Великий Эллипс
Шрифт:
— Пойдемте в лодку, грандлендлорд, — повторил Каслер. — У нас нет иного выхода, прошу вас, идемте.
— Очень хорошо, коль ты так встревожен, — Торвид с усилием переломил себя, — на этот раз я тебя уважу.
Без каких-либо дальнейших дебатов Сторнзоф старший направился к ближайшей шлюпке, пассажиры которой приняли их с явной неохотой.
Каслер оглянулся на попавший в блокаду пароход. «Вдохновение» от носа до кормы было опутано кольцами Познания, все вместе они образовывали гигантский узел, голова которого раскачивалась над самой высокой дымовой трубой. Каслер видел, как голова медленно повернулась,
Очень быстро шлюпка причалила к берегу. Команда и пассажиры высадились на узкую каменную полоску суши, обнимающую высокую скалу. Какое-то время они бестолково слонялись по берегу, рассматривая задушенный призраком пароход, ожидая финальной развязки — взрыва или тихого разрушения, — но ничего такого не происходило, и в конце концов причудливая и статичная сцена всем наскучила.
Пляж, где они высадились, был пустой и негостеприимный. Капитал разбил команду на несколько небольших групп и отправил их в разные стороны на разведку. Матросы разошлись. Старший Сторнзоф стоял в одиночестве у кромки воды.
— У вас нет желание осмотреть остров, грандлендлорд?
— Нет необходимости, — достав черную сигарету из платинового портсигара, Торвид закурил. — Мы высадились на скалу — здесь нечего осматривать. В любом случае, уверяю тебя, мы недолго здесь будем отсиживаться. А ты, племянник, если хочешь, иди погуляй. Развлекайся сколько душе угодно.
— Да, я пойду, грандлендлорд, — Каслер склонил голову, как того требовала учтивость, и пошел следом за удалившимися матросами. За его спиной остался безупречно следующий этикету двора дядя — фигура, нелепая в своей элегантности на пустынном пляже. Он держал сигарету в руке, наведя свой орлиный взор на укрощенный призраком пароход.
Каслер удалялся с едва уловимым чувством облегчения. Он не стремился к уединению и до этого момента не вполне осознавал, насколько подавляющим было присутствие его твердого и холодного, как гранит, дядюшки. И сейчас, впервые за последние дни, он мог вдохнуть полной грудью. Он глубоко вдохнул, чувствуя, как воздух наполняет легкие, и у него поднялось настроение, несмотря на постигшую их неудачу, в результате которой они оказались на этом каменном острове.
А может быть, это счастливая случайность?!
Он поднялся на плоскую площадку на самом высоком крутом срезе скалы, остановился и посмотрел вокруг. Грандлендлорд оказался прав, осматривать было нечего. Остров — возможно, даже безымянный — был маленький и с полным отсутствием какой-либо растительности. Он представлял собой огромный голый камень, выступающий из моря, пристанище для колонии морских птиц, гнездившихся с хриплыми криками на макушке скалы. Ни пищи, ни пресной воды, ни укрытия, ни места, чтобы прогуляться. Со своего наблюдательного поста он мог видеть, что матросы, как муравьи, ползали по всей поверхности скалы, и среди муравейника выделялась одинокая, застывшая как манекен фигура дяди, продолжавшего стоять на узкой полоске пляжа. Маленькая тюрьма, продуваемая ветрами и палимая солнцем, неуютная, даже устрашающая, потому что никому не известно, как надолго они здесь застряли.
Но Каслер Сторнзоф понял, что ему это место нравится. И причина понятна. Эта крошечная скала, возвышающаяся над морем, напомнила ему иную скалистую местность и иную жизнь. Там серое небо сливалось с серым морем, а здесь то и другое отливает сверкающей голубизной. Там солнце едва показывало свой лик, а здесь оно светило что было мочи. И все же контур этого острова вызывал воспоминания о гранитном величии Ледяного мыса. И тот и другой обладали одним качеством — крайней изолированностью, отдаленностью от всего мира с его безумными треволнениями.
Он почувствовал себя дома в этом суровом месте. Он понял это но, как ни странно, ему бы не хотелось здесь остаться. Гонки звали вперед, а кроме гонок — война, конца которой не было видно. Когда-то он воспринимал свой отъезд с мыса как временное явление, но военные сражения, как пожары в засуху, вспыхивали повсеместно, и он был везде нужен, и возвращение становилось все более и более нереальным. Со временем он стал подозревать, что ему уже никогда не вернуться к уединенному покою юности, под высокие небеса. И вот сегодня совершенно неожиданно эти небеса напомнили о себе.
Он не знал, сколько он просидел на этом обожженном солнцем выступе, мысли блуждали в прошлом, глаза не замечали реальности неба и моря. Он не спал, но сознание куда-то уплыло, и когда чувство долга вернуло его к жизни, освещение и цвета вокруг изменились, тени вытянулись и солнце почти касалось линии горизонта. Он обновленным взглядом посмотрел на «Вдохновение», стоявшее на якоре внизу, в бухте. Щупальца призрака по-прежнему стискивали пароход. Черная масса нависала над дымовой трубой. Огромные безжизненные глаза встретились с его глазами и выпили его взгляд, ничего не вернув в ответ.
Шли часы, а «Вдохновение» оставалось парализованном магическими силами — безмолвное свидетельство доблести неизвестного патриота Познания. Там, внизу, каменистый пляж распух от человеческих фигур. Лантийские матросы, вернувшиеся ни с чем из разведки, разместились у воды. Они сидели небольшими кучками, играя в карты, кости или просто разглядывая Жемчужные острова. Только одна фигура, прямая, как палка, маячила в стороне. Даже на расстоянии было легко догадаться, что это — грандлендлорд Торвид.
Время возвращаться. Через силу Каслер покинул свой поднебесный пост и осторожно начал спускаться вниз, чтобы воссоединиться со своим дядей. Солнце садилось, и длинные красные лучи странно пронизывали плотность призрака Познания, нависающего над «Вдохновением». Воздух, дующий с моря, посвежел и обещал стать еще холоднее, как только сумерки уступят место ночи, и это не радовало. Остров не располагал запасами топлива, а сухих водорослей можно было наскрести не больше пригоршни.
Матросы, спасаясь бегством, не забыли прихватить с собой рундуки с едой и канистры с пресной водой, всех запасов могло хватить для поддержания жизни в течение нескольких дней. Но они не взяли ни свечей, ни фонарей, ни одеял. Капитан бережливо и поровну распределил провиант. Каслеру Сторнзофу наравне со всеми досталось несколько глотков пресной воды из общей чашки, порция галет и жесткая полоска консервированной говядины. Мясо он отдал своему соседу, чему матрос явно удивился, а галеты съел, даже не распробовав.