Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
Такой человек был. Он ссыльным жил на Родосе. Голову его обещали привезти в Рим не в меру ретивые прихлебатели Гая Цезаря. Звали этого человека Тиберий Клавдий Нерон.
Что сделал Август? Сначала он отправил в ссылку Кассия — того самого, который грозился убить Тиберия. Затем вдруг стало известно, что Лоллий, Гаев наставник, подкуплен парфянами и действует им в угоду, в ущерб римским интересам. А через несколько дней после того, как в сенат поступил донос, этот продажный Лоллий то ли случайно, то ли добровольно ушел из жизни, еще до того, как против него успели открыть судебное расследование.
Гай Цезарь лишился человека, который натравливал его на Тиберия. И Август однажды осторожно спросил своего наследника: «Как ты смотришь на то, чтобы мы разрешили вернуться Тиберию? Ливия за него просит. Но я без тебя этот вопрос никогда не решу». Польщенный подобным вниманием, Гай Цезарь преисполнился важности и ответил: «Если хочешь, пусть возвращается. Но пусть никуда не лезет».
Таким образом, на восьмом году своего удаления бывший муж Юлии, сорокатрехлетний Тиберий, вернулся в Рим, представил народу своего сына Друза, а сам, переселившись на Эсквилин из злосчастного для него Помпеева дома в Каринах, занимался только частными делами, свободный от общественных должностей.
(2) Но меньше чем через два года — новое несчастье! В консульство Элия Катта и Гая Сентия — или, как ты любишь, в семьсот пятьдесят седьмом году от основания Города — близ Артагеры в Армении получает опасную рану, а потом в ликийской Лимире в возрасте двадцати трех лет умирает несчастный Гай Цезарь, первенец Марка Агриппы и Юлии.
Август и в этом случае, сдерживая скорбь, демонстрирует невозмутимость и величие духа. Но в народе уже открыто вспоминают пророчество поэта Горация о том, что дух убиенного Рема преследует судьбу Рима, и некоторые уточняют, что ныне этим мстительным преследованием руководит, похоже, призрак Марка Антония или его казненного сына: сначала Юлия погрязла в разврате и выслана на остров, потом Луций погиб на чужбине, теперь Гай похищен безжалостными Парками. Оно, конечно, всегда найдутся зубоскалы и злопыхатели.
Но ведь и вправду — наследника не осталось! А принцепс всё чаще болеет, всё реже является народу.
И вот за шесть дней до июльских календ на форуме перед собранием курий Август усыновляет своего внука от Юлии Агриппу Постума и Тиберия, сына Ливии и Тиберия Клавдия Старшего. Первого — потому что в жилах Агриппы течет его собственная кровь, второго — потому что он единственный человек, которому можно доверить империю.
Обоих усыновляет, судя по всему, неохотно, подчиняясь давлению обстоятельств. Об этом свидетельствует и сама процедура усыновления: старших сыновей Юлии он в свое время усыновил по старинному обычаю, купив их у их отца по законам частного права, а этих — в соответствии с более формальной куриатной процедурой. Оно и понятно: из детей Юлии Постум был самым, мягко говоря, неудачным. Он с детства стал обнаруживать различные пороки: сначала леность, эгоизм и жестокость к рабам и животным, затем сладострастие, когда для него развилась возможность. Единственным увлечением Постума было рыболовство, если не считать гладиаторских боев и присутствия при казнях и наказаниях. Юношу пытались воспитывать и исправлять, но он с каждым годом всё более ожесточался, особенно против Ливии, которая этим воспитанием и исправлением пыталась руководить. Тот еще наследник!
Что же касается Тиберия, то, как мы помним, Август к нему всегда относился с прохладцей и с недоверием.
Постуму в тот год исполнилось четырнадцать лет, Тиберию — сорок пять.
Принимая усыновление и становясь сыном Отца Отечества, Тиберий, безусловно, возвышался над своими согражданами. Но одновременно с этим он, во-первых, должен был отказаться от положения главы рода Клавдия Нерона, утрачивал всякую самостоятельность: не мог делать подарков, освобождать рабов, не имел права принимать ни наследств, ни дарений, иначе как в пользование под властью нового отца своего, Августа. Во-вторых, по условиям сделки, он должен был отречься от своего родного сына, Друза Младшего, и усыновить племянника Германика, делая его своим преемником и неся за него ответственность перед богами и перед римским народом.
Тиберий на всё это пошел не колеблясь. И в том же году во второй раз получил от Августа имперского трибуна сроком на пять лет.
Через несколько месяцев после усыновления и получения трибуната, когда одним из консулов стал Атей Капитон — тот самый, который «в нужном направлении» защищал Юлиных сообщников (см. 23, VI и VII), — в консульство Капитона Тиберий Цезарь (Тиберий теперь так назывался) по повелению Августа отправился на Рейн, где, сменив на посту главнокомандующего Луция Домиция Агенобарба, предпринял поход к реке Эльбе, усмиряя херусков и хавков, укрощая лангобардов и семнонов, угрожая могущественному маркоманскому царю Марободу и создавая новую провинцию Германия.
(3) Едва новоиспеченный Цезарь покинул Рим, как сразу было объявлено о свадьбе его племянника (теперь сына) Германика с младшей дочерью Юлии Агриппиной — как будто нельзя было либо ускорить свадьбу, либо немного задержать отъезд Тиберия, дабы он мог присутствовать на бракосочетании. Германику в ту пору было девятнадцать лет, Агриппине должно было исполниться восемнадцать. Пара, надо сказать, во многих отношениях достойная. Германик давно уже выказывал черты характера, которые позволяли возлагать на него надежды, в свое время возлагаемые на родного отца его, Друза Нерона — победительного полководца и любимца солдат. Агриппина же, казалось, всё взяла от отца, прославленного Марка Агриппы: решительность, прямодушие, сообразительность, любовь к Августу и почтительность к Ливии; и даже в чертах лица ее, в походке, в резких движениях рук так много было от Агриппы, что ничего не напоминало о матери, печально известной Юлии.
Таким образом, еще одна звезда взошла на римском небосклоне или еще один актер выступил на имперскую сцену — Германик, родной внук Ливии, женатый на родной внучке Августа.
(4) У Юлии, дочери Августа, как мы помним, была еще одна дочь — Юлия Младшая. Эту Юлию на следующий год после высылки матери выдали замуж за Луция Эмилия Павла, сына цензора и члена одной из самых знаменитых римских фамилий — того самого Павла, который вместе с Пелигном учился в школе Латрона и Фуска и долгое время был его другом (см., например, 5, VIII, 7, VII, 9, VI). Когда теперь ему стали сватать внучку Августа, Павлу Эмилию шел сорок второй год, а Юлии Младшей было всего лишь шестнадцать. Но эта разница в возрасте жениха не смутила, а Августа с Ливией как будто бы привлекла: вручить старшую дочь развратной и сосланной матери взрослому и солидному человеку — чем не решение одной из семейных проблем. Мнения же самой невесты, насколько известно, никто не спросил. Да и, как говорили, у Юлии Младшей, в отличие от ее сестры Агриппины, никогда не было собственного мнения; во всяком случае она его никогда не высказывала, всецело подчиняясь тому, кто ей занимался. Короче, спешно выдали замуж. И в следующем году Эмилия Павла сделали претором. А еще через два года — консулом.
Так вот, в консульство Атея Капитона, после отъезда Тиберия и брака Германика и Агриппины, однажды ночью в Белом доме, возле спальни Августа, был схвачен какой-то харчевник из иллирийского войска. На поясе у него был нож, и этим ножом, как он тут же поведал, он собирался зарезать Отца Отечества. С какой целью? Он не ответил. И лишь когда его стали пытать, признался: хотел отомстить за Юлию Старшую, которой всегда был поклонником. Его продолжали допрашивать, применяя всё более действенные средства. И от допроса к допросу, от пытки к пытке постепенно вырисовывалась всё более четкая и зловещая картина…Некоторые историки, впрочем, утверждают, что пыткой от харчевника ни слова не добились, а всю эту картину за него нарисовали те, кто его допрашивал.
Картина такая: существовал заговор. Во главе его стояли два человека: Корнелий Цинна, внучатый племянник Помпея Великого, и Луций Эмилий Павел, муж Юлии Младшей. Цинна хотел отомстить Августу якобы за обоих Помпеев, Гнея и Секста-пирата. Павел же показал на следствии следующее: я, дескать, развелся с прежней женой и женился на Юлии Младшей, дабы занять высшее место в имперской иерархии. Но в моих расчетах меня обманули. Да, после смерти Луция Цезаря меня сделали консулом, однако по истечении срока не дали ни одной из доходных провинций. После гибели Гая Цезаря, которой я обнадежился, Август не меня выдвинул вперед, а назвал своими сыновьями придурковатого Постума и низкородного Тиберия. Жена моя, Юлия Младшая, судя по всему, бесплодна и не способна родить своему деду правнука, через которого я мог бы возвыситься. Теперь вот Германика женили на Агриппине, меня с моей женой отодвинув уже не на второй, не на третий, а на четвертый план. Зачем я, спрашивается, женился? Задав себе подобный вопрос, я решил действовать. Я сговорился с Цинной, и тот привлек к нашему делу одного из бывших адептов Юлии Старшей, харчевника из Восьмого легиона. Мне за солидный куш удалось подкупить одного из охранников принцепса, германца Балдура, который пропустил убийцу в палатинский дворец. На что мы рассчитывали? На то, что после смерти Отца Отечества, в отсутствие Тиберия и великого удаления германских легионов, мы приведем к власти в Риме Агриппу Постума, вернем с Пандатерии народную любимицу Юлию Старшую; я, Луций Эмилий Павел, ее зять и муж ее старшей дочери, от имени полусумасшедшего и ни к чему не пригодного мальчишки приведу к присяге иллирийские, испанские, африканские легионы и отберу у Тиберия германские контингенты. Всё так бы и было, если б злосчастный харчевник не замешкался и не попался.