Великий магистр
Шрифт:
– Должно быть, ударились о косяк, - объяснил Гуго.
– Вчера мы, кажется, несколько подустали, борясь с фалернским вином. Вечно эти купцы добавят в него всякую гадость! Пойдемте, хозяйка спит, и ей не до нас.
– Ну... ладно!
– согласился князь Васильке.
– Навещу ее в другой раз.
Они вышли из дверей во двор, и по хлопку де Пейна, испуганные слуги тотчас же подвели к ним их лошадей.
– А все-таки хозяйка чертовски хороша!
– воскликнул князь Василько, вскакивая в седло. Перед ними распахнули ворота и рыцари выехали на улицу. И тотчас же столкнулись с подъехавшими к дому Бизолем и Роже.
– Вот ты где пропадаешь!
– Сент-Омер кинулся навстречу другу.
– Мы разыскиваем тебя вторые сутки! Сегодня утром какой-то грек сказал, что тебя видели возле этого дома. Что за дамочка здесь проживает?
– Сия тайна покрыта мраком, - туманно отозвался Гуго де Пейн.
– Зря вы все всполошились, ничего страшного не произошло.
– И все же?
– допытывался Бизоль. Роже толкнул его в бок:
– Сказано же тебе: мрак покрыл тайну. Имеющий уши да услышит.
– Князь, мы скоро встретимся, - попрощался с Васильком де Пейн, не желая продолжать разговор на щекотливую тему. Но всю дорогу до Тампля Бизоль, по простоте душевной, продолжал свои расспросы, а Роже лишь негромко посмеивался. Никто из них еще не знал, что Милан Гораджич уже вернулся из Египта - и не один...
Встреча Катрин де Монморанси и Гуго де Пейна произошла, словно мистическая устремленность друг к другу двух живописных, но застывших на холсте портретов, существующих в одном измерении и не в силах вырваться за созданные творцом рамки. Когда Милан Гораджич ввел за руку в покои мессира его бывшую невесту и произнес слова (голос его при этом глухо отдавался под древними сводами Храма): - Вы узнаете эту женщину?
– то де Пейн, всмотревшись в побледневшее лицо Катрин, и сам почувствовал, как кровь отливает от его лица, а сердце на несколько мгновений прекращает свое биение. Он молчал, не в силах выговорить ни слова. Молчала и Катрин, пораженная изменившимся обликом того юноши, которого она знала много лет назад. Сейчас перед ней стоял человек, на чьем челе отразились многие выпавшие испытания, с прохладными серыми глазами и горькой складкой в уголке губ; весь его мужественный, благородный облик зрелого мужа, прошедшего войны и сотни трудных дорог, так отличался от милого, доброго и влюбленного оруженосца графа Шампанского, трогательного своей невинной чистотой, доверчивостью и открытостью всему миру. Нет, это был другой рыцарь, иной человек, незнакомый ей, непонятный и бесконечно далекий, хотя он и стоял в нескольких шагах от нее. Гуго де Пейн также чувствовал всю глубину разделяющей их пропасти: в мыслях его Катрин де Монморанси была мертва, мертва давно и, воскреснув вновь, она все еще не обрела для него реальное жизненное воплощение.
– Я оставляю вас наедине, - проговорил князь Гораджич и вышел из комнаты. Гуго вздрогнул, когда дверь за ним закрылась.
– Неужели... это вы?
– произнес наконец он, качнувшись вперед. Коснувшись ладонью лба, точно собираясь с мыслями, он продолжил: - Что же... произошло?
Он увидел, что на глаза Катрин наворачиваются слезы, губы ее задрожали и она сделала несколько порывистых шагов навстречу ему. Больше он не стал ни о чем спрашивать. Сильные руки рыцаря обняли Катрин, и она разрыдалась на его плече, вспоминая пережитые ею страдания...
Лишь через несколько часов, Гуго и Катрин, насытившись общими воспоминаниями и разговорами, вышли из его покоев и спустились в общую залу, где уже собрались все рыцари-тамплиеры, обсуждая происшедшее и гудя, как встревоженный улей. Счастливое возвращение Катрин де Монморанси больше всего радовало Бизоля, знавшего ее с детства. Бросившись к ней, он, не спрашивая на то согласия, крепко сжал ее в объятиях, да так, что графиня вскрикнула от боли.
– Не раздави ее, медведь ты этакий!
– предостерег де Пейн, радуясь вместе со всеми. Тотчас же Андре де Монбар пригласил всех за праздничный ужин, устроенный в честь появления в Тампле графини де Монморанси и ее возвращение в лоно европейских обычаев и Святой католической Церкви. В общем торжестве не принимал участие лишь Виченцо Тропези, не желавший покинуть Сандру, которая еще не оправилась после падения с лошади возле лепрозория, и лежала в дальних покоях Тампля. На шумный ужин пришли и, по-прежнему жившие здесь, трувер графа Шампанского Кретьен де Труа, бывший когда-то учителем и наставником юной Катрин, а также, отпустивший еще более длинную белую бороду, маг и алхимик Симон Руши, который редко высовывал свой острый нос за стены Тампля, опасаясь загадочных тафуров, имевших к нему свои счеты. В ходе застолья мало кто задумывался о дальнейшей судьбе счастливо воскресшей невесты Гуго де Пейна, за исключением, пожалуй, лишь его самого и Милана Гораджича, чей встревоженный взгляд неотступно следил за графиней. Все рыцари-тамплиеры, друзья мессира, полагали как само собой разумеющееся, что Катрин вернуло их предводителю Провидение, поставив точку в судьбе двух влюбленных. Но если бы они были в силах заглянуть в души Гуго де Пейна и графини де Монморанси, они бы поняли, что глубоко ошибаются. Там царило одно чувство - смятение. Главное объяснение между мессиром и Катрин ждало их впереди...
2
Стратегическая информация, собранная Миланом Гораджичем в Египте была столь важна, что утром же Гуго де Пейн и сербский князь поспешили во дворец Бодуэна I. Промедление грозило необратимыми последствиями для всего Палестинского государства: уже и сейчас было поздно спокойно организовать мобилизацию всех сил, хотя сдержать натиск готовящегося первого удара было еще возможно. Египетский султан Исхак Насир собрал у местечка Син-аль-Набр огромные силы; на помощь к нему подтянулись сельджуки Санджара, а также союзные войска из Ливии, Судана и Эфиопии. Разведка барона-подагрика Глобштока вновь села в лужу, уверяя короля, что на границах с Египтом все спокойно; охваченный чумой Каир никогда не выступит против Палестины - ему бы разобраться со своими болячками... Такого же мнения придерживался и граф Танкред, которого больше беспокоила активизация моссульского султана Малдука на восточных границах, и участившиеся набеги ассасинов Старца Хасана из Сирии. Но король Бодуэн смотрел дальше своих приближенных. Барона Глобштока он давно использовал, как своеобразный барометр: если тот показывал "великую сушь" - жди дождя с градом. Король не исключал того, что все действия противников связаны одной цепочкой - и Насир, и Малдук, и Санджар, и даже безумный перс Хасан вошли во временный союз, но откуда следует ждать главного удара? Поэтому донесение князя Гораджича подоспело как нельзя вовремя...
Выслушав прибывших во дворец тамплиеров и почтив память храброго Агуциора, король отдал немедленный приказ готовить войска к походу на Син-аль-Набр. Более медлить было нельзя.
Гонцы понесли указание короля по гарнизонам, и пока граф Танкред проводил мобилизацию, Бодуэн I переподчинил все действующие крепости в районе египетской границы Гуго де Пейну, велев ему любыми способами не допустить вторжения султана Насира в пределы Палестинского государства. На сборы было отпущено шесть часов. В тот же день к вечеру, Гуго де Пейн, все рыцари-тамплиеры и приданный им в подмогу отряд латников-иоаннитов численностью в сто человек, отбыли по направлению к Син-аль-Набру. По дороге к ним должен был присоединиться гессенский барон Рудольф Бломберг с регулярными частями, а Гуго де Пейн, получив всю полноту власти, имел право собирать все встречающиеся на пути разрозненные группы и отряды, присоединяя их к своему воинству. Военное противостояние между мусульманами и христианами в Палестине вступало в свою новую стадию...
Собственно границы, как таковой, между Египтом и Палестиной не существовало: малочисленные селения в два десятка низеньких домов, покрытых соломенными крышами, лепились вдоль спокойных рек и речушек, а безлюдные пустыни с островками оазисов тянулись в обе стороны, начиная свою мертворожденную жизнь в истекающей сухими песками Аравии. Даже библейская гора Синай, на которую призван был Господом Моисей - египетский жрец, чтобы увести из своей страны племя зараженных всякими болезнями иудеев, и водивший их сорок лет по пустыням, пока не сменилось три поколения, даже она, отливающая на солнце золотыми слитками-камнями гора, а в тени - черная, как смоль, - тяжело дышала вулканическими боками, кашляя дымом в сторону суетящихся возле ее подножия людей, собравшихся на кровавую битву. В расположенном рядом с нею местечке Син-аль-Набр выстраивались войска султана Насира и князя Санджара, а за другим ее гребнем - в построенной из ее каменистого тела крепости Фавор - готовился к сражению христианский гарнизон, к которому приближался Гуго де Пейн со своими рыцарями. В его отряд уже влились многие встреченные на пути разрозненные группы латников, но главную силу представил присоединившийся полк Рудольфа Бломберга, насчитывавший до семисот человек. До Син-аль-Набра оставался день пути... И два дня оставалось до того часа, когда султан Насир должен был обрушить лавину своих войск на Палестинское королевство, обойдя с обеих сторон желто-золотистую, древнюю гору Синай. Точно полчища чумных грызунов, египтяне и сельджуки должны были ринуться к аль-Кодсу - Святому Городу и вернуть его в мусульманский мир, который, затаив дыхание, ждал, когда же Аллах выбьет оружие из рук неверных и повергнет их ниц. Оба правителя великих народов - Насир и Санджар - чувствовали и мыслили одинаково: что именно на них возложена эта историческая миссия. Оба они были молоды, каждому лишь минуло двадцать три года, у каждого из них были опытные военачальники и умелые, храбрые воины, оба горели желанием первыми ворваться в Иерусалим. Численность их соединенных сил превосходила сто пятьдесят тысяч человек, а первая преграда на их пути - крепость Фавор - по данным разведки Умара Рахмона, правой руки Санджара, - обладала гарнизоном в пятьсот солдат. Участь Фавора и его защитников была решена в просторном красном шатре султана Насира. И ничто, казалось, уже не в силах ее спасти от полного и жестокого уничтожения.
Тысячный отряд Гуго де Пейна, состоящий из разношерстных рыцарей, латников и простых воинов, прибыл к крепости Фавор к вечеру 17 октября; подавляющее большинство в нем составляли иоанниты барона Бломберга и иерусалимского капитана Гронжора, памятное знакомство с которым у де Пейна и Людвига фон Зегенгейма произошло в тюрьме Мон-Плесси. Напуганный огромным скоплением сил за горой Синай, комендант крепости Рауль Гонзаго пребывал в состоянии близком к преждевременному трауру по своей жизни. Вместе с лязгом оружия и отрывистыми уверенными командами, разнесшимися под каменными сводами крепости, Гуго де Пейн и его рыцари принесли в Фавор и некоторое облегчительное успокоение, надежду, рассеивающие скопившийся страх. Гонзаго поспешно бросился исполнять все приказания специального военного посланника короля Бодуэна, облеченного правом принятия любых решений на месте. Жесткий, ледяной взгляд де Пейна пронзил малодушного коменданта буквально до самых печенок; он словно бы высветил его блуждающие в последние недели мысли о сдаче крепости султану Насиру и переходе на его сторону. "Господи, пронеси!" - перекрестился Гонзаго, когда Гуго, выслушав его доклад об оперативной обстановке, отвернулся в сторону. Кроме них в крепостной башне коменданта находились также Бломберг, Зегенгейм, Гронжор, Гораджич, Сент-Омер и два командира из гарнизона.
– Противник превосходит наши силы в сто раз - и это лишь по предварительным данным, - произнес де Пейн, хмуря брови и обдумывая ситуацию.
– Мы сможем удерживать крепость максимум десять дней.
– И то - если Санджар не обрушит на нас все свое войско, - заметил Зегенгейм.
– Правильно, - согласился Гуго.
– Они оставят для подавления Фавора тысяч десять, а остальная масса хлынет в Палестину. Помощи от графа Танкреда мы можем ждать лишь через пару месяцев. За это время сельджуки и египтяне дойдут до Иерусалима и исход войны будет решен.