Великая игра
Шрифт:
Итак, неровно оторванный по верхнему краю листок серой тряпичной бумаги.
— Я вижу мужскую руку. Мозолистая. Рука воина. Он был раздражен и нетерпелив.
Ономори снова закрыл глаза, держа в руках обрывок.
— Это высокий человек с широким лицом, коренастый и гневливый. Это полководец высокого ранга. — Помолчал. — Мне кажется, что я прежде уже видел его.
Наставник кивает.
— Попробуй теперь услышать.
Ономори снова погружается в покой и сосредоточение. Долго молчит.
— Слышу свист стрел. Кто-то зовет. Это его имя — Тахэй-ан-Лин. — Поднимает взгляд на наставника. — Это вы?…
Он сам поражается тому, что сказал. Тахэй-ан-Лин,
Только вот когда заходила речь о том, где сейчас Красный Дракон и какова была его судьба после окончания войн, после великих почестей, оказанных ему Золотым Государем, отец отвечал кратко — он удалился от мира, дабы приблизиться к небожителям.
А вот простонародье языкастое говорит о несправедливости государя, и бродячие лицедеи показывали пьесу в манере «ото» о неправедном государе. Ономори тайком ходил туда вместе с сыном конюха, а потом еще зашли в деревенский трактир и угощались запретной рисовой злой водой, заедая вяленой рыбой, вонючей, но страшно вкусной.
Красный Дракон. Наставник. У Ономори тяжело забилось сердце.
Наставник Молчаливый Дракон отводит взгляд и встает.
— Это так. Я был полководцем. Теперь я тот, кто есть.
— Вы сожалеете, — не успел удержаться Ономори. — Вы не хотели быть здесь!
Наставник резко оборачивается к нему.
— Ты никому не скажешь!
— Никому, — покорно говорит Ономори. Красный Дракон!
И он — живой? Он — здесь? И он — ОН! — говорит с ничтожным Ономори?
Наутро все показалось сном — наставник ничем не выдал той маленькой тайны, что уже связала их незаметной нитью. Ономори понял — и тоже ничем не показывал своей причастности. Теперь все в движениях, поступках и словах наставника носило особый смысл — Ономори казалось, что все это обращено к нему одному, и так же незаметно пытался показать, что он все понимает и хранит тайну.
И тем усерднее он старался. Тем честнее пытался постичь то, чему его учил Молчаливый — нет, Красный Дракон. Все имело второй смысл.
Пролетел сезон дождей, и снова приблизилась благословенная весна.
Теперь он довольно успешно научился видеть близкое прошлое предмета. Но это не наполняло его гордостью и ощущением избранности, как прежде. Этого было уже мало. И более не появлялись видения со странными местами, словами, видения неведомого, манящего и загадочного прошлого — или грядущего. Или чего-то неведомо где. Обычно он ощущал в них какую-то связь с собой, словно вот-вот падет какая-то пелена — и он увидит желанную истину. Но видения не приходили.
Он пытался вызвать их, как получалось с предметами, — впустую. У него не было ничего, за что он мог бы зацепиться. Ничего, кроме Знака. Но талисман здесь молчал! Ни разу с тех пор, как он поселился здесь, его не посещали эти видения.
Это начало раздражать, и он уже не мог сосредоточиться, стало быть, и предметы тоже не мог «читать».
Почему так? Гонимый злостью и стыдом, он раз покинул монастырь и упрямо пошел в лес, хотя плохо знал места — почти не покидал стен обители. Он долго шел, с каким-то злорадством заставляя свое тело карабкаться, перебираться через ручьи, ледяные и бурные, скользить на поросших мхом камнях, продираться сквозь колючий кустарник и с каким-то злым удовлетворением радуясь укусам мух и оводов.
Остановился он, когда совсем устал, — и оказалось, ушел не так уж и далеко. Расстояния в горах не по прямой
Тут не было тропинки — но почему-то казалось, что она тут есть. Идти было легко, и он даже не заметил, что забрел довольно далеко. И лишь когда полуденное солнце встало прямо над головой, он остановился на круглой маленькой поляне, тоже укрытой зеленым куполом, но прямо посередине среди листьев светился просвет, и сквозь него падал столб прозрачного золотого света. Он огляделся по сторонам и вздрогнул — отовсюду смотрели лица. Лишь через пару ударов сердца он понял, что это игра света и теней. Но тени в изгибах стволов и среди листвы и правда являли либо лица людей, либо очертания животных… И Ономори ощутил здесь Присутствие. Манящее и одновременно пугающее, потому что оно не было человеческим. Он не ощущал опасности — он ощущал чуждое. Он никогда не сможет понять. Никогда это место не примет его — он это ощутил с болезненной остротой и тягучей тоской в душе. И какая-то злая досада поднялась в нем. Его снова лишали чего-то важного — как тогда непонятная судьба лишила его девы-небожительницы, как сейчас нечто лишило его мучительных и желанных видений…
И тут он вдруг понял. Он быстро поднялся по призрачной тропке на вершину невысокой горы и понял, что находится прямо в середине почти правильного кольца почти одинаковых по высоте гор, на одной из которых как раз и расположен монастырь.
Это было священное место, где еще жила сила небожителей.
Вот почему это ощущение чуждости было так ему знакомо — это оно приходило к нему в монастыре! А он думал — просто тоска и злость!
Дурак. Монастыри же строят в чистых местах, а почти все чистые места и места силы — бывшие места небожителей!
Сила небожителей не пускает к нему видения.
Значит, надо найти… оскверненное место.
Красный Дракон молча выслушал его, но ничего не сказал. Вместо этого занялся своим учеником настолько усердно, что Ономори вскоре перестал думать о видениях и полностью погрузился в совершенствование своего прозрения. Теперь он должен был читать людей.
Он мог теперь видеть — но не очень далеко — будущее какого-нибудь человека и даже отвечать на вопросы о событиях, о которых человек хотел узнать. Пока это касалось только тех людей, что жили в монастыре, и связанных с ними событий. Наставник не хотел, чтобы Ономори делал что-то за пределами обители — не только потому, что не желал, чтобы видения снова вернулись к ученику, но еще и потому, что пришло время отвечать на вопрос «зачем?».