Век перевода. Выпуск первый (2005)

Витковский Евгений Владимирович

НА КЛАДБИЩЕ

Когда ведут тебя воспоминания На кладбище, склони колена Перед святою тайной с должным тщанием, Пред темным будущим всего, что тленно. Все к Господу направь искания, Внемли! Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной Христовой милостию земли. Здесь тихое свое благословение Дает надгробиям смиренным Родная вера, чуждая стремлению Язычества к уборам драгоценным. Даров ненужных позлащения Вдали, Сон вечен в узком ложе, здесь, в лоне осененной Христовой милостию земли.

МАРТОВСКИЕ ИДЫ

Душа, будь в стороне от блеска славы, Обуздывай порывы честолюбья. А если им противиться не сможешь, Будь осторожна — и чем ближе к цели, Тем больше в каждом шаге сомневайся. И в миг расцвета — стал уже ты Цезарь, Твой новый облик стал известен всем; Когда на улицу со свитой выйдешь, Всех

затмевая, — будь настороже: Быть может, из толпы к тебе шагнет Артемидор какой-нибудь, письмо Тебе протянет: «Прочитай немедля! О деле пишут, важном для тебя…» Остановись, не премини оставить Тотчас любое дело и беседу; Пусть разойдутся те, кто на поклон К тебе спешит: ты их еще успеешь Увидеть позже; может подождать Сенат, — а ты внимательно прочтешь Посланье важное Артемидора.

КОШКА

Не любит кошек люд простой. Их волшебство, их тайна Для недалекого ума — мученье. Он не в силах Движений прелесть оценить случайных, Повадок… [………………………………………….] [] [………………………………………………………….] Но гордость кошки есть душа и суть ее от века, Свобода — плоть и кровь ее. Она не опускает Свои глаза под взглядом человека. Покрыта тайной жизнь ее страстей; Она всегда спокойна, и сияет Опрятностью, и позы принимает Изящные. Всё выдает в ней тонкость восприятья Нетронутую. Вот она мечтает или дремлет, — Какая отстраненность! Созерцать ей Дано иное — может статься, внемлет Она теням, из древности пришедшим; может статься, Видения ведут ее в Бубастис — процветал Там храм ее, и фараон шел кошке поклоняться, И в каждой позе жрец грядущее читал.

ГОЛОСА

Преображенных голосов родных Звучание: одних мы схоронили… Как мертвых, мы утратили иных. Порой во сне они к нам обратятся; Порой мы размышляем — и в мозгу Они вдруг раздаются, возвращая Поэзию младенчества на миг — Ряд звуков, что как музыка в ночи: Угасшая, поющая вполсилы.

ЦАРЬ ДЕМЕТРИЙ

Hosper ou basileus, all'hypokrites,

metamphiennytai chlamyda phaian

anti tes tragikes ekeines, kai dialathon

hypechoresen. [10]

10

Словно не царь, а актер, переодевшийся [после представления] из одеяния трагика в темную хламиду, он тайком ушел (др. — греч.).

Как македоняне оставить трон Ему велели, Пирра предпочтя, Деметрий, царь (он обладал вполне Величием душевным) не по-царски — Так говорят — себя повел. Ушел он, И золотое одеянье снял, И сбросил сапоги пурпурной кожи, В простое платье быстро облачился И в путь отправился. Он поступил Словно актер, что после представленья Переоденется — и прочь уходит.

ЭУДЖЕНИО МОНТАЛЕ (1896–1981)

"ПЕРЕЖИДАЯ ПОЛДЕНЬ…"

Пережидая полдень, бледен, сосредоточен, Под раскаленной стеною сада; Слушая трель дрозда, слыша, как змеи точат Землю среди терновых Побегов где-то рядом, В трещинках глины или на стеблях вики Буду следить за длинною чередою Красных муравьев, что под дрожащие вскрики Цикад то ссорятся, то взбираются гурьбою На холмики глины и водят хороводы. А там, за зеленью, слышен моря трепет, И чешуею его покрыты воды; И с голых скал летит скрипичный лепет Кузнечиков. На слепящем солнце, Идя вдоль стенки, что сверху украшают В осколках острых бутылочные донца, — Что в этом — жизнь и всё ее томленье, Я вновь почувствую с грустным удивленьем.

РОБЕРТ СТИВЕН ХОКЕР (1804–1875)

КОМЕТА 1861 ГОДА

Откуда ты, нежданный гость светил? В каких глубинах божества рожден? Кто ореол твой светом напоил, Кем на просторах мира ты зажжен? Зачем явился, странник высоты? Какой оракул возвещаешь нам? Паденье ль царств провозглашаешь ты, Развеяв свиток свой по небесам? Иль тьму духов в себе ты заключил, В мехах кузнечных ада раскален, Чей плен — огонь, чей сторож — Азраил, И грешниками мир твой населен? Трон падшего архангела, твой свет — Не битвы ль след в ужасной вышине, Знак омраченных горечью побед, Триумфа пленник в темной глубине. Но нет! Ты — бог и сеятель высот, И горсть твоя младых миров полна, Всё далее стремишь ты свой полет, А вслед течет лучистых солнц волна. Вперед лети! Но, как ты ни могуч, Своей ты не покинешь колеи, И ни единый самовольный луч Не озарит знамения твои; Всесильного Владыки раб! Пускай Как ночь твой лик, и нимб твой, как восток, Стремителен и грозен, — воссияй: Ты — лишь лампада, коей светит Бог!

РОБЕРТ БРИДЖЕС (1844–1930)

СНЕГ В ЛОНДОНЕ

Спал город, и летучий снег явился Средь темных стен — огромных хлопьев роем, Безмолвно, без конца, легко ложился. И, позднее движенье городское, Дремотный гул предместий заглушая Шел медленною пеленой сквозною, На крышах и оградах оседая, Различья скрыв любые под собой И в каждый угол исподволь вплывая. К утру покров семь дюймов толщиной Лежал повсюду, легок, чист, нехожен Под ясной и морозною зарей. И все проснулись раньше, так встревожен Был город этой ясностью нежданной. Был блеск для глаз почти что невозможен И уху тишина казалась странной — Ни криков, ни шагов, ни экипажей, Вот дети, обжигая льдистой манной Язык и горсти — огневой поклажей Снежка, дивятся по дороге в школу На дерево в уборе белой пряжи, И ну в сугроб! — И в сутолке веселой Кричат: «Ты на деревья погляди!» Почти что пуст заснеженный проселок, Бредут крестьяне — кто-то позади, А кто вперед ушел, идут нескоро, Хоть тачки налегке, — а впереди Под солнцем бледным пробудился город, Поднявшимся в лучистом ореоле, Над куполом громадного собора, Открыты двери, каждый поневоле Нетронутым снегам грозит войною И отмечает путь к дневной юдоли На белом фоне темною тропою; Но и они на миг сложили бремя Тревоги и трудов перед такою Внезапной красотой, и смолкли, и Распались чары тяжкие на время.

Джордан Катар ^{18}

ОСТИН ДОБСОН (1840–1921)

ЗАЛОГ ЛЮБВИ

«Martiis caelebs quid agam Kalendis miraris?»

Horace, III. 8 [11]

Чарльз, дум твоих мне ясен ход — Ты мыслишь: что меня гнетет? И для чего под ключ в комод, Вздохнув украдкой, Я спешно прячу с глаз долой Поблекший шарфик кружевной, Неверной, трепетной рукой Разгладив складки? Друг молодости, прям и строг, Сколь ты от истины далек! Не камень в печени — пролог К сему настрою! Сдержи кощунственный вопрос! Встарь шарф Ее касался кос… Hie illae lammae [12] — и слез Я не сокрою… Она уже немолода И замужем. Мы, иногда Встречаясь, кланяемся… Да, Друзья — не боле… Пустяк — но взволновалась грудь… Стерн не преминул бы всплакнуть; Как прах былого всколыхнуть, Не вызвав боли? Мой «ясный взгляд» давно поблек; Ее… не будь к святыням строг! Но… пожелтевший лоскуток Достал со дна я — И нежный лик, лукав и мил, Меня из мрака поманил, И в сердце юношеский пыл Взыграл, признаю. Мы норовим замкнуть сердца; Мотив, что льется без конца Из музыкального ларца, Глушим сурово; Но чуть пружину тронь — и вот Каскадом дребезжащих нот Шкатулка о любви поет Опять и снова. Что ж, смейся! Юноша во мне Воспрял — навстречу той весне, Что чудом расцветает вне Житейской прозы. Мы вновь вошли в Златой Портал: Матрона (ты ее встречал) И я — отнюдь не идеал Девичьей грезы. Вновь шарфик льнул к ее щеке, Играл оркестр вдалеке, — Мы шли вдвоем, рука в руке, Смеясь чему-то… Бог весть, куда лежал наш путь… Зачем ты вздумал помянуть Про меры Гладстона и суть Ирландской смуты! Ну что ж, Судьба, я — твой должник! Мне — общество любимых книг; И трубка — как я к ней привык! — Пыхтит исправно… Се! Брачных избежав силков, За Тех, что испокон веков Покоят сон холостяков, Пью тост заздравный!

11

«В мартовские календы что я, холостяк, делаю, дивишься ты?» (лат.). — Гораций. III. 8.

12

Досл.: «Вот откуда эти слезы» (Теренций. «Девушка с Андроса»): в переносном смысле — «вот в чем дело, вот в чем причина» (лат.).

ЭНДРЮ ЛЭНГ (1844–1912)

БАЛЛАДА О СИНЕМ ФАРФОРЕ

Сей восторг не прискучит вовек, Сей каприз никому не в укор — Забывая про времени бег, Любоваться на синий фарфор. Хрупкий контур хранит до сих пор Память древних веков — погляди! Нанесли же глазурь и узор При имперском дворе Хуан-ди. Вот драконы — левкоя побег Хвост одел им в цветочный убор. Ной, покинув надежный ковчег, Избежал ли клыкастых прожор? Был неистов их ярый напор, Золотилась броня на груди… Сколь портреты их тешили взор При имперском дворе Хуан-ди! Ваза: садик, где вишенья снег Кружит ветер, примчавшийся с гор, Стал влюбленным обителью нег. Смертной участи наперекор Взмыли птицами в синий простор, Скорбь оставив навек позади, Эти двое; так рек стихотвор При имперском дворе Хуан-ди. Посылка Добрый критик, язык твой остер, Но порочить меня погоди: Брал ли мудрый в расчет всякий вздор При имперском дворе Хуан-ди?