Вексель судьбы. Книга 2
Шрифт:
Алексей не был готов согласиться, но и не желал вступать в спор. К счастью, вскоре Гановского увела с собой какая-то знойная женщина с ярко-рыжей копной волос и в платье с разрезом неимоверной глубины.
За несколько секунд, разделивших исчезновение Гановского и начало беседы со следующим персонажем, Алексея посетила мысль, что он, в отличие от олигарха, отнюдь не готов сбрасывать со счетов страну, в которой вырос и которой служил, и тем более не готов начать её ненавидеть, как тот посоветовал. Однако острая и глубокая обида за непонимание, за неусыпное преследование, за охоту, которая велась за ним с вертолётами, а также неожиданная измена людей,
— Позвольте пригласить вас на научную конференцию нашего Общества Маастрихтского согласия,— обратилась к Алексею какая-то пожилая дама в ожерелье из серо-голубого жемчуга, которая непонятно откуда взялась и представилась неразборчиво.— Буду рада видеть вас в Голландии в середине сентября!
— А что, простите, будет обсуждаться на конференции?
— О, там заявлена преинтереснейшая тема - “Новый безопасный порок”.
— В самом деле, очень интересно!
— Не то слово!— затрещала обрадованная вниманием Алексея бойкая старуха.— Ведь порок, если разобраться,- это та соль, без которой человеческая жизнь теряет весь свой вкус. Даже если не брать человеческую жизнь целиком, то массовый и доступный образ порока является важнейшим фактором экономики. Сигарета в зубах голливудской звезды, ряды дорогого алкоголя за стойкой бара или на сверкающей витрине формируют образ жизни и стимулируют потребление, как ничто иное. Но, к сожалению, старые вещи сегодня перестают работать.
— Почему?
— Современное общество вынуждено усиливать борьбу с курением, алкоголем и много с чем ещё. Но пресная жизнь лишена драйва, поэтому необходимо срочно придумать что-то взамен! На конференции мы этим и займёмся.
— Я обязательно приеду на вашу конференцию,— ответил Алексей, принимая визитную карточку энтузиастки.
После старухи возник какой-то миллиардер со слащавым лицом, похожий на избалованного сицилийского кота, который сразу же начал пытаться заговорить с Катрин на итальянском. Алексей счёл за благо вернуться к французскому, на что новый собеседник, сотворив печальные глаза, произнёс:
— Мне всё известно про вас! Вас будут разрывать на части, и вскоре вам негде будет укрыться от прессы и от тех, кто считает себя вправе с вами общаться, а их - их будет очень много! Поэтому предлагаю перебраться на мою океанскую яхту!
Катрин гениально отшутилась, сообщив, что не переносит морской качки, и назойливый миллиардер исчез столь же внезапно, как и возник. Зато тотчас же к ним приблизились три разномастных джентльмена с не менее разнофасонными бокалами шампанского, бордо и виски в руках. Катрин успела шепнуть, что двоих она знает, это известные писатель и театральный режиссёр.
— Виват герцогу, собравшему здесь подлинный цвет европейской культуры!— произнёс один из них, приподнимая бокал.
— Мы должны выпить за нашу традицию, которая могла сгинуть ещё столетие назад, но, как мы видим - до сих пор жива!— уточнил смысл тоста второй.
Эту мысль дополнил мрачным басом третий из мастеров культуры:
— Американцы поступили подло и вероломно! Не успела отгреметь Первая мировая, как они умудрились вывезти к себе всё наше золото, заставив принять в оплату придуманный ими культурный эрзац! А сегодня им мало просто управлять нами и лезть во все наши дела - они ещё хотят сделать нас дикарями, заставляя есть руками гамбургеры и пить вино из своих дурновонючих пластиковых стаканов!
— Так что ты предлагаешь?— обратилась Катрин к одному из тех, кого она знала достаточно близко.
— Я предлагаю выпить за герцога и за нас!
— Не за нас, а за господина Гурилёва,— поправил его изъяснявшийся густым басом.— Ведь в лице блистательного господина Гурилёва Европа, возможно, обретает долгожданную надежду!
— Не возможно, а точно!— прозвучало в ответ, и пять бокалов немедленно сошлись в восторженном салюте.
В этот момент оркестр, прервав однообразие занудных, словно набившие оскомину обои, мелодий в духе Сати, вдруг весь напряжённо замер - и уже спустя мгновение, соединившись в целое, согласным могучим многоголосьем, предваряемым пульсирующим алляргандо истосковавшихся по настоящей музыке скрипок и флейт, загремел одним из знаменитейших штраусовских вальсов.
В огромном зале незамедлительно прекратились все разговоры, а публика, точно повинуясь чьей-то незримой команде, начала покидать его центральную часть. Во всей непередаваемой красоте обнажился бесподобный рисунок паркета - ослепительного, блестящего и гладкого, точно взывающего, чтобы по нему пронеслись в упоительном круговороте блистательные пары.
Вальс гремел, порождая на лицах умиление, радость, восторженные взгляды и грустные улыбки. Однако никто не сделал ни шагу.
“Мёртвый вальс,— подумал Алексей.— Прав, бесконечно прав тот лохматый театрал - старая Европа умерла, и нам остаётся гальванизировать её остывающий труп. А стоит ли?”
В этот момент он неожиданно ощутил на себе множество скрытых взглядов - наверное, многие из присутствующих тайно желали, чтобы он вместе с Катрин провальсировал несколько кругов под аплодисменты и общий восторг, символически заполняя это освобождённое пространство страстью и той самой неведомой, однако совершенно необходимой для обновления и продолжения жизни новой энергией, о которой его многочисленные собеседники едва ли не через одного так или иначе заводили разговор.
Тем не менее, когда вальс закончился, Алексей поинтересовался у Катрин, насколько на мероприятиях герцога, где средний возраст гостей зашкаливает за пятьдесят, принято танцевать, и не желает ли она повальсировать, если такая возможность ещё раз представится.
Катрин с уверенностью ответила, что не слышала, чтобы здесь танцевали.
Спустя некоторое время среди гостей обнаружилась одна из приятельниц Катрин, которая прибыла к герцогу вместе со своим спутником-журналистом, немедленно взятым в оборот, и потому решившая собрать небольшой дамский междусобойчик. Алексей с лёгким сердцем отпустил Катрин пообщаться с подругой, а сам решил утолить жажду несколькими глотками бордо - багровеющего, словно запоздалый закат.
Неожиданно он услышал в свой адрес приветствие на русском языке.
— Генрих Квинт,— представился немолодой, но спортивного телосложения и энергичного вида господин.
— Очень приятно. А ведь вроде бы говорили, что кроме Гановского и меня русских здесь больше нет?
— Правильно говорили,— согласился Квинт.— Я уже двадцать лет как из России уехал и считаюсь немцем.
— Практикуете в бизнесе, наверное?
— А вот и не угадали! Я занимаюсь теоретической физикой в ядерном центре под Женевой.
— Зная об этом, разговаривать с вами особенно приятно.