Великий и Ужасный. Фантастические рассказы
Шрифт:
— Человека убили! — истошно закричала старушка.
Эскалатор замер. Пассажиры — те, что не соблюдали общеизвестных правил — попадали в проход.
— Да как же это! Чёрт раздери, твою богу душу мать… — витиевато и бессмысленно выругался бритоголовый и вытер ладонью кровавые брызги на лице.
Напарник валялся на ступенях, широко раскинув руки — чуть выше переносицы, наискось, торчала здоровенная, слегка сточенная, монета, из-под которой бил небольшой фонтан. Бритоголовый машинально потянулся к ней…
— Не трогай! — прохрипел напарник.
Он
— Живой! Живой! — завопила та же бабка.
— Как же, живой!? — усомнился рядом стоящий гражданин. — А монета-то старинная будет, коллекционная, должно быть, — невозмутимо продолжил он. — Эт пацанам баловство… Эх, молодежь!
Вверх по лестнице уже спешила милиция. Бритоголовый бросился прочь, даже не освободив товарища от «ПМ». А на что ему ещё один? Такой же имеется, и даже лучше. И пистолет этот чистый.
Человек в плаще мелькал далеко впереди.
— Ни одна досадная случайность не должна повредить нашим планам, — вспомнил бритоголовый слова Старшего, и поспешил следом…
В длинном переходе было не так уж много народу, по стенам стояли продавцы газет, щенят, трудовых книжек и разных шмоток.
Не сбивая шаг, Инегельд окинул коридор быстрым, но внимательным взглядом. На том конце в луже испражнений лежал нищий. По другую сторону, не покривив носом, стоял бородатый «афганец» — косая сажень — в чистеньком камуфляже и такой же чистенькой матроске на груди, с гитарой наперевес.
— Ещё один. Трогательное единство, — улыбнулся Инегельд и снова бросил взгляд на бомжа.
Между ними было каких-то тридцать метров.
Нищий поднялся, пересек коридор и поплелся в направлении сытого, крепкошеего исполнителя, перебирающего струны — мелодия не клеилась, а настраивал бородатый, похоже, долго и мучительно.
— Про «Чёрный тюльпан» знаешь? — громко спросил нищий, трогая мужика за рукав.
— Не знаю, дед, отвяжись! — прошипел тот.
— Как же не знаешь! У вас там что, Сашу Розенбаума не поють? «В чёрном тюльпане, да, как у нас в Афгане…», — прогнусавил бомж.
— А не дать ли тебе по мозгам! Мотай отсюда! — предложил исполнитель.
— Меня пугать не надо! — расхрабрился дедок. — Я пуганая ворона! Я в таких зонах сидел, что тебе, сосунку, и не снилось! И пушку свою напоказ не выставляй, а можешь себе её в зад засунуть по самое дальше некуда
Потом он сделал какое-то неуловимое движение, Инегельд с десяти оставшихся шагов не разглядел — дед стоял спиной.
Головорез с гитарой почтительно попятился, словно признавая некий неписаный закон, и стал отступать, почти с ненавистью разглядывая подошедшего Инегельда.
— Что дед, обижают? — спросил Инегельд старика.
— И ты тоже, катись отсюда, жалостливый нашелся! — огрызнулся дед на нежданного заступника.
— Уже ушёл, — отозвался Инегельд, проскальзывая мимо.
В тот же момент на грифе бородатого молодчика со звоном лопнула басовая, за ней следом вторая, и так подряд, — может, все перетянул, а, может, что ещё не так сделал — одна струна спружинила неудачно, гитарист схватился за глаз…
Бритоголовый выбежал на открытую, почти пустую платформу «Киевской», — поезда шли один за другим с небывало короткими интервалами. Он выматерился, но тут же понял, что напрасно — высокий в плаще стоял невдалеке, точно по центру, почти на краю. Казалось, он не видит преследователя.
— Цель обнаружена! Да, радиальная! — уточнил бритоголовый в трубку мобильного. — Опасно стоишь, — зло прошептал он, но, стараясь не привлекать внимания «цели», как ни в чём не бывало, двинулся вдоль путей.
«Граждане пассажиры! В целях вашей безопасности, при приближении головного вагона поезда отходите за ограничительную линию!» — нехарактерно высказался репродуктор.
— Что-то не то он говорит? — отметил про себя бритоголовый, и глянул под ноги. — Не! Всё в порядке!
Белая слегка выпуклая лента оказалась справа, бритоголовый даже не ступил на неё. Ещё пара шагов — и он вышел бы на «дистанцию при поражении». Но гул неминуемо приближающейся электрички приказал ему обернуться…
— Расступитесь, расступитесь, граждане! Ну, дайте же пройти! — бородатый здоровяк в камуфляже, прикрывая слезящийся глаз ладонью, проталкивался сквозь толпу любопытствующих горожан.
— Ишь ты, какой умный! Нам тоже охота посмотреть! — ответили ему.
— А чего там? Чего дают?
— Да, нелепость! Зеркало кабины машиниста съехало, держалось оно плохо, ну и вмазало мужику промеж глаз — все мозги вышибло. Вот он валяется.
«Ни одна досадная случайность…» — вспомнилось бородатому.
Он стал затравленно озираться и, вот удача, углядел проклятого незнакомца в плаще, что шагнул в вагон состава, идущего в сторону Центра.
— Погодь! Не уйдёшь! — решил бородач и энергично заработал локтями, выбираясь из толпы зевак.
— Гитару-то, гитару забыл! — крикнули ему вдогонку.
Вдруг бородатый почувствовал, как на поясе заметно полегчало, он, ошарашенный, хлопнул рукой по боку — в тот же момент что-то выскользнуло из-под камуфляжных одежд и с характерным металлическим стуком упало на мрамор. Люди шарахнулись прочь.
— Стоять! Руки за голову! — услышал он властный окрик…
Состав шумно тронулся с места. Инегельд лениво посмотрел сквозь мутное стекло и встретился с недоумённым взглядом преследователя, за спиной которого маячили патрульные, только не с гитарами, а с АКМами наперевес.
— Сущие дети! — улыбнулся Инегельд. — И эти не наигрались. Напридумали себе «железок» разных за пару-тройку сотен лет и решили, мол, что уже сильные мира.
Прощай, Ваня!
Прощай, Ваня! (2001)
Ох, уж эти сказочники! И все-то у них полюбовно: и на пирах бывают, и меды пьют. И ничего не знают о тяготах семейной сказочной жизни.