Великий полдень
Шрифт:
Вскоре мы едва не пережили еще одно потрясение. Майя пыталась покончить с собой. К счастью, все обошлось. Папа, как обычно, держал это дело в строжайшем секрете. Даже Маме не сообщались подробности. Девушку долго держали в какой то закрытой клинике. Не знаю, как ее там лечили, но, когда ее выпустили оттуда, она вновь пустилась в сомнительные развлечения. Ни Папа, ни Петрушка уже не интересовались ею. Никого из нас она тоже знать не хотела. Можно было ожидать опасного рецидива, но произошло еще более неожиданное — несуразное и трогательно наивное одновременно. Несколько недель о ней ничего не было слышно, но на этот раз Папа не проявлял никакого беспокойства. Он посмеивался, когда в светской хронике появлялись сплетни о том, что Майя якобы забеременела, вышла замуж за одного из помощников Петрушки и даже уехала с ним за границу. Скорее всего, тень на плетень наводили именно по его распоряжению. Лишь много позже выяснилось, куда на самом деле исчезла девушка. Она ушла в монастырь. О. Алексей благословил ее на этот поступок, а близких просил не препятствовать. Сначала она была послушницей, а затем приняла монашество. Причем выбрала она какую то невероятно глухую северную
Сразу после событий Папа принял самое деятельное участие в судьбе нашего Александра. Он предложил за счет Концерна отправить мальчика на учебу в один из самых почтенных европейских колледжей. Наташа почти не колебалась с согласием, — как ей не было грустно расставаться с нашим мальчиком. Она убеждала себя, что наоборот — нужно чувствовать себя счастливой оттого, что сын получит такое блестящее образование и воспитание. Все это было очень романтично. На этот раз я также не стал возражать. Кроме того, на пару с нашим Александром Папа отправил туда и свою маленькую Зизи. Два или три раза в год, но не больше, он позволяет Наташе и Маме навещать ребятишек. Сюда дети еще ни разу не приезжали — даже на каникулы. Как ни странно, Наташа и Мама в конце концов совершенно смирились с таким порядком и, возвращаясь назад после кратковременных свиданий, долго потом повторяли мне, как они удовлетворены успехами детей в учебе и их содержанием.
Папа часто говорит, что после всего произошедшего готов считать Александра едва ли не своим собственным сыном — вместо «утраченного» Косточки. Да по сути, дескать, и считает его таковым. Стало быть, нам не о чем беспокоиться. В качестве своего человека, который будет присматривать за детьми, он командировал за границу нашего дядю Володю.
Папой, вероятно, опять руководят самые практические соображения. В лице Александра он опекает те громадные суммы, которые Александр по поручению Косточки разместил чрезвычайно надежно и которые тем или иным образом должны были вернуться к Папе. По крайней мере, для Папы это отнюдь не маловажно.
Папа управляет государством. Все главные назначения давно сделаны. Петрушка у нас теперь второй человек. Когда Папа отправляется по миру с визитами, что происходит весьма часто, он явно питает к вояжам слабость, Петрушка официально его заменяет. Впрочем, я стал плохо разбираться в этой иерархии. Министром обороны назначен Парфен, а директором службы национальной безопасности Ерема. Обоим присвоены маршальские звания. Таким образом сбылось предсказание о том, что в конце концов вокруг Папы полностью сменится все окружение. О. Алексей теперь практически постоянно находится при престарелом владыке, и функцию домашнего батюшки взял на себя какой то бойкий о. Онуфрий, которого, как ни удивительно, представил Папе не кто иной, как страшный Ерема. Оказалось, что о. Онуфрий, сам из бывших рецидивистов, но совершенно раскаявшийся и уверовавший, долгое время исправлял на общественных началах должность священника в отдаленной исправительно трудовой колонии строгого режима, где и имел случай заиметь духовное чадо в лице Еремы. Мне неизвестно, как сказалась перемена духовника на духовном облике самого Папы. Во всяком случае, он по прежнему и всячески почитал и укреплял в государстве внешнюю церковную обрядность. Нашего большого банкира Наума Голицына тоже не стало. Он исчез из окружения Папы мгновенно и по причине, увы, не редкой для людей его специальности. Уже никто ничему не удивлялся. Говорили лишь, что это, конечно, дело рук неких конкурентов. Разметало и других. Удалился от нас даже профессор Белокуров со своей богемной половиной. Этот, слава Богу, был пока жив, хотя и находился в каком то круглогодичном санатории, так как совершенно истощился и физически, и психически. Сочетание метафизических изысканий с возлияниями оказалось чрезвычайно губительно для организма. Богемная половина рассказывала знакомым, что, несмотря на истощение, профессор поглощен работой над фундаментальным и очень оптимистическим трудом под многообещающим названием «После апокалипсиса: все новое».
Некоторые нововведения в области государственной политики иногда бывали до того фантастичны (если не безумны), что лучше их вообще оставить без комментариев. В частности, после известных событий были внесены кое какие изменения в основной государственный закон. Мотивировка — ради дальнейшего сплочения всего общества и укрепления национальной безопасности. По новому закону провозглашались абсолютно равные гражданские права, а также, естественно, ответственность и обязанности, и распространялись они на граждан без каких бы то ни было возрастных ограничений. Проще говоря, отныне закон не делал никакого различия между взрослыми и детьми. Понятие детства было упразднено как таковое. Как и понятие «несовершеннолетия». Подобрать соответствующие психологические, медицинские и социальные обоснования в пользу этого нововведения для наших законодателей не составило особого труда. Как выпекают декреты в подобных «идеологических» комиссиях и комитетах, мне было хорошо известно. Из прямых и впечатляющих практических последствий нового закона в глаза бросалось лишь то, что в армии появились специальные — и весьма многочисленные — подразделения, целиком укомплектованные детьми от семи до четырнадцати лет. Подозреваю, что новоявленный министр обороны Парфен еще в бытность свою лидером местных филиалов России держал под своим контролем разнообразные подростковые и молодежные группировки, а теперь это дело было попросту легализовано. Других практических последствий, за исключением, конечно, определенного ужесточения административно уголовной ответственности тех, кто прежде считался «несовершеннолетними», пока не наблюдалось. По крайней мере я не слышал о том, чтобы малолетних граждан назначали на какие то ответственные посты и тому подобное. Правда, родителям
Что касается обещанных положительных перемен в государстве, то, возможно, они есть, они появились. Но не берусь утверждать. Многие говорят, что перспективы новой великой империи уже брезжат на горизонте. Говорят также, что столица, по крайней мере в последнее время, преобразилась до неузнаваемости. А Москву, так ту вообще отстроили в самом изящном виде… А я… Нет, у меня нет никакого желания на все это смотреть.
Мама тихо живет поживает здесь, в Деревне. Разбивает клумбы, садит кусты сирени, вообще всячески старается создать уют. Только, по моему, это никому не нужно. С Наташей у нее по прежнему дружеские отношения, но былой теплоты, кажется, уж нет. Но их безусловно объединяют мысли о детях. Это, впрочем, совсем немало.
Отец умер от сердечного приступа несколько месяцев назад, успев выхлопотать звание персонального пенсионера.
Вся затея с Пансионом совершенно рассыпалась. Майя, как известно, давно оставила свое попечительство, а после того как Папа откомандировал дядю Володю с Александром и Зизи за границу, Пансион вообще переехал из Деревни, а куда — Бог весть. К тому же в воспитанниках теперь остались или полные сироты, или те, чьи родители во что бы то ни стало пожелали сбыть своих отпрысков с рук. Я слышал, что в материальном отношении заведение осталось таким же привилегированным, однако с назначением нового директора оно превратилось в заурядный детский дом, а точнее специальное воспитательное учреждение для «малолетнего контингента». Его официальными попечителями теперь сделались ведомства, подчиненные Парфену и Ереме… Так что я имел случай порадоваться, что мой Александр оказался в некотором смысле «эвакуированным» как раз в период этих сомнительных социальных экспериментов — от греха подальше.
Между прочим маленькая Зизи некоторое время присылала лично мне ужасно трогательные, нежные письма с наивными намеками. Вероятно, ее довольно сильно впечатлила игра в распределение взрослых — «кто кому достанется», а главное, подействовал заразительный пример старшего брата, который когда то с такой серьезностью заявлял, что взрослая изумрудноглазая девушка будет принадлежать ему. Девочка была еще так мала, что практически ничего не поняла, — не осознала (а может быть, еще вообще не знала), что навсегда потеряла Косточку. Потом она, конечно, забыла про глупую детскую игру и перестала мне писать. Только после весьма длительного перерыва, она вдруг снова прислала мне письмо, в котором уже не содержалось никаких «намеков» и «нежностей» по отношению к моей персоне, но зато теперь содержались настойчивые вопросы по поводу истории с Косточкой. Интересно, расспрашивала ли она о тех событиях моего Александра? И вообще, что мог знать мальчик? Во всяком случае девочка серьезно заявляла, что когда вырастет, намерена самым подробным образом расследовать все обстоятельства гибели брата. И, надо полагать, еще действительно предпримет такие попытки.
Об официанте Вене я как — то вообще не вспоминаю. Но раз или два мне снился не то веселый дельфин, не то морской котик.
С дядей Володей, пожалуй, произошла самая прискорбная трансформация. Я наблюдал его. Перед его отъездом за границу мы почти не разлучались. Гибель Косточки, попытка самоубийства Майи, а затем решение Папы о снятии дяди Володи с должности директора Пансиона и откомандирование его за границу — все это совершило в душе нашего педагога ужасный и, видимо, фатальный перелом. Жаль его, я так привык к его эксцентричным фантазиям и гипотезам! Увы, теперь он сделался совершенно другим. Он считает себя главным виновником всего, что произошло с Косточкой. Я перестал узнавать его. Он и сам видел и чувствовал в себе эту перемену. И со свойственной ему манерой сводить свои наблюдения в некую законченную глобальную систему, признался, что дело заключается в простом факте — он раз и навсегда утратил способность мечтать и фантазировать. Нет, не просто мечтать и фантазировать. По его словам, он напрочь потерял веру в то, что сможет совершить некое великое открытие, которое способно перевернуть все человеческое бытие. А ведь до сих пор он действительно имел эту веру. То есть в душе был ребенком. Раньше он верил, что он, может быть, особенный, что у него еще есть время разгадать великую тайну. Он надеялся, что в этом ему помогут наши дети, которые еще касаются этой тайны, так как прожили лишь бесконечно малую часть своей жизни. Вся жизнь у них впереди, а значит, они фактически бессмертные. Так они себя и ощущали. Но вот все кончилось. Умер один из бессмертных. Нет больше Косточки, и не осталось больше времени.
Дядя Володя почувствовал, что в одно мгновение он превратился в старика. Этой беде не поможет никакая секретная комната. Теперь он недоумевал: как он, фантазер несчастный, мог вообще о чем то мечтать?! Может быть, миллиарды людей до нас жили и умерли, так ничего и не открыв, хотя, наверное, тоже грезили этой глупой надеждой. Стало быть, и мы умрем, так ничего не открыв. Вообще умрем. О какой надежде на бессмертие может идти речь, если вся наша оставшаяся жизнь станет обдумыванием события противоположного — то есть смерти. Что дальше? Ничего дальше… Что дальше?.. Словно человек стоит на рельсах и, выпучив глаза, глядит на стремительно приближающийся поезд. О чем можно думать, что можно изобрести в этой кошмарной ситуации?.. Я пытался ободрить его. Разве не он, дядя Володя, так горячо убеждал меня прежде, что маргинальность и маргинал — это вовсе не ругательства, а так называемая зрелость есть как раз ни что иное как деградация и «пере развитие»? Что путь к идеалу лежит не через будущее, а через детство? Он только рукой махал. Что еще я мог ему сказать. С тем он и уехал…