Великая игра
Шрифт:
Государь пожал плечами.
— Пусть увидит нашу победу. А потом я разорву его конями за ложь.
Анао кивнул, хотя все в душе протестовало — провидец не лжет, он даже варварским своим воображением представить не мог себе, чтобы провидец лгал. Убить его так, конями, было бы против чести.
Может, убить его самому? Или дать бежать?
Анао украдкой глянул на государя — но тот явно не умел читать мыслей, да и думал о другом.
На лице прорицателя была странная полуусмешка. В ней таилось какое-то непонятное, злорадное торжество. Он сидел, привалившись спиной к деревянным прутьям. От него воняло мочой и немытым телом. Наверное, это было еще одним унижением, которое должно было сломать всегда утонченного, опрятного Ономори. Но провидец держался, явно понимая, чего ждет государь. Это было его ответным ударом. Его маленькой местью.
— Ты не боишься ночи, провидец?
— Нет.
— Все люди боятся.
— Но не мой род. А ты боишься, князь Анао?
Анао вспыхнул и хотел было сказать, что ничего не боится, но Ономори продолжал — спокойно и негромко:
— Или ты боишься моих предсказаний?
Анао замолчал. Провидец не смотрел на него. Дул ветер, а Ономори был в одной рубахе и бос, но он умел отстраняться от мира, и холод его не мучил. А мучили, — и радовали его — странные сны о прекрасном человеке на красном драконе. Каждый раз он казался ему все ближе и ближе, и Ономори узнавал его — он и прежде являлся ему в снах. Теперь Ономори ждал его почти с вожделением. Пусть даже ему суждена смерть от этого человека, но Тахэй-ан-Лин тоже умрет. Лучше бы, чтобы Дракон умер раньше. Ономори хотел это увидеть. Хотел увидеть, как в глазах Красного Дракона перед смертью вспыхнет ужас и раскаяние, и он поймет правду Ономори.
— Ты слышал, что с тобой сделают?
Ономори только усмехнулся.
— Мне суждено умереть от человека на красном драконе, но не от Красного Дракона.
— Ты так веришь своим видениям? — Анао положил руку на рукоять драгоценной стальной сабли. — А если я тебя сейчас убью? Что тогда скажешь?
— Тогда уж ничего, — засмеялся Ономори. — Но ты не убьешь меня, варвар.
— И почему же? — Анао потянул саблю из ножен.
Ономори встал в клетке, вцепился в прутья, приблизил лицо к лицу Анао.
— А потому, варвар. Мне даже не надо смотреть свою судьбу, чтобы сказать — ты меня не убьешь. Потому что ты сейчас хочешь убить меня из страха — вдруг я прав? Но если ты убьешь меня, разве что-нибудь изменится? Ты прямо как Красный Дракон! Путаешь причину со следствием, варвар. А еще, варвар, ты ведь хочешь убить меня из жалости. Из справедливости. Что, я не прав? А?
Анао стиснул зубы от злости — слишком в цель.
— Вот видишь, я все знаю. И потому, когда я говорю — ты меня не убьешь, то значит, ты меня не убьешь. Да не кривись ты. Вот что. Ты зря жалеешь меня, мне это не нужно. Мне недолго осталось ждать. Если ты так любишь справедливость, варвар, то оставь меня. Я хочу увидеть, как Дракон поймет, что я не лгал. Пусть увидит. Это справедливо.
Анао стоял, не в силах сделать шага. Ему было стыдно, потому что Ономори так легко разгадал его, а варвар привык считать себя мудрым.
— Иди, варвар. А то я и тебе судьбу предскажу, — хохотнул Ономори. — А ведь ты этого хочешь, Анао. Боишься — но хочешь.
— Я…
— Все хотят. И ты тоже. К этому привыкают, как к черному дыму. Стыдишься? Зря. Я никому не скажу, а ты уж точно промолчишь. Ну, уходи или слушай. Выбирай.
Анао опустил глаза и процедил:
— Говори.
Ономори тихо рассмеялся.
— А вдруг тебе не понравится то, что ты узнаешь? И так ли хорошо знать свою судьбу до конца? И где тогда будет вся твоя отвага? А? Легко быть отважным, зная, что победишь… Ну, выбирай.
— Говори, — почти прошипел Анао, трясясь от стыда и злости — даже не на провидца, на самого себя.
— Все люди одинаковы, — тихо и холодно рассмеялся Ономори. — Ладно. Твоя судьба почему-то везде пряма и однозначна. Наверное, так бывает. Ты станешь государем. Будешь справедлив и благороден, а потому проживешь недолго. Но тебя запомнят и будут слагать о тебе песни и предания. И так ты переживешь многих, кто будет править после тебя. Ты станешь в легендах совсем на себя не похожим, и жизнь и смерть твоя в памяти людской изменятся до неузнаваемости, варвар. Теперь иди. Да, не забудь — наконечники стрел и дротиков не жалей, делай из железа. Но из плохого — все равно в расход пойдут.
Анао стоял, приоткрыв рот, чуть пошатываясь. Потом резко повернулся и бросился прочь, оглядываясь, словно в страхе. Ономори медленно опустился на решетчатый пол. Закрыл глаза и постарался снова уйти в себя, подальше от холода и вони собственного тела. Ничего, он выдержит… Ономори недобро улыбнулся. Он выдержит. Он даже не заметил, как стиснул кулаки.
Прошло еще несколько мучительно тягучих дней. Войско оставило дорогу и шло теперь по холмистой долине, срезая угол в несколько дневных конных переходов. Ономори с каким-то странным безразличием, словно издалека, удивлялся, почему этого не сделали раньше. Поймав себя на этой мысли, расхохотался — ну, как же! Ведь великие мудрецы древности советуют ходить именно по дорогам, а как же нарушить то, что предопределено? Нет, Тахэй-ан-Лин все же велик. Пошел не так, как все! Даже не добившись ответа у провидца. Воистину велик. Красный Дракон как-никак.
Клетка тряслась и подпрыгивала на ухабах. Ономори терпел. Осталось недолго — он ощущал это всей кожей, всем своим существом. Восторг предвкушения. Восторг приближения перемены. Пусть даже это будет смерть — но это близилось, как ветер. Он видел во сне летящего на драконе человека, и он был близко. Он ощущал на лице дуновение крыльев. Огненных красных крыльев.
— Драконов больше нет, — словно прочел его мысль Анао, ехавший рядом с клеткой. — Никто в них не верит.
Ономори не удостоил его ответом. Люди много во что не верят. Не верят в то, что небожители есть еще на этой земле, кто-то не верит в воздаяние, кто-то в предопределенность, кто-то еще во что-то не верит. А кто не верит вообще ни во что, как этот варвар Анао, только в саблю да удачу. Люди верят только в сиюминутные выгоды. Он горько усмехнулся. Даже в пророчества прекращают верить, когда они перестают нравиться. Люди верят только в то, что выгодно, и оправдывают этой выгодой что угодно. Жалкие твари…
От размышлений его оторвал чей-то вопль. Истошный, пронзительный вопль. Ономори завертел головой, заранее зная, что увидит. Анао застыл, затем его конь отчаянно ржанул, и варвар едва удержался в седле, но взгляд его по-прежнему был прикован к чему-то в небе. Рот его был раскрыт, челюсть мелко дрожала, и рубиновая бусина дробно колотилась о зубы.
Здоровенная красно-золотая тварь, утробно ревя, опускалась на землю. Заскользила на всех четырех лапах, возмущенно мотая головой. Дракон был огромен и совершенно не походил на изящные, хотя и грозные описания из книг. Здоровенная башка с дикими желтыми глазами с кровавыми прожилками, пасть, способная спокойно перекусить пополам коня. Из пасти вырывались языки пламени, из носа били струйки дыма. Уродливая башка венчала длинную шею. Дракон был пузат и неуклюже переваливался, передвигаясь по земле. За ним оставалась глубокая борозда. Люди разбегались во все стороны, кони дико ржали и несли прочь своих седоков. Дракон проехал на брюхе совсем рядом, в каком-то десятке шагов от клетки, в которой восторженно, как макака, прыгал Ономори и орал: «Дави их, дави!» Он хохотал так, что даже под дыхом заболело. Сидел, согнувшись пополам, и мелко дышал, уже не в силах хохотать и вытирать с глаз слезы. Дракон проехал мимо, давя все, что попадалось на пути, и отгоняя от клетки солдат. Те бросились наутек, позабыв обо всем на свете. Ономори слышал немного визгливый, но почти не дрожавший голос ан-Лина:
— Ко мне! Я — Красный Дракон, это знак победы, это боги послали нам знак!
Голос вдруг повысился до визга, долго держался на высокой, почти невообразимой ноте, потом вдруг оборвался с каким-то сухим треском.
— Ну да, — задыхаясь от смеха, прошептал Ономори. — Будет тебе знак!
Он поднял взгляд почти вовремя, чтобы еще увидеть, как пасть захлопнулась и между желтыми зубами безвольно повисли руки государя Красного Дракона, Тахэй-ан-Лина, который так и не сумел преодолеть судьбу, а главное, не поверил словам своего провидца. Ай-яй-яй, как глупо и нехорошо…