Век перевода (2006)

Витковский Евгений Владимирович

РЕДЬЯРД КИПЛИНГ ^{7} (1865–1936)

Ветхое судно (1894)

…И, как сообщают, «Мэри Поллок», покинутая экипажем, всё еще остается на плаву в открытом море.

«Судовладельческие известия»

Не знали крепче корабля… И вот — не слушаюсь руля: Внезапна и безмерна ярость моря. Волна меня вздымает, бьет, Слепит, уродует — и вот Иду вслепую и хлебаю горя. Меня бы в док, на верфь… Не человек, а червь Послал меня бороться с океаном! — Чтоб некий пароход Средь окаянных вод Со мной покончил гибельным тараном. Я — как избитый пес! Что ветер не унес — Волна смела с несчастных этих палуб. Разбито всё подряд. И топки не горят, — Но океан моих не внемлет жалоб. Не шторм, а сущий ад! И хлещет водопад В отверстие зияющего люка. Не шторм, а лютый черт! И стоном стонет борт, А вот гудок — не издает ни звука. Идет за валом вал; Беспомощен штурвал, Но я держусь, как честный старый воин… Вовсю ревет норд-ост, Во мгле не

видно звезд, А в трюме течь — и нужно ждать пробоин. На миг борьбу ослабь — И подминает хлябь. Не зря витали чайки, точно грифы… Решили моряки: Здесь воды глубоки, И судно здесь не выбросит на рифы. Мечталось повидать И стынущую гладь, По коей айсбергов дрейфуют массы, И сказочную ту На юге широту, Где плыть нельзя сквозь тяжкие саргассы… На лютую беду — В последний рейс иду… «Простоем пароходы не балуем!» — Иду, судьбу кляня, И мой же брат меня Предательским погубит поцелуем. О где вы, док и верфь?.. Меня двуногий червь Застраховал — и взыщет чистоганом… А старый пароход И сам ко дну пойдет, Меня прикончив гибельным тараном.

Стихи о корабельном компасе (1892)

Лютует ветер штормовой, Глядит на компас рулевой, А пред форштевнем всё ревет Смятение полночных вод, И грузный вал — что горный кряж! И выдержит ли такелаж? …Трепало, било так и сяк; Но рассвело — и шторм иссяк! В своем нактоузе цела, Поет магнитная стрела: О, рьяный ветр! О, буйный вал! Хранит нас Бог, ведет Любовь! Покорен компасу штурвал: Уходим прочь — вернемся вновь! Когда прибрежная волна Медузами насквозь полна, И кот морской, колебля хвост, Морских задорно дразнит звезд, А осьминог, как добрый братец, Оберегает каракатиц, Которых повергает в дрожь Колючий шар, плавучий еж, А змий подводный в глубине Своей чешуйчатой жене Лениво кажет корабли, Что встарь погибель тут нашли, — То снова — честь ей и хвала! — Поет магнитная игла: О ты, лагуна, ты, коралл! Хранит нас Бог, ведет Любовь! Покорен компасу штурвал: Уходим прочь — вернемся вновь! Сквозь тропик знойный, сквозь пассат, Покой презрев, забыв уют, Спешим. Созвездия назад Плывут — и новые встают! А если разъярится вал — Хранит нас Бог, ведет Любовь! Покорен компасу штурвал: Уходим прочь — вернемся вновь! О да — вернемся вновь и вновь!

Мздоимцы (1902)

Блаженны люди, что с высот На дольний мир глядят, Не зная низменных забот, Убийственных затрат! Их разум светел искони, Всегда возвышен дух — Так сами говорят они, Чтоб мы вострили слух. А мы — мы, пасынки судьбы, В грязи влачим деньки: Мы — сплошь нахалы, сплошь рабы И сплошь еретики. Вседневных нужд никто не чужд — Положена всегда Работнику за честный труд Условленная мзда. Нам нужны мельник и матрос, Кузнец и рудокоп, Столяр, солдат, каменотес — Мудрец и остолоп! Весь род людской вопит с тоской: «И где же я найду Способного на честный труд За праведную мзду?» Уменье рук иль блеск ума — Источник всяких благ. А расстараться задарма Согласен лишь дурак. Никто бы нас вовек не спас — И бросил в час беды! — Когда б ему за добрый труд Не посулили мзды! Среди забот, лишений, мук — Рождается Итог: Он — чадо разума и рук, Усилий и тревог! Сколь разных сил Итог смесил — И каковы плоды! Но всем работникам за труд Не пожалели мзды! Вовек работнику не пасть, В любые времена! Превыше королевской власть Работнику дана. Себе престол он приобрел С богами наряду! — И всё вершит извечный труд За праведную мзду. Ему средь городских сует Слоняться недосуг: Замены труженику нет — И равных нет вокруг! Он бережет и час, и год, Живя с собой в ладу… Хвала свершающему труд За праведную мзду! — Нелегкий, честный Божий труд За праведную мзду: Непрекращающийся труд За праведную мзду!

Наши отцы

Уходят земли и венцы — И власть! — из наших рук. А наши дряхлые отцы Живут, не ведая мук: Терзаний нет, дерзаний нет — Мир опостылел земной… Им скоротать бы остаток лет Меж очагом и стеной! Смолочен сноп, и выжат грозд, И нет огня в крови. Они внимают зову звезд, И чужд им зов любви. Да, зов любви, что встарь летел С давно истлевших уст, Забыт — и близится предел, И мир постылый пуст. Забытый зов забытых струн, Забытых слов и строк Любой внимал, пока был юн, — Да нынче вышел срок… Перед глазами пелена? Моргнем — и не беда! Не велено вкушать вина — Сгодится и вода. Пускай теряет наш народ И земли, и моря; Пускай над миром восстает Кровавая заря — Терзаний нет, дерзаний нет: Мир опостылел земной… Им скоротать бы остаток лет Меж очагом и стеной!

Прерия

Куда ни глянь — метелки трав полдневный зыблет зной; А вон извив, а там рукав реки в стране степной. Пустынный край, покой земли, и синие встают Холмы в сияющей дали… Чего страшиться тут? «— Но сердце учащает стук,

предчувствуя отъезд: Оно в силках речных излук, в тенетах здешних мест. Остерегись! Не убежишь, не ускользнешь никак От ветра, что нарушил тишь, волнуя жухлый злак». Я слышу начат обмолот созревшего зерна. Я слышу: где-то оземь бьет копыто скакуна. Я слышу кличет птичий клин в осенней вышине… И внемлю тишине равнин. Чего бояться мне? «— Всесильны чары трав и троп, степной волшебен ков. Ты связан: ты — пшеничный сноп меж множества снопов. Закрой окно, захлопни дверь, — чтоб зов ночных светил Мечтать о городе теперь тебе не воспретил». Гадать не смею наперед — и все глядеть хочу, Как Осень облачает год в узорную парчу. Всему живому царь и друг, я, властелин земной, С восторгом вижу степь вокруг, владеющую мной.

ЛАРИСА ВИНАРОВА ^{8}

САН ХУАН ДЕ ЛА КРУС ^{9} (1542–1591)

Огонь живой любови

Огонь живой любови, как сладостно ты ранишь меня до глуби сердца сокровенной! Ты не угаснешь боле, сиять ты не устанешь, — сожги преграду к встрече вожделенной! О, счастие ожога! О, раны той отрада! О, ласковой руки прикосновенье — ты к вечности дорога, и всех долгов уплата, и смерть, и смерти в жизнь преображенье! О, светочи живые! Безмерное сиянье, что чувств глубины темные омыло, до той поры слепые, и радостною данью — своим теплом и светом одарило! Так нежно и смиренно зажегшийся в сознанье, лишь ты, огонь, в нем тайно обитаешь… В душе моей блаженной живет твое дыханье, и ты меня любовью наполняешь!

Младой пастух

Младой пастух скорбит в тоске безгласной. Он устремился, чуждый развлеченьям, к своей пастушке каждым помышленьем, и грудь его больна любовью страстной. Не потому он плачет, что напрасной своей любовью уязвлен глубоко, но оттого страдает он жестоко, что позабыт пастушкою прекрасной. И, позабыт пастушкою прекрасной, он терпит эти тяжкие мученья, чужой земли приемлет поношенья, и грудь его больна любовью страстной. И говорит пастух: «О я, несчастный! Ведь ей теперь любовь моя постыла! Она меня навеки позабыла и я томлюсь любовью этой страстной!» И вот, истерзан мукой ежечасной, однажды он на дерево поднялся и за руки повешенным остался и грудь его больна любовью страстной.

МАРИЯ ВИНОГРАДОВА ^{10}

РОБЕРТ ФЕРГЮССОН ^{11} (1750–1774)

От Дж. С. мистеру Фергюссону

Чу! То не Аллан ли поэт, Явившись вновь на этот свет, Чертополоха славит цвет, Выводит трели? Нет, Фергюссон за ним вослед Припал к свирели. Поклонник я твоих стихов — Твой стиль и мил, и свеж, и нов, Ты свой узор плетешь из слов Без старых правил И англичашек-хвастунов Краснеть заставил. Когда король в краю у нас Устроил праздник напоказ, Ты описал всё без прикрас — Точь-в-точь как было: Не на Парнасе, знать, в тот раз Тебя носило. Так пусть тебя, мой друг-пиит, Сама Шотландия хранит: Обильно снедью наделит, Даст виски вволю — Чтоб ты всегда был бодр и сыт, В тепле и холе. А впрочем — без обид, ей-ей! Я знаю, что тебе важней: Не сытость безмятежных дней Твоя награда, А слава. Ну так и за ней Ходить не надо! Твои стихи теперь твердят По всей стране и стар, и млад: И холост кто, и кто женат, Мужи и девы, И восхваляют все подряд Твои напевы. А я надеюсь как-нибудь К тебе в Дымилу завернуть. О, как сумеем мы кутнуть На зависть людям! И свежих устриц мы отнюдь Не позабудем. А ты со мною, в свой черед: Верхом — до Бервикских болот, До Твида, где поток течет По перекатам. О, как на них лосось клюет! Нас ждет уха там. И парни позовут подруг Под ивы на зеленый луг. В веселой пляске вступят в круг Такие крали, Каких доселе ты, мой друг, Видал едва ли. Ох, сердцу нанесут урон: Из платья груди рвутся вон, Прически на манер корон По местной моде… Но шляпки — хоть пугай ворон На огороде. И если я свой скромный труд Отдам в печать, на общий суд — Пусть эти строки намекнут: Твой дар нам нужен! Твоих творений люди ждут, Ты с Музой дружен. А я вот, не любимец муз, Никак в поэты не гожусь, — Но что ж, живу и не стыжусь, Я не в уроне. Засим, мой Роберт, остаюсь Твой верный Джонни.

ДЖЕЙМС ГЕНРИ ЛИ ХАНТ ^{12} (1784–1859)

Утонувший Купидон

Я на днях, венок сплетая Из даров душистых мая, Эльфа средь цветущей чащи Обнаружил крепко спящим. Пригляделся — это ж он: Сам проказник Купидон! Взяв за крылышки, как мушку, Я его засунул в кружку, Утопил в вине, заразу, Взял вино да выпил разом. Думал — мертв. Не тут-то было! Озорует с новой силой! Крылышком своим, бандит, Струны сердца бередит.

Монашка

Уйдешь в монашки, милая, В монахи я уйду. Не жди поблажки, милая, Везде тебя найду. Все розы станут белыми, Все голубицы — смелыми, Слепой увидит свет. Идешь в монашки, милая? О, я не верю, нет! Уйдешь в монашки, милая, Глядь, а Любовь — прелат, Амуры-пташки, милая, Псалмы затянут в лад. Богатым нищий скажется, Вода вином окажется, День вспыхнет при луне. Даешь обеты, милая? Чур, одному лишь мне!