Велик
Шрифт:
— Я всегда подозревал, что у тебя чувство юмора примитивное, как амеба, — гордо зыркнул на него сабрумай, вскинул голову и направился туда, где, по его мнению, находился центр города — и Храм. Но, сделав несколько шагов, остановился, оглянулся — и расплылся в улыбке.
— Ты чего? Тебе плохо? — забеспокоился атлан.
— Да ты знаешь… я тут подумал… и понял — а ведь действительно смешно! Представляешь, что скажет Оламайд, когда мы заявимся в Храм — и она увидит тебя такого! У тебя же вся спина белая! И волосы розовые! А на боку… А штаны… Ой, не могу!..
— И дальше что? — голосом Анчара можно было вымораживать бородавки.
— И… ну… всё?.. — кое-как остановился Агафон.
— Я всегда был уверен, что когда Бог раздавал людям чувство юмора, ты, как всегда, прогулял! — прорычал атлан, обогнал приятеля, задев плечом, и быстро зашагал прочь.
Практически без приключений[54] чародеи добрались до неприметной калитки в переулке. На стук выглянул привратник, замахнулся, прогоняя наглых белых попрошаек — и узнал жрецов.
— Ананас тебе в глаз!.. — выдохнул он, глядя на физиономию Агафона, и закашлялся в запоздалом приступе тактичности: похоже было, что кто-то уже принял его присказку за руководство к действию.
— Еще чего скажешь? — угрюмо зыркнул единственным доступным пока оком его премудрие, и бедняга прикусил язык.
Не глядя на храмовый народ, ошеломленно разинувший рты, волшебники, поддерживая друг друга, пошатываясь и спотыкаясь при каждом шаге, потащились в сторону административного здания. Там, на первом этаже, располагались апартаменты старшего жреца.
Ступая по раскаленным плитам дорожек, приятели снова порадовались, что после прогулки босиком по трущобам их ноги были покрыты толстым слоем не понять чего, мерзкого, но с низкой теплопроводностью. Ибо в глазах старшего жречества хуже послушника, вернувшегося из города ограбленным и полуголым, мог быть только ограбленный полуголый послушник, подпрыгивающий при каждом шаге как тушканчик на потеху прислуге. Хотя, заметив краем глаза в окне лицо Узэмика, Анчар тоскливо решил, что хуже, пожалуй, быть уже не могло.
— А еще ты забыл сказать, как будет смешно, когда нас увидит старший жрец, — ни с того, ни с сего пробормотал Агафон перед тем, как постучать.
— Думал, это само собой разумеется, — буркнул атлан и безжизненно повис на плече товарища — как договаривались: вруном он был еще более никудышным, чем актером.
Не дожидаясь ответа, его премудрие толкнул дверь и переступил через порог. Атлан с блаженным — и только наполовину наигранным — стоном подогнул колени и сполз из объятий коллеги на пол, с досадой заметив, что промахнулся мимо ковра на какую-то пару сантиметров.
— Анчар, Анчар, только не умирай! — бросился ему на грудь сабрумай.
— Что это за… клоунада? — тихо, как кобра из засады, прошипел
— На нас напали в городе, — метнув в босса отчаянный взгляд, мутный от слез[55], простонал Агафон.
— Что?! — Узэмика подбросило. — Кто осмелился?! Кто смог?! Кто смешал людей Уагаду с грязью… причем в буквальном смысле?!
— Мы не успели их разглядеть… Они подкрались незаметно. А иначе мы бы… Они бы… Все бы…
— Погоди! Что у него с волосами? — только теперь дошло до Узэмика. — Вы что, в лупанарий ходили? Или… Что вы вообще делали в городе — в таком виде? Неужели этим нельзя тихо заняться у себя в комнате, не привлекая внимания половины столицы?!
Атлан дернулся и захрипел, сжимая кулаки.
— Судороги начались! — скрипнул зубами Агафон и, тщательно избегая смотреть на жреца — от греха подальше — яростно ущипнул друга: — Надо расслабить мышцы… спокойно… спокойно… Только бы искусственное дыхание делать не пришлось!
Пациент испуганно замер.
— И ничем мы не занимались, ваша просветленность… Мы на рынок ходили, а в переулке на нас напали грабители. Нас застигли врасплох, иначе бы!.. Анчар пробовал защищаться… но вы же знаете, какой он неумелый… и неуклюжий… со своим даром…
Умирающий издал противоестественный хрип и руки его содрогнулись в странных конвульсиях — точно душили кого-то, но пинок коленом под ребра исподтишка быстро купировал приступ.
— …заклинание дало осечку… срикошетило на волосы… а дальше… Дальше мы ничего не помним.
Словно в изнеможении, его премудрие медленно осел рядом с товарищем, опираясь о пол готовыми подломиться руками.
— Ничтожества… дешевый сброд… размазни… — белый от гнева, зарычал старший жрец сквозь сведенные зубы.
— Да… да… виноваты… — скорбно и мужественно встретил обвинения Агафон. — Но всего больнее то… что мы не сможем встать в Круг… сегодня ночью… как полноправные единицы… что будем слабым звеном… подвергнем опасности остальных…
— Тряпки! Слабаки! Убожества! Слюнтяи! — впервые осознав последствия дневных приключений парочки, взревел Узэмик.
— Да… да… ох… Все тело ломит… Голова… кружится… — сабрумай закачался, как пальма под натиском самума, но Узэмик будто не замечал:
— Сдохни, слизняк! Жив останешься — всё равно шкуру спущу! Уши отрежу и скормлю собакам! Все кости перело…
— …о-о-ой, тошнит-тошнит-тошнит… — одна рука Агафона метнулась к желудку, вторая — ко рту, тело подалось вперед, склоняясь над роскошным шатт-аль-шейхским ковром, из глубины организма исторгся специфический звук…
— Пошли отсюда вон! Чтобы глаза мои вас больше не видели! Сегодня! — испуганно взвизгнул жрец.
— Но Круг… — невинный взор его премудрия устремился на Узэмика.
— Вон, я сказал!!! И забирай эту шушваль!!!
— Как ты думаешь, — промычал в ухо атлану его премудрие, кантуя того по ступеням вниз. — «Вон, забирай эту шушваль, и чтоб сегодня я вас больше не видел» можно расценивать как официальное разрешение забить на Круг?