Великие любовницы

Ватала Эльвира

Родилась где-то в тюрьме, отец фальшивомонетчик, мать тоже подозрительная личность, молодой пятнадцатилетней девочкой вышла замуж за вечно больного, старого калеку поэта Скаррона, который своей язвительностью удовлетворял все свои сексуальные желания. Оставил Франсуазу девственницей, поскольку давно уже был немощным импотентом. Умер с саркастической улыбкой на устах. А она пошла по Версалям просить пособие у добрых монархов. Увидела ее маркиза Монтеспан. Восхитилась покорностью, жалким видом Ментенон и пригласила эту «служаночку» к себе во дворец воспитательницей королевских, то есть прижитых с королем, детей. Ментенон хорошо исполняла свою обязанность. Ни в чем не перечила, покорно часами стояла у задних дверей Версальского дворца, пока маркиза Монтеспан рожала очередного королевского малютку. Потом забирала малютку, закутывала в свою шаль и, надев маску, удалялась на извозчике, поджидающем ее у задних ворот дворца. Очередной ребенок на воспитании Ментенон. Сначала король не соглашался, чтобы эту хитрую ханжу признали как воспитательницу его детей (в ее искренность и кисленькую улыбочку король не больно-то верил). Поэтому-то и не очень соглашался с решением своей любовницы. Но Монтеспан настояла. Эта староватая Франсуаза со своим опущенным в землю взором, чуть ли не передничек теребящая, казалось, никакой опасности для нее лично представлять не может. Да это просто уму непостижимо! Блестящая, гордая красавица и, извините, какая-то серенькая букашечка, с черного ходу забирающая в свой подол очередного ребенка короля. Ей стать соперницей? Приснится же кому глупому такая нелепость! И очень уверенная в том, что Ментенон никогда и ни за что в жизни не может быть соперницей, не переносящего эту вечно клянчившую подачки, ее короля. Но как же, дорогой читатель, «тихая водичка долбит камень». Франсуаза Скаррон умела держать язык за зубами, а королевских детей воспитывала очень даже хорошо. Настолько хорошо, что они начали не родную матушку

любить, а свою воспитательницу. Уже тогда бы гордой красавице Монтеспан обратить внимание на таящуюся опасность и удалить Ментенон навсегда. Долго, очень долго маркиза Монтеспан не видела, какую змею пригрела на своей груди. Собственно, «пригревала» она ее редко, чаще жалила. И злой, ядовитый язычок Монтеспан испускал свой яд и на мадам Скаррон. При всем честном, как говорится, обществе, в присутствии самого короля, Монтеспан отпускала злые шутки в адрес супружеской жизни Ментенон с калекой Скарроном. «И что? Ему так и не удалось из вас женщину сделать?» — спрашивала она нахально при всех придворных дамах воспитательницу своих детей. Та месть оставляла до лучших времен, а сейчас неизменно опущенный в землю взгляд (сама покорность!), и спокойным тихим голосом достойный ответ: «Это бедный человек! Его пожалеть бы надо, надсмеиваться над ним не очень хорошо!» Король слушал, король запоминал. Маркиза Монтеспан могла совершенно не беспокоиться о своих детях. Все на плечах Ментенон. Пятнадцать лет она будет верой и правдой служить маркизе, смертельно ее ненавидя, но ни в чем не переча и исподволь внушая детям ненависть к своей матери. Их простуды, режущиеся зубки, боли желудков несет на своих плечах Ментенон. Не спит по ночам, когда маркиза беспечно резвится на балах, ослепляя всех своим великолепием. Ментенон заботится об их одежде, образовании, распорядке дня, еде. Никогда телесно, что тогда было общепринято (нередко воспитатель юного короля без плетки или розги на прогулку с ним не выходил), детей не наказывала, но всегда старалась даже самую скучную латинскую зубрежку превратить в развлечение, создав для этой цели свою воспитательную программу, которой позавидовали бы сегодняшние педагоги. Развивать в детях их естественные склонности к наукам, не принуждать никогда их силой, не превращая урок в психологические пытки, конечно, такой метод дает поразительные результаты. Неприязнь короля сначала сменилась удивлением: как толково и умно дети рассуждают. Потом признанием, потом симпатией к этой скромной труженице, вечно стоящей в тени, не выпячивающей себя и очень хорошо знающей свое скромное место, но вместе с тем с каким-то гордым и скромным достоинством носящей его. И король не только механически подписывает счета, он начинает говорить с Ментенон. И поражается ее знаниям детских характеров, привычек и даже ее собственными знаниями. Ее интеллектуальный калека муж, ничего не могущий поделать с ее девственностью, напичкал ее хорошими знаниями литературы и философии. Как же отличалась Ментенон от шумной, крикливой, язвительной и капризной Монтеспан. Дошло до того, что он уже говорит с Ментенон о своей Франсуазе: о ее невозможном характере, о своей любви к ней. Ни разу Ментенон не обнаружила свою дикую неприязнь к маркизе. Она соглашается абсолютно во всем с королем и инстинктивно чувствует, какие слова надо находить, чтобы успокоить его. Разговоры становятся дольше и интимнее. Маркиза Монтеспан с иронией спрашивает Ментенон: «О чем это вы, милочка, так долго толкуете с королем? О геометрии или об астрономии?» А они «толкуют» о жизни, и король просто поражается трезвости суждений Ментенон. А она умела рассуждать: спокойно, трезво, глубоко, без малейшей лести, но с огромным почтением. «Сир, от вас дурно пахнет», — могла бесцеремонно заявить королю Монтеспан. Франсуаза Ментенон никогда не замечала этого.

Король понял, что все в нем восхищает воспитательницу его детей. А ему, стареющему могущественному королю, уже очень хочется спокойствия и тепла. Ему начинают надоедать шумные балы, маскарады, игра в карты, охота, он все чаще и чаще хочет пребывать в обществе умной, спокойной, трезвой женщины. А то, что она старше короля на целых пять лет, ему не мешает. Она еще очень даже хороша как женщина. Тридцать восемь лет было Ментенон, когда она познакомилась с королем. Тридцать три года она будет царствовать полновластно в Версальском дворе. Она станет первой советницей короля, перед которой по стойке смирно стояли министры, ловя каждое ее слово. Дело дошло до того, что перед тем, как идти к королю с бумагами, они чуть ли не в очередь выстраивались перед Ментенон: она должна была просмотреть их первой, и только после ее одобрения они несли их королю. Долго, очень долго, годами, прокрадывалась эта незаметная вдовушка к сердцу и ложу короля, как бы все время говоря себе: только бы заманить его в ловушку, а там-то я уж смогу удержать его при себе. Замечательно смогла.

Король Филипп Красивый и его жена Хуана Кастильская Безумная.

Король Генрих VIII. Художник Г. Гольбейн-младший.

Королева Англии Елизавета I.

Мария Стюарт. Королева Шотландии.

Король Франции Генрих IV.

Французский король Людовик XIV.

Фридрих II. Король Прусский.

Король Франц-Иосиф и его супруга Елизавета (Сиси).

Но сейчас до победы над Монтеспан еще далеко, хотя король все чаще и чаще сравнивает в мыслях этих двух женщин, и далеко не в пользу своей фаворитки. И вот, когда однажды во время одного из Версальских вечеров, когда король играл в карты, а маркиза Монтеспан забавляла общество своим ядовитым остроумием, под острие ее язычка опять попала Ментенон. Король ничего не сказал, кажется, даже не слушал, но когда, как всегда спокойная, Ментенон, то есть еще пока мадам Скаррон, хотела уходить и прощалась со всеми, король поднял глаза от карт и сказал: «Спокойной ночи, маркиза Ментенон!» А знаете, дорогой читатель, что это означает? Что бедная вдова Скаррона получает в подарок от короля богатое поместье Ментенон и становится отныне госпожой маркизой. Ну, теперь-то Ментенон может не церемониться с Монтеспан. «Отлились кошке мышкины слезки». Теперь она на каждый сарказм Монтеспан парирует с еще большим хладнокровием, на который даже находчивая Монтеспан не могла сразу найти ответа. Отношения между ними настолько обостряются, что быть вместе они уже не могут. Ментенон решает оставить свою должность у Монтеспан и уйти совсем. Но ей уже заготовлено место: в спальне короля. Она сейчас займет уже навсегда место первой фаворитки короля. Могущественной и так отличающейся от всех предыдущих. Место балов заступили молитвы. Две прекрасные молельни построил король для своей любовницы, где они рядом часто стояли перед иконами, погружась в молитвы. Затих Версаль. Нет уже там веселых забав, балов, маскарадов, балетов. Вместо этого умные и нудные разговоры с писателями, поэтами, философами, учеными. По-прежнему тихая, спокойная, хоть не всегда в черных, но всегда в каких-то приглушенных тонах одежды, ласковой кошкой, а на самом деле хищным зверем, ходит Ментенон по своему Версалю. Она уже законная жена короля, поскольку не гоже ей жить даже с королем в греховном союзе. Он тайно венчается с ней, и, того гляди, она скоро официально будет объявлена французской королевой. До этого, конечно, не дошло, но такие планы лелеяла Ментенон, прекрасно овладев сложным искусством обуздывания монархов. «Не думайте, что легко служить царям», — сказала на суде Временного российского правительства подруженька царицы Александры Федоровны недалекая Анна Вырубова. Эта глупая женщина еще много выскажет очень точных сентенций. Да, королям служить трудно. Сама по себе наука обольщения мужчин — сложная наука, тем паче королей. Надо отказаться от своего «я» и всецело служить своему божеству — монарху. Маркиза Монтеспан поплатилась жестоко, что не пожелала отрешенно служить королю, попробовала стать над ним, и что? Полетела в пропасть. Ментенон учла ее ошибку. Прежде всего, она изучает вкусы и повадки короля и смело им следует. Ага, король не любит запаха духов. Его мать, Анна Австрийская, сильно душилась, и на всю жизнь королю стал ненавистен этот запах.

Ментенон следит за тем, чтобы приезжающие в Версаль дамы не были надушены. Ага, король любит свежий воздух. А его «свежий воздух» — это элементарные сквозняки. В карете, даже зимой, настежь открывались окна, что для Ментенон, выросшей в сырах и холодных стенах тюремной камеры и вечно мерзнувшей, — нож острый, но она терпит. Терпит, хотя простуживается, заболевает, кашляет, кутается в теплые шали. В комнатах короля всегда настежь открыты окна, она начинает открывать их и в своих апартаментах, хотя это истинное убийство для нее. Чтобы как-то закамуфлировать этот вечный сквозняк, приказала построить шкаф без дверей, обитый внутри пикованным атласом, и в эту «маленькую» комнатку всунула столик, кресла и софу и так спасалась от сквозняков. Этот шкаф, приносимый из комнаты в комнату, стали называть «улочками», и так появились знаменитые маленькие будуары, в которых-то улочках, все более и более увеличивающихся размеров, дамы в дезабилье принимали утренних гостей, а маркиза Помпадур в нем беседовала с Вольтером. И если на каких литографиях вам попадется когда картина, представляющая полуголую маркизу Помпадур в обществе великого философа, знайте, дорогой читатель, — это «улочки» знаменитой Ментенон. Король любит хорошо поесть. Ментенон заботится о хорошей кухне и никогда не забывает поставить на его ночной столик груду свежих слоеных пирожков и графин вина, ибо часто король имел желание и ночью покушать. Отдохнул король душой и телом при своей новой метрессе. Он ее называл «Ваша солидность», наверное, потому, что она с такой поразительной скрупулезностью относилась к своим обязанностям. Солидность перешла и на королевский альков. Достойно, как благовоспитанный муж, хаживает теперь король в спальню к Ментенон. Она смущена: как-никак ей уже за седьмой десяток перевалило, да и король к седьмому десятку приближается, вроде неудобно плотским делом со старым телом заниматься. Она к аббату: «Господин аббат, не совершаю ли я греха и как мне поступить: король все еще хочет меня как женщину». — «Терпи, милая», — строго сказал ей аббат-исповедник. Овечка божия должна знать, какое огромное значение для государства имеет психическое состояние короля. Даже ребенку сегодня ясно, что секс успокаивает нервную систему. «Делайте сколько угодно, когда угодно и до любого возраста», — гласит сегодняшняя формулировка. Ну а раньше не очень знали, до какого возраста «можно». И добродетельные христиане типа маркизы Ментенон здорово угрызениями совести мучились: вроде старое тело, а делают с ним то, что молодому только положено. Она, конечно, подобно маркизе Монтеспан, шпанских мушек королю не давала, наоборот, всеми способами старалась отвлечь короля от греховных мыслей. Конечно, он мог бы найти «утешительниц» с молодым и красивым телом, но, во-первых, короля одолела набожность, и ему вроде стало неловко господа бога нелегальным распутством обманывать, раз законная жена есть, во-вторых, он устал от «молодых и красивых».

Словом, дорогой читатель, из всего следует, что король чуть ли не до самой своей последней минуты, жестокого заболевания, гангрены ног, которая его в могилу свела, к Ментенон в спальню хаживал, и не всегда чтобы там какой государственный трактат ей прочитать. Впрочем, трактаты читались чаще, конечно, чем совершались половые сношения. Он перенес свой стол в кабинет Ментенон и там начал принимать министров и вершить государственные дела.

До самой последней минуты будет она с королем. «Свою смерть он принял на ее коленях», — можно бы так романтично резюмировать. Но смерть короля была страшна, хотя принял он ее с величайшим мужеством, преодолевая дикую боль, одуряющий запах гниющих до костей ног, принимая последний ласковый взгляд своей верной тайной жены. После его смерти она удалилась в свое поместье. Король назначил ей очень даже приличную пожизненную пенсию, и регент Филипп Орлеанский строго соблюдал своевременную ее выплату вдове короля. В своем доме она вела ту же размеренную, спокойную жизнь. В определенные часы вставания, прогулки, молитвы, принятие пищи — все по установленному раз и навсегда распорядку. Ее маленькое поместье, конечно, ничем не напоминало монастырскую келью, ну разве тем, что его обитательница поистине вела совершенно замкнутую монастырскую жизнь, и ее однообразное течение никогда и ничем не нарушалось. Ну разве тем, что однажды ей сообщили, что на пороге дожидается ее русский царь — Петр I, который очень желает познакомиться с женщиной, сумевшей завоевать такие глубокие чувства могущественного французского короля. Ментенон тогда уже лежала больная, накануне своей смерти, но разрешила русскому царю войти к ней. Петр I сел на стул и долго молчал, внимательно ее разглядывая. Худая старуха с морщинистым лицом и седыми лохмотьями волос! Эта ведьма «трясла» Францией? Царь посмотрел, посмотрел, горько улыбнулся и тихо, без слова и прощания, вышел. Он, наверно, думал, как же дико может шутить жизнь и время!

Умерла Ментенон в 1719 году в возрасте семидесяти восьми лет. Спокойно жила, хотя и в неспокойном блеске Версаля, но останкам ее не дали лежать спокойно в земле. В 1793 году кому-то понадобилось выкопать ее гроб, разрушить и раскидать кости по земле.

Портрет Герцога Бэкингема с семьей. Художник Г. Виллерс.

Альковы отвращения и насилия

Мария Медичи

 

алки и достойны сожаления, дорогой читатель, те королевские альковы, в которых любовь, так сказать, в одностороннем порядке процветает. Ну, допустим, некрасивая, а даже внешне отвратительная королева безумно любит красивого короля, а он ее, кроме, мягко говоря, холодного почтения, никаким другим чувством наградить не может. Такие королевы дико страдают, дико ревнуют и на почве этих диких мучений дико изуверствуют над своим народом, ибо от алькова до государственных деяний расстояние самое крохотное, как бы мы ни думали и ни хотели иначе. И показателен в этом отношении пример английской королевы, первой дочери Генриха VIII Марии Тюдор. Ее, эту королеву, за лютость прозвали «Кровавой Мэри», а коктейли ее имени — помидорный сок наполовину с водкой смешанный, до сих пор «гуляют» по ночным кабакам всей Европы.

Эта кровавая королева несчетное количество протестантов на костре сожгла, в угоду своему красавцу-супругу испанскому королю Филиппу II. Такой, значит, она ревностной католичкой стала.

Долго эту уродину никто замуж не брал. Генрих VIII прямо измучился с нахождением ей европейских женихов. Ни один захудалый монарх не польстился на его дочь, хотя быть мужем королевы Англии это, извините, очень даже престижно. А Марию не хотят. Поскольку уродлива больно. Ну, Уродство в жениховском деле не помеха, это мы уже на исторической практике давно убедились. Так ведь она ну прямо отвратительна и зла. Такой невестой и прослыла в Европе. Ну, Генрих VIII, измотавшись в поисках женихов для своей дочери, вознамерился ее выдать замуж за своего внебрачного сына, герцога Гарри Ричмонда, но тот туберкулезный малый, после страшного вида казни своей мачехи Анны Болейн совсем захирел и скоро умер. Марии Тюдор уже четвертый десяток на пятки наступает, а мужа нет. Но вот, наконец, писаный красавец, почти на одиннадцать лет моложе ее нашелся! И кто вы думаете? Сам могущественный испанский король Филипп II. У него как раз к этому времени первая жена Мария Португальская умерла, и он не прочь был «подружиться» с Англией, чтобы против Франции потом выступить. Словом, внешний вид невесты не помеха для Филиппа II в матримониальных планах. «Нам с лица не воду пить» — не правда ли? И вот, снарядив своих пятьсот воинов конных и взяв парочку любовниц, он направляется к английскому королевству. И где-то на полпути к Лондону они встретились. И вид жениха прямо ошеломил Марию Тюдор. Такого красавца она еще не видела вообще, а тут он еще и ее женихом называется.

На прекрасном белом иноходце, в гриву которого вплетены драгоценности, сам в белом костюме из тончайшей кожи, утыканном во множестве драгоценными камнями, шляпа с белым пушистым пером. А вот она, невеста — полная противоположность жениху, на одиннадцать лет старше его, уродина уродиной, да еще вся в черном, что ей очень не шло. Невесте уже почти сорок лет, а выглядит на все пятьдесят, личико сморщенное, как яблочко без влаги.

Том Сеймур, брат одной из жен Генриха VIII, так о ней выразился: «Господи, что за карга! Она выглядит на добрых десять лет старше, с напряженным лицом и морщинками, залегшими вокруг глаз и рта. Волосы у нее были некрасиво зачесаны назад» ^[94] .

94

Р. Черчилль. «Дочь Генриха VIII». М., 1995, с. 163.

Что поделаешь! Филипп II очень хорошо воспитан, он свое разочарование быстро «в карман спрятал», хороший монарх не будет там раздумывать о красоте невесты, когда Испании срочно надо с Англией в мир войти, чтобы против Франции выступить, где уж тут над видом невесты слезы лить, хотя, конечно, Мария Тюдор могла бы немного попригляднее одеться, тем более черное ей очень даже не к лицу. А она не знает, что ей к лицу, что не к лицу, на ней все аляповато и косо сидит и висит. Черное вообще редко кому идет. Это только Диана Пуатье и Анна Болейн знали, что им очень идет черный цвет. А так! Попробуй-ка дама в сорок лет напялить на себя черную каракулевую шубу, точно на шестидесятилетнюю бабушку будет выглядеть.