Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего
Шрифт:
При этом «упреждающий удар» эклектически трансформировался в «ответный удар». Этот документ, уже являвшийся мертворожденным до его оглашения, ставил перед армиями всех фронтов задачу нанесения контрударов. В директиве, написанной Жуковым, указывалось:
«1. Противник, нанося главные удары из Сувалковского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский—Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит—Шяуляй и Седлец—Волковыск в течение 22.6, понеся большие потери, добился небольших успехов на указанных направлениях.
На остальных участках госграницы с Германией и на всей
2. Ближайшей задачей войск на 23—24.6 ставлю:
а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки ;
б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й А(рмий), окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды. К исходу 24.6 овладеть районом Люблин ».
Далее, в исполнительной части, состоявшей из пяти пунктов и восьми подпунктов, шла конкретизация этого приказа, подготовленного для директивы наркома Тимошенко начальником Генерального штаба.
В своих «сочинениях» маршал постарался отмежеваться от этой лично им подготовленной директивы, утверждая, что якобы получил ее, лишь прибыв в штаб Юго-Западного фронта. Жуков, как он делал это всегда в щепетильных случаях, беззастенчиво лгал.
Эта операция, от отцовства которой Жуков нахально отказывался, являлась не просто детищем начальника Генштаба. Она была его идеей фикс. Еще в конце 1940 года по указанию командующего округом Жукова начальник штаба КОВО подготовил план военных действий на случай войны. В соответствии с ним ближайшей стратегической задачей Юго-Западного фронта во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта был «разгром» вооруженных сил Германии на ее территории в районах Люблин , Тимашев, Кельце, Радом и Жешув, Ясло, Краков.
Запомним это магически манящее Жукова название Люблин . К нему, как в Рим, вели все дороги жуковской стратегии. Операция предусматривала три этапа. Первым шла «оборона на укрепленном рубеже по линии госграницы»; вторым – «наступление с утра 30-го дня мобилизации».
Третьим – был триумф! Разгром «главных сил противника восточнее р. Висла» и «преследование главных сил противника в направлении района Катовице – Краков».
Став начальником Генштаба, генерал армии развил эту победоносную идею. Нельзя не напомнить, что еще в середине мая в соображениях по плану стратегического развертывания Жуков предложил нанести упреждающий удар по германским войскам, находящимся в стадии развертывания.
Этот удар предусматривал задачей Западного фронта: силами 45 дивизий и 21 полка авиации «ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец – Радом разбить Варшавскую группировку и овладеть Варшавой…».
При этом основная мощь Юго-Западного фронта в составе 122 дивизий и 91 полка авиации имела ближайшими задачами:
«а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточнее р. Вислы в районе Люблин ;
б) одновременно
Повторим и то, что именно с целью проведения такой крупномасштабной операции постановлением Политбюро от 21 июня начальнику Генштаба поручалось общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место. И вот теперь, в первый день войны, в кабинете Сталина высшее военное командование утвердило директиву № 3, дававшую санкции на проведение операции, которая должна была украсить Жукова лаврами победителя.
Однако если Жукова можно образно назвать «отцом» идеи проведения с началом войны «операций вторжения», то их «дедушкой» являлся не кто иной, как расстрелянный четыре года назад Тухачевский. Именно «маршал-подпоручик» был действительным автором такой стратегии, а Жуков лишь заимствовал этот сценарий у своего предшественника.
Излагая в лубянских подвалах свою концепцию «плана поражения», позволявшего подставить Красную Армию под разгром противника, Тухачевский писал в показаниях 1937 года: «развертывание на наших западных границах большого числа механизированных, кавалерийских и стрелковых соединений в штатах, близких к штатам военного времени, а также размещение в БВО и УВО крупных авиационных сил. Эти мероприятия позволили нам… поставить вопрос о том, чтобы сразу после объявления войны вторгнуться в Западную Белоруссию и на Украину …».
Трудно с уверенностью сказать, какие действительные цели преследовал расстрелянный маршал, когда опровергал мнение своего подельника. Он писал в показаниях: «Уборевич указывает на то, что вредительством являются (уже сами) операции вторжения , если они имеют разрыв во времени с окончанием сосредоточения главных сил. Это неправильное, ошибочное заключение.
Операции вторжения именно потому и предпринимаются, что запаздывает стратегическое сосредоточение и его надо обеспечить заблаговременным вторжением.
…Само собой понятно, что армии вторжения, выполняя свои операции, неизбежно понесут потери. Конница будет быстро таять… Гужевые парки, обозы и пр. будут нести еще большие потери, чем конница. Механизированные соединения будут напряженно расходовать свои моторесурсы».
Но, изложив пространно свои «про и контра», уже почти в конце показаний Тухачевский делал вывод: «Операции вторжения должны остаться в силе».
Таким образом, уже во второй половине первого дня войны в войска ушел приказ, обязывающий командующих фронтами приступить к операции, базирующейся на плане Жукова – Тухачевского. На «плане поражения».
Впрочем, Тухачевский тоже не являлся автором концепции вторжения. Он украл эту идею. Так, в частности, мысль о дислоцировании сил авиации в 150-километровой полосе вблизи границы являлась составной частью «доктрины воздушной войны итальянского дивизионного генерала Джулио Дуэ».
Можно ли упрекнуть Сталина, что он пошел на поводу у своих генералов? Да, он участвовал в обсуждении предвоенных планов, но прерогатива разработки стратегии принадлежала профессионалам. Поэтому поставим вопрос иначе: мог ли Сталин не доверять военным специалистам?