил взгляд на руку дернул плечом, однако, хватка находила сходство с бульдожьей. Случилось то, чего опасался Шеварднадзе: прошлое настигло.

Он вскочил со стула и умело вывернулся, затем ударом в грудь оттолкнул офицера. Того только распалило. Военный кинулся на доктора и крепко вложился по ребрам, при этом получив в ответ удачный хук в челюсть. Обменявшись любезностями, соперники кинематографично отшатнулись в стороны. Сослуживцы удержали разъяренного офицера от продолжения, а доктор, в свою очередь, не рисковал мстить.

– Ты – убийца! – кричал свирепый офицер. – Я узнал твою рожу! Моя семья была в городе, – он обмяк и залился слезами. – Мария и Соня, мои жена и дочь. Слушай имена! Их кровь на тебе! – восклицал он в истерике.

Шеварднадзе под локоть приподнял Алексея из-за стола, который с интересом наблюдал за развернувшейся драмой, точно за импровизацией актеров. Один из товарищей буяна мотнул головой с гримасой, значащей: «Проваливай отсюда!». Шеварднадзе поправил пиджак и быстрым шагом отправился вон. Однако, по громкой связи прозвучало с эхом: «Давид Шеварднадзе, уберите поднос в приемку посуды!» Словно обданный ушатом помоев, доктор воротился и, под стук собственных подметок, унес подносы в автомат приемки. Никто ни ел, ни говорил, все взоры были прикованы к нему. Испив чашу унижения, Шеварднадзе полубегом на ходу подхватил Алексея под руку и вывел из фудкорта.

– Что это было? – спросил Алексей, когда они вошли в номер отеля.

Шеварднадзе опустился на софу. Тяжесть креста подлинно значимых деяний. Ни тривиальная боль и разочарование, но груз от осознания бесповоротного изменения судеб многих людей. Тяжеловесная броня, надетая на душу.

– Каким бы я стал счастливцем, если все на Земле задавались вопросом: «Что это было?» Ты, Алексей, из тех немногих, кто не слыхал обо мне. В истории войны ты не добрался до «Ростовского инцидента»?

– Нет, но подожди минуту, я посмотрю.