Солдатик Горн из казарм (за горкою ониВон) — горнистик: мать с гор ирландских, отцом —Англичанин по крови (в немЛучшие черты их, как ни поверни),В тот день, по моем визите позднем, спустился в наш он дол,Блага снискавши, коим его я обильноОделил посильно, —Итак, к первому причастью в тот день он пришел.В красном мундире колени склонил.Был вынут из шкафа Христос — поспешитьОтрока возвеселить!В легкой облатке — средоточие Его сил.Приими! Вашими, благие, будьДарами, о небеса, осыпан — сердцем отважным;Словом бесстрашным;Юностью и чистотой, что мужества суть.Ангел-хранитель грозный, суровый,Срази вразей злобных, спеши на подмогу;Шагай, ратник, с ним в ногу;Придай дням его жизни порядок толковый.Как сердце мое там ликует, когда они,Ловки и ладны — мои ученики,Как персик спелый мягки,Стремят
к лучшему своевольно упорству сродни!Ступать мне, стало, стезею отрадыДолго еще, и перед Ним заслугаВ том, что был я прислугойИ пайку Христову выдавал солдату.Не всё, нет, совсем не всё так бередитНас: цветопад цветущей юности в предвестьеНаграды в том месте,Царстве, где Владыка-Христос царит.За работу смелей, елей священный!В ход чары, чуры, заграду злу,Клеть для любви в души углу!Да не увижу его и досады мгновенной,Что чаяньем чезнет, отчего — подъем,Однажды заприметить броский багрец,В кровавых каплях венец,Гллахада Господа. Хоть идет путемДитя это предначертанным, и не мнеСтенать; но не пойдет ли дурной стезей,Возвращаясь в край свой? —Воля на то Господа, я в стороне;На слове печатном доводы воздвиг,Что потрясут непреклонные своды, едваМои замолчат слова;Загодя, но всё же — пускай небеса услышат меня вмиг.
Пенмайн-пул
В регистрационную книгу гостиницы
Желал ли отдыха, отрадыВдали от города ль глотнул, —Искать досуг другой не надо,Как только здесь, у Пенмайн-Пул.Ты альпинист? или гребец? —Здесь спорту каждому посул:Взберись на Кадера венец,Плесни веслом на Пенмайн-Пул.Что там вдали? — Дифвис седой,Трехгорбый Великанский Стул,Давай, друг старый, мы с тобойОсушим чашу Пенмайн-Пул.И весь пейзаж окрест часами,От тихих троп до скальных скул,Стоит, качаясь, вверх ногамиВ простом, прозрачном Пенмайн-Пул.И звезды дивные, и тучи,Чью шерсть как будто вихрь раздул,Сияют в небе, гурт летучий,Колышась в темном Пенмайн-Пул.Гляди, как Маутах петляет!Разлива яростный разгулНа отмель реку загоняетВ низовьях, по-за Пенмайн-Пул.А как бывает в непогоду,Когда льет дождь и ветра гул? —Дождинки вышивают водуМельчайшей рябью в Пенмайн-Пул.Но и на святки, в день студеный,Когда все реки лед стянул,Пушистый снег посеребренныйУкроет хмурый Пенмайн-Пул.И, наконец, достигнув дома,Припомнишь, как ты отдохнул,Отдав дань элю золотому,Какой схож с пеной в Пенмайн-Пул.Приди ж, кто отпуска, отрадыЕще в деревне не глотнул,Ты не найдешь усладней кладаИ кладезя, чем Пенмайн-Пул.
Лишь утра край —Вороний грайНа Крэйги НоузРассвет зовет:Рассвет зовет,Вставай, вставай!А день идетНа Крэйги Ноуз:На Крэйги НоузВ округе всейУслышу грай —И кончен день.И кончен день,Звезда ярчей,И ух сычейНа Крэйги Ноуз.
Эпитафия
В землице сыройНаш Джонни Макнил:Хоть был он чудной,Его всяк любил.Был звон вразнобой;И старый наш попПрощался с душой,Когда клали гроб.Зеленой травойТот холмик покрыт;И знак небольшой:«Тут Джонни лежит».Сказ, в общем, простой:Хоть Джонни МакнилБыл малость чудной,Его всяк любил.
Посещение
Кромвель был вояка,Кромвель был святой,В Скотию он прибылКак к себе домой.К Перту подвел пушкуСтрашной толщины.«Бум!» — пальнула пушка,Вот и нет стены.Спейгейтская нищенкаВзвыла: «Стой, балбес!»Каркнул: «Творю, старуха,Волю я небес».
Черный день
Тумак дали в школе —Прочитать не сумел.Тумак от мамаши —Расплескать суп успелТумак же от брата —Поиграть взял не то,И тумак от папаши —Бог знает за что.
Джон Нокс
Джон Нокс знал по-латински,Иврит и грецкий знал,Но всё ж с его амвонаРодной язык звучал.Хоть росту небольшого,Большой тряс бородой,Сей бороды боялсяВсяк, даже зверь лесной.С
галер домой принес онМорей озноб и страх,И речи были солью,Блеск моря был в глазах.Джон Нокс был предназначенВступить с короной в спор;Над Скотией всё веетЕго дух до сих пор.
В святой тайник возвышенной душиФиалки нежной пал цветок —С красой простившись, меж страниц, в тиши,Утратил жизни сок.Его собратья в мускусе лощинЛиловый вновь соткут ковер,Прохладу изумрудную долинВплетая в свой узор.Ему быть тенью этой красоты:Поблек их стеблей чистый тон,И ярко-синий цвет крыла мечтыВ горсть пепла превращен.Но здесь, где страстью страсть сотворена,Он дар Шекспира превзойдет;От Дездемоны вглубь цветка, бледна,Душа ее скользнет.И светлый край вдруг в памяти всплывет,Где вихрь людских страстей возник:Роса, в зерцале пруда звездный свод,На роще лунный блик.Тот голос, что дрожал во тьме ночной,Рванется ввысь, — и вдруг, застыв,Как жаворонка светлый звон лесной,В холмах замрет мотив.Читатель пьес, от чаянья уставВ них свое сердце разгадать,Уйдет искать средь сумрачных дубравОзер подлунных гладь.
Вот кот: толст живот,вкусны ли сны —о сливках жирных, мирныхмышах-крепышах?Иль во сне, горд, тверд,наш кот бредетпо полям-лесам — тамего род живет:закален, стан силен,высок прыжок,людей, зверей — бей,непрост восток!Льва оскал — как провал;когтей страшнейне найдешь, клык — что нож,штыка острей!Грозен тигра рык,легки прыжки,в чаще в черную ночьтихи шаги.Там, где лес до небес,хищный род царит;кот ручной — не такой,он в уюте спит.Только толстый кот,что домашним слывет,память ту бережет.
Я пришпорил коня, позабыв о привычной дороге.Сзади ворон кричит, как всегда, предвещая тревогу.Что ж, Мерани, лети, как придется, по жизни, по свету,с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер.Воздух, воды и твердь рассеки, бей копытом невзгоды!Слышишь, конь, торопись! Сократи расстоянья и годы,Слышишь, конь, не щади ни себя, ни меня в бурях грозных;в стужу, слякоть и зной ты скачи, не надеясь на отдых.За спиной — отчий дом, плечи друга, улыбка любимой.Всё забыто, разбито и скрыто в удушливом дыме.Мне отчизной в ночи станет место шального ночлега;со звездой заведу разговор, отдыхая от бега.Всё, что было во мне, что в душе я так долго лелеял,отдаю плеску волн и биенью копыт, не жалея.С черной мыслью сплету обезумевший, яростный ветер,на коне пролечу, как придется, по жизни, по свету.Знаю я: где умру, там и лягу под пасмурным небом,и не вспомнит никто обо мне. То ли был, то ли не был.Мне никто из людей пятаками глаза не прикроет;ворон выроет яму, а ветер присыплет землею.Будут дождь и роса вместо слез на любимых ресницах,а оплакивать станут меня перелетные птицы.Но пока я живой и судьба мне хребет не сломала,пронеси меня, конь, к горизонту, где светятся дали!Я враждую с судьбой, измеряя года по минутам.Будь что будет! Пусть смерть помешает дойти до приюта.Мчись, Мерани, вперед, без оглядки, по жизни, по свету,с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер!Видно, я обречен. Темнота подступила вплотную.От дороги устав, задыхаюсь в холодном поту я.Но не зря я летел на коне, забывая про раны;путь для тех, кто пойдет, протоптал беспокойный Мерани.И опять кто-то гонит коня, позабыв о дороге,и опять воронье, как всегда, предвещает тревогу.Что ж, Мерани, лети, как придется, по жизни, по свету,с черной мыслью сплети обезумевший, яростный ветер.
У моря, на горе — святилища руины.Смерть размешала там, в пластах горячих глин,и бронзовых бойцов, и мраморных богинь,чью славу погребло безмолвие полыни.Один лишь волопас стада гоняет ныне;он, раковиной той, где дышит древний гимн,наполнив даль небес и тишь сквозных глубин,свой черный силуэт воздвиг в бескрайней сини.Земля, как мать, нежна к античным божествам;велит, чтоб меж стеблей разбитой капителидругие по весне аканты зеленели.Но Человек, увы, чужд праотцев мечтам;без дрожи внемлет он со дна ночей смиренныхпучине, что ревет и плачет по Сиренам.