Великий Мусорщик
Шрифт:
Мария уложила отца на деревянные нары, покрытые тощим тюфячком. Кандар не нашел в себе силы раздеться, да и мысль такая не пришла ему в голову. Мария укрыла его грубым одеялом, и он тут же уснул. Мария прикрутила огонек карбидной лампы и вышла.
Она нашла Алена беседующим с Гарбеком возле поваленного дерева с вывороченными корнями.
– Это из-за меня, – сказала она, стараясь не заплакать. – Но я должна была с ним проститься… Я не могла…
– Нет, Мария, – покачал головой Ален. – Это моя вина. Я не должен был тащить его смотреть эту оргию…
– Ему нельзя возвращаться, – сказал Гарбек.
– Да. Ему придется покинуть Лакуну, – согласился Ален.
– С нами! – обрадовалась Мария, но тут же сникла. – Нет… Отец не пойдет на это!
– Ему нельзя оставаться, – повторил Гарбек. – Гельбиш, несомненно, уже сообщил о его гибели.
– И воскреснуть ему не позволит, – прибавил Ален.
– Боже мой! – воскликнула Мария. – Что мы наделали?!
Ален и Гарбек промолчали.
Кандар проснулся среди ночи. При тусклом свете карбидной лампы он увидел Марию, дремавшую возле него на табурете. С верхних нар на него обрушивался могучий храп двух отменно здоровых мужиков, своеобразный дуэт, в котором каждый из участников пытался перещеголять другого неожиданными фиоритурами.
Кандар закрыл глаза, но сон долго не возвращался.
Он, всемогущий Диктатор Лакуны, лежал в пещере контрабандиста, среди людей, враждебных его делу. Но самое удивительное – это было единственное место, где он мог не опасаться за свою жизнь.
Жизнь… Но ведь его, в сущности, уже нет! Он погиб при взрыве вертолета. Гельбиш пожертвовал им, чтобы спасти от него самого его же собственную идею… Кандар вспомнил, как тот, пятясь, покидал его палату, вспомнил его прищуренный, жесткий и решительный взгляд, как хлопнула дверь…
и вдруг затрещали выстрелы…
обезумевшие люди кидались под автоматы, падали в пропасть…
полуголый детина направлял воняющую карболкой струю прямо ему в лицо…
бился в судорогах связанный смирительной рубашкой человек, похожий на скелет, обтянутый кожей…
смеялся коротыш с заячьей губой…
ты не знаешь, что Гельбиш отправил на тот свет Лиллиану…
Кандар застонал и снова открыл глаза.
Нет! Он не хотел этого! Он мечтал сделать свой народ счастливым. Если бы не Гельбиш…
Но без Гельбиша не было бы Революции 19 Января. Гельбиш дал ему власть. Незачем себя обманывать: Новая Лакуна – это не только Кандар, но и Гельбиш. Они одно целое. Он и Гельбиш… Гельбиш и он…
“Я часть той силы, которая, стремясь ко злу, творит добро…” Так, кажется, говорит Мефистофель. А он кто? Фауст? Но что такое Фауст без Мефистофеля? Я часть той силы, которая, стремясь к добру, творит лишь зло… Да, да – это о нем.
И вдруг он пожалел, что там, в вертолете, его не было…
Утром, умывшись под водопадом и проделав комплекс утренних упражнений, Кандар подошел к костру, где собралась вся пестрая компания, в которой он оказался. Вила, робея, протянула ему жестяную миску с похлебкой из дичи, приготовленной отнюдь не в соответствии с Законом о Питании.
Он ел молча, отрешенно глядя на сверкающую непереносимой белизной двуглавую вершину Гонша, ел, по привычке тщательно прожевывая пищу, но безо всякого аппетита. Поев, он так же молча кивнул Виле, выразив этим свою благодарность, и зашагал мимо водопада к небольшой поляне, усыпанной белыми, покрытыми ржавым лишайником камнями.
Мария последовала за ним, но он, не оборачиваясь, сделал рукой жест, означавший, что хочет побыть один.
– Не спускайте с него глаз, – сказал Гарбек. – В таком состоянии человек легко может наложить на себя руки.
Ален понимающе кивнул – оснований для этого у Кандара вполне хватало. Решили, что Мария будет издали следить за отцом.
Кандар спустился по узкой каменистой тропке к ручью. Он присел на камень и вдруг, совсем рядом, услышал чьи-то голоса.
– А потом кто-то вынес меня из леса. – Голос был женский. – Я потеряла сознание у Столового камня, а очнулась у самой дороги.
– Это был я, Лана, – ответил мужской голос, в котором Кандар узнал Йорга.
– Ты?.. Как странно, – проговорила Лана. – Знаешь, тот… Я часто видела его во сне по-разному… До того как… ну, до той ночи… Иногда у него было твое лицо…
– Забудь о нем, Лана, – ласково сказал Йорг.
– Забыть… Разве можно такое забыть?
– Все позади, Лана. Мы будем теперь всегда вместе, у нас будут дети… много детей…
– Нет! Нам нельзя… Ни тебе, ни мне.
– К черту! – крикнул Йорг. – К черту этот проклятый параграф!
– Тише! – шепнула Лана.
По-видимому, она заметила Кандара. Он услышал шорох удаляющихся шагов, шуршанье осыпающихся камней.
– К черту проклятый параграф… – повторил Кандар тихо.
Он сидел, глядя, как немыслимой прозрачности вода бежала, образуя на мелких уступах крохотные водопады, вспенивалась, прежде чем бежать дальше, и снова становилась такой же прозрачной. Так он просидел до самого вечера. Мария приходила звать его обедать, но он только покачал головой.
Вечером вернулся Бурт, еще затемно отправившийся в ближайшее селение за новостями. Он пересказал правительственное сообщение об убийстве Кандара, дополнив его слухами о торжественном прощании во Дворце Нации и предстоящем сожжении тела Диктатора на костре из сандалового дерева.
– Любопытно, кого же там сожгут? – усмехнулся Гарбек.
Ален отправился к Кандару. Тот выслушал полученные сообщения со странным спокойствием.
– Боюсь, что у вас остается единственный выход, – сказал Ален.
– Какой же? – спросил Кандар.
– Покинуть Лакуну. Вместе с нами. Со мной и Марией. Бурт переправит нас через границу.
– А что я там буду делать? – спросил Кандар, усмехнувшись. – Писать мемуары? Мемуары под броским названием: “Меня сожгли на сандаловом костре”. Бестселлер, как говорят американцы.
– Думаю, что ваш опыт может оказаться полезным для тех, кто вздумает последовать вашему примеру, – не без иронии заметил Ален.
– Нет. Я не имею права оставить мой народ на произвол Гельбиша. Я должен быть там!