Великие поэты мира: Поэзия

Высоцкий Владимир Семенович

1974

ОЧИ ЧЕРНЫЕ

I. Погоня

Во хмелю слегка Лесом правил я. Не устал пока, — Пел за здравие. А умел я петь Песни вздорные: «Как любил я вас, Очи черные...» То плелись, то неслись, то трусили рысцой. И болотную слизь конь швырял мне в лицо. Только я проглочу вместе с грязью слюну, Штофу горло скручу – и опять затяну: «Очи черные! Как любил я вас...» Но – прикончил я То, что впрок припас. Головой тряхнул, Чтоб слетела блажь, И вокруг взглянул — И присвистнул аж: Лес стеной впереди – не пускает стена, — Кони прядут ушами, назад подают. Где просвет, где прогал – не видать ни рожна! Колют иглы меня, до костей достают. Коренной ты мой. Выручай же, брат! Ты куда, родной, — Почему назад?! Дождь – как яд с ветвей — Недобро м пропах. Пристяжной моей Волк нырнул под пах. Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза! Ведь погибель пришла, а бежать – не суметь, — Из колоды моей утащили туза, Да такого туза, без которого – смерть! Я ору волкам: «Побери вас прах!..» — А коней пока Подгоняет страх. Шевелю кнутом — Бью крученые И ору притом: «Очи черные!..» Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс — Бубенцы плясовую играют с дуги. Ах вы кони мои, погублю же я вас, — Выносите, друзья, выносите, враги! ...От погони той Даже хмель иссяк. Мы на кряж крутой — На одних осях, В хлопьях пены мы — Струи в кряж лились, — Отдышались, отхрипели Да откашлялись. Я лошадкам забитым, что не подвели, Поклонился в копыта, до самой земли, Сбросил с воза манатки, повел в поводу... Спаси Бог вас, лошадки, что целым иду!

II. Старый дом

Что за дом притих, Погружен во мрак, На семи лихих Продувных ветрах, Всеми окнами Обратясь в овраг, А воротами — На проезжий тракт? Ох, устал я, устал, – а лошадок распряг. Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги! Никого, –

только тень промелькнула в сенях Да стервятник спустился и сузил круги. В дом заходишь, как Все равно в кабак, А народишко — Каждый третий – враг. Своротят скулу, Гость непрошеный! Образа в углу — И те перекошены. И затеялся смутный, чудной разговор, Кто-то песню стонал и гитару терзал, И припадочный малый – придурок и вор — Мне тайком из-под скатерти нож показал. «Кто ответит мне — Что за дом такой, Почему – во тьме, Как барак чумной? Свет лампад погас, Воздух вылился... Али жить у вас Разучилися? Двери настежь у вас, а душа взаперти. Кто хозяином здесь? – напоил бы вином». А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути — И людей позабыл, – мы всегда так живем! Траву кушаем, Век – на щавеле, Скисли душами, Опрыщавели, Да еще вином Много тешились, — Разоряли дом, Дрались, вешались». «Я коней заморил, – от волков ускакал. Укажите мне край, где светло от лампад, Укажите мне место, какое искал, — Где поют, а не стонут, где пол не покат». «О таких домах Не слыхали мы, Долго жить впотьмах Привыкали мы. Испокону мы — В зле да шепоте, Под иконами В черной копоти». И из смрада, где косо висят образа, Я башку очертя гнал, забросивши кнут, Куда кони несли да глядели глаза, И где люди живут, и – как люди живут. ...Сколько кануло, сколько схлынуло! Жизнь кидала меня – не докинула. Может, спел про вас неумело я, Очи черные, скатерть белая?!

1974

ПАМЯТИ ВАСИЛИЯ ШУКШИНА

Еще – ни холодов, ни льдин, Земля тепла, красна калина, — А в землю лег еще один На Новодевичьем мужчина. Должно быть, он примет не знал, — Народец праздный суесловит, — Смерть тех из нас всех прежде ловит, Кто понарошку умирал. Коль так, Макарыч, – не спеши, Спусти колки, ослабь зажимы, Пересними, перепиши, Переиграй, – останься живым! Но, в слезы мужиков вгоняя, Он пулю в животе понес, Припал к земле, как верный пес... А рядом куст калины рос — Калина красная такая. Смерть самых лучших намечает — И дергает по одному. Такой наш брат ушел во тьму! — Не поздоровилось ему, — Не буйствует и не скучает. А был бы «Разин» в этот год... Натура где? Онега? Нарочь? Всё – печки-лавочки, Макарыч, — Такой твой парень не живет! Вот после временной заминки Рок процедил через губу: «Снять со скуластого табу — За то, что он видал в гробу Все панихиды и поминки. Того, с большой душою в теле И с тяжким грузом на гробу, — Чтоб не испытывал судьбу, — Взять утром тепленьким с постели!» И после непременной бани, Чист перед Богом и тверез, Вдруг взял да умер он всерьез — Решительней, чем на экране.

1974

ПЕСНЯ О ПОГИБШЕМ ЛЕТЧИКЕ

Дважды Герою Советского Союза Николаю Скоморохову и его погибшему другу

Всю войну под завязку я все к дому тянулся, И хотя горячился — воевал делово, — Ну а он торопился, как-то раз не пригнулся — И в войне взад-вперед обернулся за два года – всего ничего. Не слыхать его пульса С сорок третьей весны, — Ну а я окунулся В довоенные сны. И гляжу я, дурея, И дышу тяжело: Он был лучше, добрее, Добрее, добрее, — Ну а мне – повезло. Я за пазухой не жил, не пил с Господом чая, Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол, — Но мне женщины молча намекали, встречая: Если б ты там навеки остался — может, мой бы обратно пришел?! Для меня – не загадка Их печальный вопрос, — Мне ведь тоже несладко, Что у них не сбылось. Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел! Я случайно вернулся, Вернулся, вернулся, — Ну а ваш – не сумел». Он кричал напоследок, в самолете сгорая: «Ты живи! Ты дотянешь!» — доносилось сквозь гул. Мы летали под Богом возле самого рая, — Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я – до земли дотянул. Встретил летчика сухо Райский аэродром. Он садился на брюхо, Но не ползал на нем. Он уснул – не проснулся, Он запел – не допел. Так что я вот вернулся, Глядите – вернулся, — Ну а он – не успел. Я кругом и навечно виноват перед теми, С кем сегодня встречаться я почел бы за честь, — Но хотя мы живыми до конца долетели — Жжет нас память и мучает совесть, у кого, у кого она есть. Кто-то скупо и четко Отсчитал нам часы Нашей жизни короткой, Как бетон полосы, — И на ней – кто разбился, Кто взлетел навсегда... Ну а я приземлился, А я приземлился, — Вот какая беда...

1975

БАЛЛАДА О ДЕТСТВЕ

Час зачатья я помню неточно, — Значит, память моя – однобока, — Но зачат я был ночью, порочно И явился на свет не до срока. Я рождался не в муках, не в злобе, — Девять месяцев – это не лет! Первый срок отбывал я в утробе, — Ничего там хорошего нет. Спасибо вам, святители, Что плюнули да дунули, Что вдруг мои родители Зачать меня задумали — В те времена укромные, Теперь – почти былинные, Когда срока огромные Брели в этапы длинные. Их брали в ночь зачатия, А многих – даже ранее, — А вот живет же братия — Моя честна компания! Ходу, думушки резвые, ходу! Слова, строченьки милые, слова!.. В первый раз получил я свободу По указу от тридцать восьмого. Знать бы мне, кто так долго мурыжил, — Отыгрался бы на подлеце! Но родился и жил я, и выжил, — Дом на Первой Мещанской – в конце. Там за стеной, за стеночкою, За перегородочкой Соседушка с соседочкою Баловались водочкой. Все жили вровень, скромно так, — Система коридорная, На тридцать восемь комнаток — Всего одна уборная. Здесь на зуб зуб не попадал, Не грела телогреечка, Здесь я доподлинно узнал, Почем она – копеечка. ...Не боялась сирены соседка, И привыкла к ней мать понемногу, И плевал я – здоровый трехлетка — На воздушную эту тревогу! Да не все то, что сверху, – от Бога, — И народ «зажигалки» тушил; И как малая фронту подмога — Мой песок и дырявый кувшин. И било солнце в три луча, Сквозь дыры крыш просеяно, На Евдоким Кирилыча И Гисю Моисеевну. Она ему: «Как сыновья?» «Да без вести пропавшие! Эх, Гиська, мы одна семья — Вы тоже пострадавшие! Вы тоже – пострадавшие, А значит – обрусевшие: Мои – без вести павшие, Твои – безвинно севшие». ...Я ушел от пеленок и сосок, Поживал – не забыт, не заброшен, И дразнили меня: «Недоносок», — Хоть и был я нормально доношен. Маскировку пытался срывать я: Пленных гонят – чего ж мы дрожим?! Возвращались отцы наши, братья По домам – по своим да чужим... У тети Зины кофточка С драконами да змеями, — То у Попова Вовчика Отец пришел с трофеями. Трофейная Япония, Трофейная Германия... Пришла страна Лимония, Сплошная Чемодания! Взял у отца на станции Погоны, словно цацки, я, — А из эвакуации Толпой валили штатские. Осмотрелись они, оклемались, Похмелились – потом протрезвели. И отплакали те, кто дождались, Недождавшиеся – отревели. Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, — Мы спросили – зачем? – он в ответ: «Коридоры кончаются стенкой, А тоннели – выводят на свет!» Пророчество папашино Не слушал Витька с корешем — Из коридора нашего В тюремный коридор ушел. Да он всегда был спорщиком, Припрут к стене – откажется... Прошел он коридорчиком — И кончил «стенкой», кажется. Но у отцов – свои умы, А что до нас касательно — На жизнь засматривались мы Уже самостоятельно. Все – от нас до почти годовалых — «Толковищу» вели до кровянки, — А в подвалах и полуподвалах Ребятишкам хотелось под танки. Не досталось им даже по пуле, — В «ремеслухе» – живи да тужи: Ни дерзнуть, ни рискнуть, – но рискнули Из напильников делать ножи. Они воткнутся в легкие, От никотина черные, По рукоятки легкие, Трехцветные, наборные... Вели дела обменные Сопливые острожники — На стройке немцы пленные На хлеб меняли ножики. Сперва играли в «фантики», В «пристенок» с крохоборами, — И вот ушли романтики Из подворотен ворами. ...Спекулянтка была номер перший — Ни соседей, ни Бога не труся, Жизнь закончила миллионершей — Пересветова тетя Маруся. У Маруси за стенкой говели, — И она там втихую пила... А упала она – возле двери, — Некрасиво так, зло умерла. Нажива – как наркотика, — Не выдержала этого Богатенькая тетенька Маруся Пересветова. Но было все обыденно: Заглянет кто – расстроится. Особенно обидело Богатство – метростроевца. Он дом сломал, а нам сказал: «У вас носы не вытерты, А я, за что я воевал?!» — И разные эпитеты. ...Было время – и были подвалы, Было дело – и цены снижали, И текли куда надо каналы, И в конце куда надо впадали. Дети бывших старшин да майоров До ледовых широт поднялись, Потому что из тех коридоров, Им казалось, сподручнее – вниз.

1975

I. ИНСТРУКЦИЯ ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ ЗА РУБЕЖ, ИЛИ ПОЛЧАСА В МЕСТКОМЕ

Я вчера закончил ковку, Я два плана залудил, — И в загранкомандировку От завода угодил. Копоть, сажу смыл под душем, Съел холодного язя, — И инструктора послушал — Что там можно, что нельзя. Там у них пока что лучше бытово, — Так чтоб я не отчубучил не того, Он мне дал прочесть брошюру — как наказ, Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас. Говорил со мной, как с братом, Про коварный зарубеж, Про поездку к демократам В польский город Будапешт: «Там у них уклад особый — Нам так сразу не понять, — Ты уж их, браток, попробуй Хоть немного уважать. Будут с водкою дебаты — отвечай: «Нет, ребяты-демократы, — только чай!» От подарков их сурово отвернись: «У самих добра такого — завались!» Он сказал: «Живя в комфорте — Экономь, но не дури, — И

гляди не выкинь фортель — С сухомятки не помри! В этом чешском Будапеште — Уж такие времена — Может, скажут «пейте-ешьте», Ну а может – ни хрена!» Ох, я в Венгрии на рынок похожу, На немецких на румынок погляжу! Демократки, уверяли кореша, Не берут с советских граждан ни гроша! «Буржуазная зараза Все же ходит по пятам, — Опасайся пуще глаза Ты внебрачных связей там: Там шпиёнки с крепким телом, — Ты их в дверь – они в окно! Говори, что с этим делом Мы покончили давно. Могут действовать они не прямиком: Шасть в купе – и притворится мужиком, — А сама наложит тола под корсет... Проверяй, какого пола твой сосед!» Тут давай его пытать я: «Опасаюсь – маху дам, — Как проверить? – лезть под платье — Так схлопочешь по мордам!» Но инструктор – парень дока, Деловой – попробуй срежь! И опять пошла морока Про коварный зарубеж... Популярно объясняю для невежд: Я к болгарам уезжаю — в Будапешт. «Если темы там возникнут — сразу снять, — Бить не нужно, а не вникнут — разъяснять!» Я ж по-ихнему – ни слова, — Ни в дугу и ни в тую! Молот мне – так я любого В своего перекую! Но ведь я – не агитатор, Я – потомственный кузнец... Я к полякам в Улан-Батор Не поеду, наконец! Сплю с женой, а мне не спится: «Дусь, а Дусь! Может, я без заграницы обойдусь? Я ж не ихнего замесу — я сбегу, Я на ихнем – ни бельмеса, ни гугу!» Дуся дремлет, как ребенок, Накрутивши бигуди, — Отвечает мне спросонок: «Знаешь, Коля, – не зуди! Что ты, Коля, больно робок — Я с тобою разведусь! — Двадцать лет живем бок о бок — И все время: «Дуся, Дусь...» Обещал, – забыл ты нешто? ну хорош! — Что клеенку с Бангладешта привезешь. Сбереги там пару рупий — не бузи, — Мне хоть чё – хоть чёрта в ступе — привези!» Я уснул, обняв супругу — Дусю нежную мою, — Снилось мне, что я кольчугу, Щит и меч себе кую. Там у них другие мерки, — Не поймешь – съедят живьем, — И всё снились мне венгерки С бородами и с ружьем. Снились Дусины клеенки цвета беж И нахальные шпиёнки в Бангладеш... Поживу я – воля Божья — у румын, — Говорят – они с Поволжья, как и мы! Вот же женские замашки! — Провожала – стала петь. Отутюжила рубашки — Любо-дорого смотреть. До свиданья, цех кузнечный, Аж до гвоздика родной! До свиданья, план мой встречный, Перевыполненный мной! Пили мы – мне спирт в аорту проникал, — Я весь путь к аэропорту проикал. К трапу я, а сзади в спину — будто лай: «На кого ж ты нас покинул, Николай!»

1974

II. СЛУЧАЙ НА ТАМОЖНЕ

Над Шере- метьево В ноябре третьего — Метеоусловия не те, — Я стою встревоженный, Бледный, но ухоженный, На досмотр таможенный в хвосте. Стоял сначала – чтоб не нарываться: Ведь я спиртного лишку загрузил, — А впереди шмонали уругвайца, Который контрабанду провозил. Крест на груди в густой шерсти, — Толпа как хором ахнет: «За ноги надо потрясти, — Глядишь – чего и звякнет!» И точно: ниже живота — Смешно, да не до смеха — Висели два литых креста Пятнадцатого века. Ох, как он сетовал: Где закон — нету, мол! Я могу, мол, опоздать на рейс!.. Но Христа распятого В половине пятого Не пустили в Буэнос-Айрес. Мы все-таки мудреем год от года — Распятья нам самим теперь нужны, — Они – богатство нашего народа, Хотя и – пережиток старины. А раньше мы во все края — И надо, и не надо — Дарили лики, жития, В окладе, без оклада... Из пыльных ящиков косясь Безропотно, устало, — Искусство древнее от нас, Бывало, и – сплывало. Доктор зуб высверлил, Хоть слезу мистер лил, Но таможник вынул из дупла, Чуть поддев лопатою, — Мраморную статую — Целенькую, только без весла. Общупали заморского барыгу, Который подозрительно притих, — И сразу же нашли в кармане фигу, А в фиге – вместо косточки – триптих. «Зачем вам складень, пассажир? — Купили бы за трешку В “Березке” русский сувенир — Гармонь или матрешку!» «Мир-дружба! Прекратить огонь!» — Попер он как на кассу. Козе – баян, попу – гармонь, Икона – папуасу! Тяжело с истыми Контрабан- дистами! Этот, что статуи был лишен, — Малый с подковыркою, — Цыкнул зубом с дыркою, Сплюнул – и уехал в Вашингтон. Как хорошо, что бдительнее стало, — Таможня ищет ценный капитал — Чтоб золотинки с нимба не упало, Чтобы гвоздок с распятья не пропал! Таскают – кто иконостас, Кто крестик, кто иконку, — И веру в Господа от нас Увозят потихоньку. И на поездки в далеко — Навек, бесповоротно — Угодники идут легко, Пророки – неохотно. Реки льют потные! Весь я тут, вот он я — Слабый для таможни интерес, — Правда, возле щиколот Синий крестик выколот, — Но я скажу, что это – Красный Крест. Один мулла триптих запрятал в книги, — Да, контрабанда – это ремесло! Я пальцы сжал в кармане в виде фиги — На всякий случай – чтобы пронесло. Арабы нынче – ну и ну! — Европу поприжали, — Мы в «шестидневную войну» Их очень поддержали. Они к нам ездят неспроста — Задумайтесь об этом! — И возят нашего Христа На встречу с Магометом. ...Я пока здесь еще, Здесь мое детище, — Все мое – и дело, и родня! Лики – как товарищи — Смотрят понимающе С почерневших досок на меня. Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу, Разденут – стыд и срам – при всех святых, — Найдут в мозгу туман, в кармане фигу, Крест на ноге – и кликнут понятых! Я крест сцарапывал, кляня Судьбу, себя – всё вкупе, — Но тут вступился за меня Ответственный по группе. Сказал он тихо, делово — Такого не обшаришь: Мол, вы не трогайте его, Мол, кроме водки – ничего, — Проверенный товарищ!

1975

ПЕСНЯ О ВРЕМЕНИ

Замок временем срыт и укутан, укрыт В нежный плед из зеленых побегов, Но... развяжет язык молчаливый гранит — И холодное прошлое заговорит О походах, боях и победах. Время подвиги эти не стерло: Оторвать от него верхний пласт Или взять его крепче за горло — И оно свои тайны отдаст. Упадут сто замков, и спадут сто оков, И сойдут сто потов с целой груды веков, — И польются легенды из сотен стихов Про турниры, осады, про вольных стрелков. Ты к знакомым мелодиям ухо готовь И гляди понимающим оком, — Потому что любовь – это вечно любовь, Даже в будущем вашем далеком. Звонко лопалась сталь под напором меча, Тетива от натуги дымилась, Смерть на копьях сидела, утробно урча, В грязь валились враги, о пощаде крича, Победившим сдаваясь на милость. Но не все, оставаясь живыми, В доброте сохраняли сердца, Защитив свое доброе имя От заведомой лжи подлеца. Хорошо, если конь закусил удила И рука на копье поудобней легла, Хорошо, если знаешь – откуда стрела, Хуже – если по-подлому, из-за угла. Как у вас там с мерзавцами? Бьют? Поделом! Ведьмы вас не пугают шабашем? Но... не правда ли, зло называется злом Даже там – в добром будущем вашем? И во веки веков, и во все времена Трус, предатель – всегда презираем, Враг есть враг, и война все равно есть война, И темница тесна, и свобода одна — И всегда на нее уповаем. Время эти понятья не стерло, Нужно только поднять верхний пласт — И дымящейся кровью из горла Чувства вечные хлынут на нас. Ныне, присно, во веки веков, старина, — И цена есть цена, и вина есть вина, И всегда хорошо, если честь спасена, Если другом надежно прикрыта спина. Чистоту, простоту мы у древних берем, Саги, сказки – из прошлого тащим, — Потому что добро остается добром — В прошлом, будущем и настоящем!

1975

ПЕСНЯ О ВОЛЬНЫХ СТРЕЛКАХ

Если рыщут за твоею Непокорной головой, Чтоб петлей худую шею Сделать более худой, — Нет надежнее приюта: Скройся в лес – не пропадешь, — Если продан ты кому-то С потрохами ни за грош. Бедняки и бедолаги, Презирая жизнь слуги, И бездомные бродяги, У кого одни долги, — Все, кто загнан, неприкаян, В этот вольный лес бегут, — Потому что здесь хозяин — Славный парень Робин Гуд! Здесь с полслова понимают, Не боятся острых слов, Здесь с почетом принимают Оторви-сорви-голов. И скрываются до срока Даже рыцари в лесах: Кто без страха и упрека — Тот всегда не при деньгах! Знают все оленьи тропы, Словно линии руки, В прошлом – слуги и холопы, Ныне – вольные стрелки. Здесь того, кто все теряет, Защитят и сберегут: По лесной стране гуляет Славный парень Робин Гуд! И живут да поживают Всем запретам вопреки И ничуть не унывают Эти вольные стрелки, — Спят, укрывшись звездным небом, Мох под ребра подложив, — Им какой бы холод ни был — Жив, и славно, если жив! Но вздыхают от разлуки — Где-то дом и клок земли — Да поглаживают луки, Чтоб в бою не подвели, — И стрелков не сыщешь лучших!.. Что же завтра, где их ждут — Скажет первый в мире лучник Славный парень Робин Гуд!

1975

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ

Когда вода Всемирного потопа Вернулась вновь в границы берегов, Из пены уходящего потока На сушу тихо выбралась Любовь — И растворилась в воздухе до срока, А срока было – сорок сороков... И чудаки – еще такие есть — Вдыхают полной грудью эту смесь, И ни наград не ждут, ни наказанья, — И, думая, что дышат просто так, Они внезапно попадают в такт Такого же – неровного – дыханья. Я поля влюбленным постелю — Пусть поют во сне и наяву!.. Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу! И много будет странствий и скитаний: Страна Любви – великая страна! И с рыцарей своих – для испытаний — Все строже станет спрашивать она: Потребует разлук и расстояний, Лишит покоя, отдыха и сна... Но вспять безумцев не поворотить — Они уже согласны заплатить: Любой ценой – и жизнью бы рискнули, — Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить Волшебную невидимую нить, Которую меж ними протянули. Я поля влюбленным постелю — Пусть поют во сне и наяву!.. Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу! Но многих захлебнувшихся любовью Не докричишься – сколько ни зови, — Им счет ведут молва и пустословье, Но этот счет замешан на крови. А мы поставим свечи в изголовье Погибших от невиданной любви... И душам их дано бродить в цветах, Их голосам дано сливаться в такт, И вечностью дышать в одно дыханье, И встретиться – со вздохом на устах — На хрупких переправах и мостах, На узких перекрестках мирозданья. Свежий ветер избранных пьянил, С ног сбивал, из мертвых воскрешал, — Потому что, если не любил — Значит, и не жил, и не дышал!