Великий Эллипс
Шрифт:
— За здоровье императора, — Каслер совершенно спокойно пропустил мимо ушей укол дяди, поднял свой бокал, чокнулся и выпил.
Торвид отставил бокал в сторону.
— А теперь я хочу, чтобы ты представил мне полный отчет о своих действиях с того момента, как ты покинул Эшно.
Каслер кратко рассказал о своем путешествии, опустив те моменты, которые скорее всего вызвали бы негодование его слушателя.
Торвид слушал задумчиво и молча и только в конце обронил:
— Похоже, ты провел слишком много времени в компании своих вонарских противников.
— Так уж случилось, грандлендлорд.
— Да неужто? Ты уверен, что это случайность? Я не исключаю, что здесь сработало обаяние этой стройной маленькой актрисульки-балерины-читательницы лекций, как хочешь ее назови. Как
— Дивер, — коротко поправил Каслер.
— А, да, конечно. Какой-то шарм, хотя и буржуазный, в ней, несомненно, есть, но ее значение невелико, и я не могу не подозревать, что в дело пущены более мощные силы воздействия. Я имею в виду другого вонарского путешественника.
— В'Ализанте? А он чем плох?
— Бывший Благородный, представитель лучшей и старейшей крови, титулованный сеньор, но власть в его стране принадлежит сегодня демократам и крестьянам. Богатый, образованный и утонченный, с хорошими связями. Одним словом, влиятельная персона, человек, имеющий личный интерес, чтобы стоять на защите национального status quo. Как раз такой типаж, скорее всего, в данный момент привлечет внимание отчаявшегося Министерства иностранных дел Вонара. Если помнишь, я советовал тебе в Эшно повнимательнее изучить своих соперников по гонкам; некоторые из них, вне всякого сомнения, являются агентами своих многоуважаемых правительств. Было бы хорошо, если бы ты рассматривал маркиза в'Ализанте в этом свете, а следовательно — как потенциальную угрозу грейслендским интересам в Нижней Геции.
— Мало доказательств в поддержку вашей версии, — заметил Каслер. — Я провел достаточно много времени в обществе этого вонарца, и он ни разу за все это время не предпринял попытки помешать мне, тем более вывести меня из гонок. Напротив, честно говоря, он несколько раз спас мне жизнь.
— Он втерся к тебе в доверие, это слишком очевидно.
— Да с какой целью? Если бы не вмешательство в'Ализанте, я бы уже в Эшно выбыл из гонок.
— Вонарцы не так просты, как кажется, племянник. Я думаю, пока не пришло время, они не будут вызывать на себя гнев империи, хотя затаились они ненадолго. Убрать тебя из гонок — не прямая цель маркиза в'Ализанте, ему просто нужно тебя победить, и лучше всего сделать это честно и открыто. Поэтому он просто держит тебя в поле зрения и ждет благоприятного случая.
— Это домыслы, грандлендлорд.
— Это предвидение, племянник. Если не ошибаюсь, я уже обращал твое внимание на преимущество первого удара.
— Не ошибаетесь.
— И?..
— Я прислушаюсь к вашему мнению и подумаю на этот счет. Долг требует того же.
— Долг требует большего! Ты, похоже, намерен не замечать истинного положения вещей.
— Позвольте мне убедиться, что я правильно вас понял. Вы советуете мне нанести удар первым — другими словами, удалить или парализовать спортивного соперника, то есть Гирайза в'Ализанте, которому я лично обязан?
— Оставь, эти детские разговоры о спортивном сопернике и личном долге начинают действовать мне на нервы. Ты — солдат, и перед тобой — враг. Все очень просто. Ты солдат Грейслендской империи? Ты Сторнзоф? Если так, то ты должен сделать то, что должен. Во имя империи.
— Во имя империи, — повторил Каслер, и продолжал, как казалось, совершенно не к месту: — Грандлендлорд, я расскажу вам о том, что видел по дороге в этот отель перед нашей встречей. Вторая половина дня, жара невыносимая. Я иду по улицам и думаю о своем, не обращая внимания на жару. И вот я подхожу к площади в конце улицы Иив, где собралась приличная толпа. На стенах зданий вокруг площади — копоть от пожаров и выбоины от пуль, несколько недель назад здесь было завершающее избиение последних энорвийских и туземных защитников Юмо Тауна. В центре площади возвышается эшафот со столбом и плахой. Отряд грейслендских солдат стоит вокруг эшафота.
Из финифтевой коробочки Торвид достал сигарету. Закурил и продолжал слушать — молча.
— Там что-то готовилось, — продолжал Каслер, — и я остановился посмотреть. Очень скоро к эшафоту подкатила телега, в которой сидели одетые в форму констебли, охранявшие заключенного. Им был голый ягарец, которого вытащили из телеги и передали в руки нашим соотечественникам. Громко зачитали приговор и обнародовали преступления осужденного. Оказалось, это был просто рабочий с алмазных копей, и его вина заключалась в том, что он сбежал со своего места работы, то есть нарушил старый энорвийский закон, который, несмотря на установление грейслендского правления, остался в силе. Более того, побег этого ягарца рассматривался как двойное преступление. Наказание, закрепленное законодательством, предполагает как битье кнутом, так и отсечение частей тела. Наказание виновного исполняли грейслендские солдаты на глазах собравшейся публики, — Каслер рассказывал без эмоций, спокойно. — Туземца привязали к столбу и били кнутом, пока спина не стала красной от крови. Затем его подвели к плахе, где грейслендский сержант топором ампутировал этому преступнику правую ступню — необходимая операция, чтобы отбить у него охоту к дальнейшим путешествиям. Рану прижгли раскаленным железом, и преступника — уже в бессознательном состоянии — снова погрузили на телегу и увезли. Полиция и военные разошлись, толпа рассеялась, а я направился к гостинице «Королева алмазов». — Каслер замолчал.
— Ну и что? — спустя какое-то время потребовал продолжения Торвид. — Что ты хотел этим сказать?
— А разве не ясно?
— Я подозреваю, ты собираешься окунуться по горло в трясину сентиментального чувства вины и надеешься и меня утянуть в эту сладкую мерзость.
— Вы говорили о служении империи, — Каслер очень аккуратно подбирал слова. — Это первейший долг нашего Дома испокон веков. Требует ли этот долг слепого повиновения и безрассудной преданности? Если так, то мы, Сторнзофы, добровольно превратили себя в рабов.
— Это еще что такое? — нахмурившись, Торвид потушил сигарету.
— Наша система дала глубокую трещину, — обдумывая слова, ответил Каслер. — У меня не было возможности признать этот факт во время моего уединения на Ледяном Мысе, но я смог воочию увидеть это, будучи солдатом на войне. В течение последних недель, однако, я оказался в мире, где истинное положение вещей нельзя не заметить. Несовершенство структуры империи так очевидно, что только последний глупец может не замечать этого и только лицемер или трус откажется признать это. Я — Сторнзоф, и к тому же Разъясненный, и, как и вы, свято верю в необходимость служения отечеству. Но сейчас я прошу вас, как ваш племянник и член Дома, понять, что мы истинно служим Грейсленду лишь в том случае, когда стараемся исправить величайшие изъяны империи.
— Понимаю, — Торвид помолчал, казалось, обдумывая ответ. Когда он вновь заговорил, голос его звучал непривычно сдержанно. — Ты задал мне вопрос как член Дома, от имени Дома я тебе и отвечу. Действительно, по-другому я и не могу, может быть, в этом проявится слабость. Но ты старший сын моей сестры и мой троюродный брат, поэтому, несомненно, ты — Сторнзоф, самая благородная кровь Грейсленда, и я не могу забывать об этом. Поэтому я скажу тебе следующее. Твои вопросы и опасения — следствие юношеской нерешительности, только и всего. Я скажу даже больше: подобного рода сомнения и приступы малодушия лишали и меня трезвости мысли, когда я был мальчиком. Я слишком задумывался о проблемах совести. Нерешительность парализовала мою волю. С почти фанатичным упорством я уверял себя, что не представляю ценности для страны и императора. Но, слава богу, я не зашел слишком далеко и признал свою ошибку. Мои глаза открылись, и я понял, что человек не может служить своей стране, если ум и сердце не нашли согласия. Он должен отдать себя служению полностью, без остатка, в противном случае он будет не просто бесполезным, но вредным — он станет помехой. Осознав опасность своих высокомерных сомнений, я по собственной воле отказался от них. Я, Сторнзоф, подчинился тому, что признал более значительным и важным, нежели мое «я» и мои личные интересы, тому, что важнее интересов нашего Дома, — мощи и славе Грейслендской империи. Я сделал это, потому что это нужно было Грейсленду, и это смирение высвободило во мне силу, которую не победить. И сейчас пришло время и тебе сделать то же самое.