Великая игра
Шрифт:
Поначалу так и было. Веер образов, все шире разворачивающийся, наползающие друг на друга картины и изображения, голова начинает идти кругом, ничего невозможно уловить — и внезапно все сменилось совершенно четким видением — человек на красно-золотом драконе.
Ономори буквально выпрыгнул из видений наружу, как рыба, задыхаясь. Сидел, тяжело глотая воздух и обливаясь потом.
Человек на красном драконе. Тот самый. Из тех полузабытых, бешеных видений, тот самый, невообразимо прекрасный ликом, с темным, тяжелым бездонным взглядом. Он улыбался.
Но красный дракон… Это символ? Он никогда не видел символов, видения было совершенно однозначными и четкими.
Стиснув зубы, Ономори снова погрузился в омут видений. Теперь он пытался выстроить цепочку событий до этой картины — человек на красном драконе. Но цепочка не выстраивалась. Был тот же хаос видений, который обрывался человеком на красном драконе. Ономори запаниковал. Бел он все делает и толкует верно — а он еще никогда прежде не ошибался, — то в любой цепочке событий концом будет явление человека на красном драконе.
Он пытался придумывать себе самые невероятные события — себя во главе армии, себя в окружении раболепных придворных, на престоле государя, — и каждый раз все упиралось в этот образ — человек на красном драконе.
Это повторялось так часто и неизбежно, что восприятие притупилось, и Ономори даже перестал удивляться и уж совершенно прекратил бояться, находя даже какое-то удовольствие в зрелище прекрасного человека на прекрасном чудовище.
Страшнее было другое — когда он пытался увидеть, что будет после человека на красном драконе, он не видел ничего. Он воображал свою смерть — но любое видение обрывалось человеком на красном драконе. Смерти не было. Или все было смертью.
Ономори почти не выходил из своих покоев. Почти не ел, совершенно запустил себя. Хуже того — он уже не мог без видений. Они пугали его и одновременно манили, как курильщика опиума манит черный дым. Ему хотелось увидеть хоть что-нибудь, что не кончалось бы красным драконом и человеком на нем, но другого конца он не видел. Он перестал быть хозяином, перестал быть тем, кто эту самую предопределенность создает. За его спиной словно бы встал кто-то другой, могущественный, незримый, и вот он-то и был настоящим хозяином…
И потому когда его по приказу Золотого Государя Красного Дракона вытащили из покоев, привели в человеческий вид и приволокли на совет, он был даже рад. А вдруг удастся выиграть и увидеть что-то иное?
В красном зале Советов все взгляды сразу же вонзились в него. Государь смотрел сурово и тревожно, исподлобья, Нао — досадливо и презрительно, Данахай — спокойно и почти утешающе. Ономори поклонился.
— Этиген выступил, — сказал Золотой Государь. — Мятеж растет.
«Из-за тебя, — говорил злой взгляд Анао. — Думают, он без тебя — ничто».
Ономори опустился на колени и поклонился, коснувшись лбом пола.
— Почтительно прошу позволить мне служить мечом, — решительно проговорил он. — Вы сами обучали меня. Я могу сражаться не хуже других, — он бросил взгляд в сторону вара.
— Я знаю, — кивнул Золотой Государь. — Но я хочу, чтобы ты увидел мою победу. Я хочу решить все окончательно и однозначно.
Анао с хрустом разгрыз рубиновую бусину на кончике заплетенного уса. Закрыл глаза. Весь вид его выражал полнейшее равнодушие.
— Я покорно прошу, — с нажимом повторил Ономори, но договорить ему не дали.
— Я сказал, — отрезал Золотой Государь. — Твое дело — смотреть.
«Чтоб ты сдох, — с внезапной злостью подумал Ономори. — Ты сам-то без меня что-нибудь можешь? Сам, не зная конца? Как Хунду? Пожалуй, он получше тебя был, ему хоть хватало смелости играть с неожиданностью. Хоть бы все вы делись куда-нибудь», — устало вздохнул он. Ему хотелось одиночества и видений.
— Я повинуюсь, — сказал он. — Когда мне следует смотреть и что высматривать? — холодно сказал он, надеясь, что его ответ прозвучит достаточно резко.
— Сейчас, — ответил Золотой Государь.
— Повинуюсь, — усмехнулся Ономори. Может, удастся обыграть предопределенность? — Господин Анао, не будете ли вы столь мужественны, чтобы своим боевым мечом отворить кровь бесполезному трусу, а?
— Перестань, — поморщился Данахай — Не задирай дурака. Я сделаю.
Как ни странно, Анао не обиделся на Данахая. Ономори не сводил взгляда с лица варвара, улыбаясь, когда кровь потекла по руке в бронзовую чашу. Трус? Я кровью плачу за каждое предсказание твоему ненаглядному деду. Ты так можешь. Я его славы лишил? Я за это кровью плачу! Это моей кровью оплачены его победы!
Кровь ползла теплой струйкой, талисман приятно жег грудь. Постепенно голова начала кружиться, зрение мутнеть, значит, сейчас возникнут картины видений. Мелькнуло в тумане внимательное, нетерпеливое лицо государя.
«Чтоб ты сдох», — неприязненно подумал Ономори. И увидел — смерть Красного Дракона. Человек на красном драконе. Он вздрогнул, помотал головой.
«Я не этого хотел. Я хотел увидеть победу над Этигеном и путь к ней».
Человек на красном драконе. И смерть Красного Дракона.
Он был везде. Повсюду. Любая цепочка событий, которую он пытался строить, оканчивалась человеком на красном драконе.
— Нет! Я хочу увидеть победу! — закричал, почти завизжал он, но перед ним улыбался человек на красном драконе.
— Что ты видишь? — тряс его переполошившийся Данахай.
— Что ты видишь? — дергал его за плечо государь. Ономори медленно повернул к нему голову, окинул его затуманенным взглядом.
— Твоя смерть. Везде только твоя смерть. Победы не будет. Будет красный дракон и твоя смерть.