Великая игра
Шрифт:
Да нет, Кольцо все равно будет наше, как иначе? Кто же упустит такой случай выиграть войну? Но оно работает на нас, вот в чем секрет. И этот самый, как его, Арагорн, сам его принесет, остается только подождать.
Жаль, конечно, что вся Девятка села в лужу, но могу же я хоть иногда позлорадствовать?
Только вот стали поговаривать, что Провидец никак не может увидеть пути к нашей победе. Может, это просто дурацкие слухи, потому как мой господин уверен в том, что мы победим. А он уж точно должен знать. Думаю, господин Моро не может увидеть из-за Кольца. Наверное, это слишком могущественная вещь. И заслоняет все. Как только оно придет в руки Самому — а оно придет, кто ж его осмелится уничтожить и кто ж устоит, чтобы его себе не присвоить и им не воспользоваться? Как только это случится — так он и увидит. И мы тоже увидим нашу победу.
Поскорее бы, а то этот гнев в воздухе, голова болит, и страшно, страшно, и убивать хочется…
Ох. Ладно, сейчас лучше буду думать о другом. Итак,
История седьмая
Этот родом из каких-то северных диких племен. Насколько мне известно, его предки в старину служили Мелькору и воевали за него. Потом ушли на северо-восток, в леса, где и прозябали невесть сколько времени, пытаясь жить по тем обычаям, что были у их предков при их Учителе. Вроде бы они даже создали свое подобие Аст Ахэ. Похоже, наш Бессмертный в юности провел там довольно много времени, хотя в Аст Ахэ брали только избранных. Ах'энн, которому его обучили там, страшно исковеркан и перекорежен за века его варварами-сородичами.
У него есть очень древний меч, именуемый Морнэмах, что означает «черная саламандра».
Он почти ни с кем не общается. Только с Самим, иногда с Ульбаром или Эрионом. Он лучше ладит со зверями, чем с людьми. По крайней мере, с теми жуткими крылатыми гадинами, на которых сейчас летают Бессмертные, возился именно он. Где откопал, как выкормил и приручил — только Сам знает…
То, чего не было в записках Секретаря
Игра седьмая. ИГРА ОХОТНИКА
В день Элло, как обычно, собрались на льду замерзшего озера. Зима стояла злая, старики говорили, что год может быть голодный. Тайро, хромой кузнец Волков, старший из таннар — кузнецов — всех Семи Кланов, стоял, ссутулившись, на утоптанном снегу на берегу и хмуро ежился. Серовато-розовая морозная дымка висела в воздухе, солнце только-только начинало неохотно выползать на небо, и над острыми черными елями на косогоре протянулась четкая малиновая полоса. Кузнец хмуро кутался в волчий мех. Выше на берегу стояли семь нынешних вождей Кланов, все в мехах и серебре, а с ними — только вчера прибывший из Аст Ахэ сотник, родом из Волков, по имени Ахтанир — допрежь Кайтамаро. Похоже, все вожди потому и стояли так настороженно, неуютно переминаясь с ноги на ногу, что нынче здесь был человек от самого тано, священного правителя, и хорошего ждать не приходилось.
Как только солнце показало край над зубчатыми вершинами леса, Ахтанир величаво кивнул — начинайте, мол. Надменный, красивый, в черном плаще и черной кольчуге. И безбородый, словно назло бородатым вождям. Издавна только зрелые мужи имели право властвовать, а краса зрелого мужа — борода. А этот в свою пору ответил собственному отцу — мол, козел тоже бородат, а что-то никто ему власти не дает.
И теперь стоял он среди вождей, кичась своей особостью, и покровительственно улыбался. От него несло такой стужей, что зима показалась бы летом.
Но вот солнце весело выпрыгнуло, заиграло на белом снегу, и все сумрачное марево вмиг рассеялось. И стало совсем хорошо. И красивый высокий парень Ахтанир широко улыбнулся и крикнул:
— Начинай же! — И быстро спустился на лед, встав спиной к солнцу.
Тайро тоже спустился на лед, где его уже ждали семеро парней, выбранные бойцы Кланов.
— В круг, — буркнул он.
Парни молча встали кругом. Кузнец положил на лед небольшую палку, длиной в две ладони окрашенную в ярко-красный цвет, отошел назад, к берегу, подождал, пока парни разденутся до рубах, и неожиданно звонко крикнул:
— Давай!
Свалка началась сразу же. Кто-то отлетел в сторону, уткнувшись окровавленным лицом в снег. Некоторое время на месте палки шевелилась, пыхтя и хрипя, куча-мала, потом кто-то вырвался и бросился к Ахтаниру. Все кинулись за ним, кто-то прыжком рванулся вперед, вцепился в ногу убегавшего — похоже, зубами, и снова на снегу завозилась куча. С кого-то в драке стянули штаны, но, несмотря на это, упорный боец, на потеху зрителям сверкая голой задницей, настырно рвался к красной палке.
Красной была уже не только палка. Парень с разбитым лицом, который прежде вылетел из драки, опомнился, встал и, шатаясь, медленно двинулся к куче. Зарычав, как медведь — а был он как раз из Медведей, — пошел прямо по копошащимся телам, наступая на головы, руки, ноги, с удовольствием расшвыривая обидчиков в сторону. Выхватив палку, он опять побежал, но его быстро догнали, а там, где прежде возилась куча, на красном снегу валялось чье-то оторванное ухо, да и зубов тут наверняка соберут не одну пригоршню.
Стоявшие на том берегу зрители орали, визжали, свистели, ругались на чем Арта стоит. Рев сделался еще громче, когда из кучи-малы с палкой в руках выбрался худой гибкий невысокий парнишка и со всех ног рванулся к Ахтаниру. Мгновенного замешательства было довольно, чтобы его уже поздно было догонять. Он успел сунуть палку в руки Ахтаниру, когда на него стаей налетели сзади и сбили с ног. Понятно, что бить в открытую его не стали, но пару-тройку крепких тумаков исподтишка он огреб. Однако парень стерпел. Он стоял, плотно сжав губы и набычившись, словно ожидал какого-то подвоха. Но Ахтанир покровительственно положил ему руку на плечо, словно беря под свое — а стало быть, и тано — покровительство. Попробуй ударь.
— Как твое имя, юноша? — спросил он, с высоты своего немалого роста глядя на парнишку. Тот на мгновение расширил ноздри узкого хищного носа, безошибочно выдававшего в нем породу Сов.
— Ингро, — коротко и хрипло бросил он, быстро опустив глаза. Затем снова поднял взгляд. Ахтанир еле заметно покачал головой. Похоже, нрав у него непростой, и, видать, часто ему за гордость попадает. Он словно готовится к удару. И закрываться не привык. Скорее стерпит и не покажет боли, молчит и не покажет обиды — но ничего не забудет. — Из Сов. Сын Йалими.