Велик

Багдерина Светлана Анатольевна

[17] Фирменный рецепт белого шамана.

[18] Хотя, разглядывая ожерелья девушек, Агафон обращал внимание не только и не столько на украшения…

[19] Как все боги, которые хотят сэкономить.

[20] В смысле, еще больше. Жрецы и послушники Уагаду привлекали к себе внимание, даже ничего не делая. Малиновые шаманы, как называли местные белокожих наемников храма Уагаду, привлекали внимание в два раза большее. Отвлечь же внимание от малиновых шаманов, стучащих кружками по столу и рычащих друг на друга, могло только появление

самой Уагаду — и то вряд ли надолго.

[21] Или тот, кому первому надоест. И если насчет «самого умного» он сомневался, потому что самые умные в это время сидели дома на любимом диване, а не за тридевять земель в вонючем кабаке, то насчет «самого нетерпеливого» был уверен вполне.

[22] Даже в мыслях он избегал думать о ней как жертве его магии: в понимании атлана такая терминология была давно и накрепко зарезервирована за его премудрием Агфоником Великолепным, но никак не за членом ученого совета — хоть и бывшим.

[23] Атлан торопливо отвернулся с заалевшими щеками.

[24] Первая степень — специальные знаки и символы. Вторая — самый ужасный почерк из когда-либо виденных.

[25] Вернее, бесшумно они ступали босыми ногами, пока не сделали первый шаг за порог. Каждый последующий из семи сопровождался болезненным шипением, охами и стонами, пока на восьмом шаге экстренное заседание Совета Магов не решило, что обутые в сандалии они произведут гораздо меньше шума, даже если будут идти в ногу строевым шагом.

[26] Или уха, поскольку в темноте видно не было абсолютно ничего, и вся информация воспринималась исключительно на слух.

[27] Потому что, как правило, черный слон переходил дорогу вместе с путешественником, стоящим на ней. Черные слоны в Слоновьем королевстве, в отличие от своих собратьев тигровой или клетчатой, к примеру, окраски, были довольно редки, но иногда попадались, и славились отвратительным характером. Ученые Королевского института слонологии и слонографии (КИСС) объясняли это тем, что черный слон, на самом деле — обыкновенный узамбарец, превращенный в сие почтенное животное злым колдуном. Невежественные же крестьяне говорили, что это — простой слон, только черный, и поэтому ему всегда очень жарко, а тот, кому постоянно жарко, хорошим настроением похвастаться не может по определению.

[28] Они и вправду не дрожали. Они тряслись.

[29] Или стариком, не знающим дорогу.

[30] Но, принимая во внимание, что у него было всего два варианта ответа: «Главное, чтобы нас откопали из сугробов до утра» и «Постарайся, чтобы провалился только этот этаж — до первого нам не спуститься» — может, оно и к лучшему.

[31] А еще лучше отобрать таз и колотить им звонаря, пока не заречется звонить. Или придушить его этими подушками.

[32] «Завтрак, обед и ужин», опять же по словам Агафона.

[33] При этих словах Анчар невольно поежился, заново ощущая недолгое, но запоминающееся стояние босиком в сугробе

по пояс.

[34] И, как слабо надеялся Анчар, единственной.

[35] Не при Анчаре будь сказано.

[36] А для начала сложить пазл из дюжины элементов.

[37] Подразумевая вполне конкретного идиота.

[38] На всякий случай.

[39] «И не дамся», — договорил он мысленно.

[40] То есть, еще более подозрительного, чем любой из присутствующих в этом переулке: паранойя — болезнь хроническая.

[41] Вообще-то, два пижона могли выйти из лавки минут на семнадцать раньше, но один из них потратил это время на то, чтобы убедить второго, что крашеные волосы, торчащие в разные стороны — самый писк моды в Забугорье в этом сезоне, а если даже и нет, то кто в Слоновьем королевстве об этом знает, а если кто-то не хочет быть модником, то может стать модницей, ибо покрывало на голове забугорской женщины смотрится гораздо естественнее, чем куфья из дерюжного полотенца на голове забугорского же мужчины, ну а на совсем крайний случай на шпоре имелось простенькое заклинание иллюзии… Надо ли говорить, что второй модник ответил в том духе, что пока на него не наступила Уагаду или ее братец, случай не настолько крайний.

[42] Полтора года назад изображавшей Большого Полуденного Жирафа, а теперь, после небольшого косметического ремонта — Уагаду. Причем косметического — в буквальном смысле: одежда и тело статуи были оставлены прежними, а было изменено лишь лицо и прическа — ловкими гипсовыми нашлепками, покрытыми после золотой краской, как весь истукан.

[43] По его словам. По понятным причинам Велик, если бы даже и захотел, не смог бы отличить на вкус половую тряпку, политую чернилами, от антилопьего рагу под соирским соусом.

[44] Посыльному со счетом от ремесленника, который это чудо смастерил. По законам королевства, сакральные символы государственной религии мастеровые должны были изготовлять бесплатно. Законопослушные служители богини пользовались этим безбожно, хотя иногда им составляло немало труда объяснить, в чем именно проявляется сакральность партии кресел, морепродуктов или комнатных туфель для верховного жреца. Впрочем, в конце концов, им это удавалось. Убойным аргументом теологического спора становилось предложение упрямому горожанину лично явиться к Уагаду и изложить ей свою точку зрения.

[45] Редкой пальмы, приносящей синие ягоды с малиновой мякотью размером с кокосовый орех, по вкусу напоминающие черный хлеб с селедкой и луком. Мужские деревья имеют синий окрас древесины, женские — малиновый. Если бы на сооружение помоста пошло черное и красное дерево с отделкой из слоновой кости, он стоил бы раз в пятнадцать дешевле.

[46] Ветки, не долетев, упали на двух караульных. Коллективный выдох сочувствия заглушил даже не прекращавшийся речитатив жрецов.

[47] Или, скорее, в свободный полет.