Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»
Шрифт:
Гораздо реже секретные осведомители сотрудничали с полицией из идейных соображений. Но были и такие, например, А.И. Серебрякова. Она закончила Высшие женские курсы, владела несколькими языками, занималась переводами для журналов и газет. Ее квартиру посещали видные социал-демократы, в том числе М.И. Ульянова и Н.К. Крупская – сестра и жена В.И. Ленина. Общественная репутация Серебряковой стояла на недосягаемой высоте, никто и не подозревал, что она на протяжении 24 лет осведомляла полицию о планах революционеров.
Охранники прилагали усилия для того, чтобы имена их сотрудников оставались в глубокой тайне. Каждому присваивался псевдоним. Так, Серебрякова имела кличку Дама Туз. Серьезное изменение. До 1907 г. действовало правило, согласно которому наиболее важные секретные агенты должны были быть известны директору Департамента полиции. Но из-за этого имена ряда агентов сделались известными революционерам, которые в свою очередь имели добровольных осведомителей среди полицейских чиновников. Поэтому при Столыпине это правило было изменено. Теперь никто, кроме офицера, непосредственно ведавшего розыском, не имел права знать настоящую фамилию секретного агента. Остальным чинам охранного отделения полагалось знать только кличку или номер. Агенты наружного наблюдения и канцелярии не должны были знать даже клички. Секретные сотрудники были известны им лишь как революционеры. Бывало, филеры следили за секретными агентами, не подозревая об их действительной роли. Особо подчеркивалось, что секретные сотрудники ни в коем случае не должны были знать друг друга.
Провокаторы и провокация
Секретных сотрудников часто называли провокаторами. Революционеры утверждали, что сыщики сами провоцировали своих «товарищей» по подполью на тяжкие преступления, а потом выдавали их полиции, чтобы получить денежное вознаграждение. И хотя обвинения в провокаторстве являлись пропагандистским оружием, для выпадов в адрес полицейских властей имелись серьезные основания. Положение секретного агента было двойственным. С одной стороны, инструкция, утвержденная Столыпиным, подчеркивала, что «секретные сотрудники должны состоять членами одной из революционных организаций (о которых они дают сведения) или, по крайней мере, тесно соприкасаться с серьезными деятелями таковых, так как только тогда сведения их будут ценны». С другой стороны, полиции категорически запрещалось «заниматься так называемым провокаторством, т.е. самим создавать преступные деяния и подводить под ответственность за содеянное ими других лиц, игравших в этом деле второстепенные роли». Вместе с тем признавалось, что «для сохранения своего положения в организации сотрудникам приходится не уклоняться от активной работы, возлагаемой на них сообществами…». Агент должен был консультироваться со своим руководителем в каждом конкретном случае. Фактически получалось, что эти вопросы решались либо самим агентом, либо жандармскими офицерами, толкавшими своих подчиненных на нарушение закона.
На грани провокации стояла история, послужившая предлогом к роспуску II Государственной думы, о которой уже упоминалось. «Наказ» солдат столичного гарнизона был подготовлен военной организацией Петербургского комитета РСДРП, секретарем которой являлась Екатерина Шорникова по конспиративной кличке Казанская. Эта молодая женщина была завербована охранным отделением. Она сняла копию документа и передала ее охранному отделению. Судя по языку, «Наказ» родился явно не в казарме. Есть сведения, что за солдат потрудился социал-демократ В.С. Войтинский [246] . Ознакомившись с копией документа, представленного ему Петербургским охранным отделением, Столыпин распорядился задержать социал-демократических депутатов с поличным в момент вручения им солдатского «Наказа». Если сам документ, вероятно, не был изготовлен охранным отделением, то уже его вручение было полностью организовано полицией. Агент Шорникова по поручению полицейского начальства сформировала солдатскую делегацию и привела ее на квартиру депутата Государственной думы И.П. Озоля, где заседала фракция социал-демократов.
246
К истории ареста и суда над социал-демократической фракцией II Государственной думы // Красный архив. 1926. Т. 3 (16). С. 76.
Следует отметить, что члены фракции не давали добро на прием делегации и даже были смущены и испуганы неожиданным появлением солдат. По этой причине никаких переговоров не проводилось и речей не произносилось. Солдаты вручили документ и через несколько минут удалились. Между тем охранное отделение исходило из предположения, что делегация задержится в квартире на долгое время. Полиция ворвалась на квартиру уже после ухода солдат. При обыске «Наказ» был найден, но один из депутатов вырвал его из рук полицейского пристава и отказался вернуть, ссылаясь на депутатскую неприкосновенность. Но эта неудача не смутила тайную полицию. Вместо подписанного подлинника судебным органам была предоставлена копия, заранее снятая Шорниковой. Это и стало главной уликой в деле о «заговоре» социал-демократической фракции. Возможно, Столыпин не был посвящен в детали, но он не мог не догадываться, что дело нечисто. Однако премьер-министру был необходим компрометирующий материал на Думу.
При Столыпине разразился и самый громкий скандал, связанный с обвинениями в провокаторстве. Речь идет о Е.Ф. Азефе, чье разоблачение произвело настоящий фурор. Евно Азеф начал свое сотрудничество с полицией задолго до того, как Столыпин оказался посвященным в тайны политического розыска. Родившись в захолустном местечке черты оседлости в семье бедного еврея-портного, Азеф в молодости оказался замешанным в революционной деятельности. Избегая ареста, он эмигрировал за границу и поступил в политехнический институт в Карлсруэ. Ни твердых революционных убеждений, ни нравственных ограничений он не имел и, оказавшись в сложном материальном положении, решил поправить его при помощи доносов. Он добровольно вызвался информировать полицию о своих товарищах за скромное вознаграждение. Получив диплом инженера и вернувшись в Россию, Азеф продолжил выполнять секретные миссии. Он сообщал Московскому охранному отделению и Департаменту полиции о деятельности различных групп радикального народнического толка. Осенью 1901 г. он выехал за границу в качестве представителя Северного союза социалистов-революционеров. Азеф представлял эту организацию, поскольку почти никого из ее членов на свободе не осталось – они все были выданы Азефом. В качестве представителя Северного союза Азеф участвовал в создании партии социалистов-революционеров. Получилось, что секретный агент полиции приложил руку к организации партии, которая впоследствии считалась самым опасным врагом самодержавия.
На этом его карьера в партии эсеров не закончилась. В мае 1903 г. начальник Киевского охранного отделения Спиридович сумел арестовать Герша Гершуни, руководителя Боевой организации эсеров. После его ареста Боевую организацию возглавил Евно Азеф. Таким образом, сложилась поистине чудовищная ситуация, когда главным руководителем террора был секретный агент полиции. Боевая организация являлась автономной структурой. Она руководствовалась общими директивами партии, но была полностью самостоятельна в своей деятельности. На членов Боевой организации возлагался так называемый «центральный террор», то есть подготовка покушений на высших сановников. Численность Боевой организации не превышала 15 – 20 человек. Помимо боевиков в организацию входили «техники», имевшие дело со взрывчатыми веществами. В российской глубинке ждали своего часа женщины, готовые принять облик светских дам или кухарок, привезти бомбу в шляпной коробке или нанять квартиру для явки.
Среди эсеровской молодежи всегда было достаточно желающих уйти в террор. Весьма характерный эпизод описан в воспоминаниях А.И. Керенского. В декабре 1905 г. он, молодой, преуспевающий адвокат весьма радикальных взглядов, «пришел к выводу о неизбежности индивидуального террора». Несмотря на недавнюю женитьбу, рождение ребенка и успешно складывавшуюся адвокатскую карьеру, он решил войти в ряды террористов. Знакомый эсер обещал связаться с заграничным центром и сообщить ответ. В итоге, как вспоминал Керенский, ответ был отрицательным, «поскольку я не имел опыта революционной борьбы и поэтому на меня трудно положиться». Много лет спустя, уже будучи премьер-министром, Керенский спросил отказавшего ему эсера: как ему удалось в столь краткое время получить ответ от заграничного центра его партии. «А я и не обращался за границу. В то время в городе как раз находился Азеф, лично он и отклонил вашу просьбу». Керенский заключил: «Вот так и выяснилось, что полицейский агент, находившийся в руководстве партии, намеренно отпугивал от революционной деятельности людей, которые были готовы пожертвовать собой во имя дела».
На самом деле Азеф всегда объяснял добровольцам, что в их помощи не нуждаются. В том случае, если кандидат в Боевую организацию продолжал настаивать, с ним продолжали разговор. Лишь самые упорные имели шанс приобщиться к террору. Кроме того, Азефу не нужны были нервные, экспансивные натуры вроде молодого адвоката Керенского. Среди боевиков, кроме Бориса Савинкова, не было ярких личностей. В Боевой организации господствовала суровая дисциплина, боевики выглядели как серая солдатская масса: «Манеры, костюм, даже лица казались однородными». Но при этом среди членов Боевой организации культивировался «кавалергардский дух». Боевики считали себя элитой и свысока поглядывали на эсеров, не связанных с террором. Будучи хорошим психологом, Азеф не упускал случая пожаловаться боевикам на то, что члены ЦК партии эсеров, не высовывавшие носа из заграничных убежищ, осмеливаются критиковать людей, которые ежеминутно рискуют жизнью в России. Неудивительно, что боевики были недоброжелательно настроены к лидерам партии и признавали авторитет только своего руководителя.
Между тем Азеф, которому безоговорочно доверяли его подручные, сдавал их полиции, когда они становились не нужны ему. Десятки товарищей по партии попали из-за него на виселицу или на каторгу. Сведения, предоставленные полиции Азефом, помогли предотвратить покушения на иркутского генерал-губернатора гарфа Кутайсова, бакинского губернатора князя Накашидзе, нижегородского губернатора барона Унтербергера, министра юстиции И.Г. Щегловитова, великого князя Николая Николаевича. Услуги Азефа очень ценились. Он начал с жалованья пятьдесят рублей в месяц, а под конец своей карьеры получал тысячу рублей.