Великий труженик

Дейви Сирил

— Покажите мне ваши паспорта.

Офицер протянул руку за предъявленными ему документами. Джон и его спутник привыкли к подобным проверкам со стороны караульных и солдат. Им часто приходилось подвергаться таким проверкам с тех пор, как они прибыли в Германию.

— Куда вы направляетесь? Что вы собираетесь делать? Почему вы здесь? — засыпал их вопросами высокий офицер.

— Нас пригласили посетить поселения моравских братьев здесь, в Халле, в Мариенборне и в Хернате. Я должен встретиться с графом Цинцендорфом, который, как вам известно, является руководителем их церкви. Я желаю познакомиться с работой школ, курируемых моравскими братьями и с тем, как они воспитывают детей-сирот.

— Вот как! — голос офицера стал мягче.— Это хорошие люди, они делают доброе дело. Вы можете войти в город. Знаете, нам следует быть бдительными из-за шпионов.

Он вернул им паспорта.

— Я пошлю с вами солдата, и он покажет вам кратчайший путь. Это старый город, и вы легко можете в нем заблудиться, хотя очень хорошо говорите по-немецки.

Джон мог бы ответить, что он также говорит по-испански, читает по-итальянски и по-португальски, знает латынь, греческий и иврит. Однако он никогда не хвастался своими познаниями. Поблагодарив офицера, Уэсли последовал за солдатом по узким улочкам средневекового города, чтобы встретиться с моравскими братьями, о которых он так много слышал от своих друзей-немцев в Лондоне и в Америке. Результаты этого посещения сыграют для него большую роль в последующие годы.

* * *

Вернувшись в Англию, Джон рассказал Чарльзу то, что он увидел за три месяца своего путешествия.

— Они точно, как те немцы, которых мы встретили на борту судна, шедшего в Америку... и точно, как те, что живут в Америке. Их сердца наполнены той же радостью, что мы с тобой обрели.

— А что это за отрядные собрания, о которых ты мне писал? — спросил Чарльз.

— А, я думаю, это одна из самых важных их идей. Все они собираются небольшими группами, которые называются у них “отрядами”. В каждой группе есть свой руководитель. Каждую неделю, когда они собираются, руководитель спрашивает у них, что они сделали за неделю, как Бог благословил их, какие искушения они победили. Когда они так вместе беседуют, они помогают друг Другу.

Джон стал возбужденно шагать по комнате.

– Но они далеко не все свое время тратят на разговоры, Чарльз!

– Ты имеешь в виду их школы и т.д.?

– У нас, в Англии, неплохие школы, но их школы — просто замечательные. Если бы мне самому когда-то пришлось открывать школу, я бы воспользовался некоторыми их идеями. У них также есть детские приюты — это замечательные места, где воспитываются бездомные дети. Мы могли бы устроить в Англии нечто подобное.

Чарльз вздохнул.

– Ты можешь стать школьным учителем, Джон,— сказал он,- У тебя нет своей церкви, и ты не можешь проводить свою жизнь, просто совершая походы в Германию или проповедуя в чужих церквах. Ты, конечно же, можешь вернуться в Оксфорд, если захочешь.

Он встал и положил свою руку на плечо Джона.

– Как ты думаешь, чем Бог желал бы, чтобы мы занялись?

– Не знаю, но Он укажет нам, Чарльз, я в этом уверен. А пока мы должны продолжать проповедовать.

Джон взглянул на стопку бумаг и гусиное перо, лежавшие на столе, за которым сидел его брат.

– А ты должен продолжать писать свои гимны.

– Продолжать писать! — рассмеялся Чарльз,— Я не могу остановиться, чтобы не писать их, Джон! Мне кажется, что гимны и поэмы просто льются с кончика моего пера. Я ловлю себя на том, что сочиняю стихи, пока одеваюсь, моюсь или иду по городу.

Вдруг он стал очень серьезным.

– Но я не могу судить о том, насколько они хороши. Никто никогда не исполнял их.

– Когда придет время, Бог воспользуется и твоими гимнами, братишка. Как ты сказал, мы должны заниматься своим делом - писать и проповедовать.

* * *

Однако сказать проще, чем осуществить. Уже множество лондонских церквей отказалось от проповедей Джона. Вместо того, чтобы читать проповедь по книге и проводить спокойные служения, во время которых можно было немного вздремнуть, этот новый проповедник, казалось, был охвачен пламенем; его проповеди были слишком жизненными и убедительными. Они проникали в сознание слушающих, бередили их души, а они этого не любили. И так было везде, где бы Джон ни проповедовал.

Сразу же после возвращения из Германии Джон отправился в церковь, чтобы провести там утреннее служение.

— Я разделю свою проповедь на две части,— сказал он Чарльзу.— Половину я прочту утром, а другую половину — вечером.

Собрание было довольно многолюдным, поскольку имя Джона Уэсли становилось уже широко известным в Лондоне. Когда Джон встал за кафедру, голоса беседовавших смолкли. Вместо торжественных гимнов исполнили несколько унылых, монотонных песнопений, да и то пели их только некоторые. Джону хотелось бы разучить с этими людьми один из новых гимнов своего брата с веселой, захватывающей мелодией, но он знал, что это вызовет настоящий бунт: англиканская церковь не любила гимнов на своих служениях. Даже то, что Джон говорил прихожанам в своей проповеди, растревожило их почти так же, как если бы исполнили гимн. Он взглянул на хорошо одетых людей, собравшихся в церкви, и сказал, что они все являются грешниками — и мужчины, и женщины — и что бы они ни делали, и что бы ни жертвовали, они не смогут угодить Богу до тех пор, пока не полюбят Его всем своим сердцем.

Среди прихожан поднялся ропот. Всюду слышалось одно и то же недовольное восклицание: “Грешники!” Богатые, уважаемые люди выражали свой протест против слова, которое, по их мнению, должно было относиться только к ворам и бродягам. То здесь, то там поднимался человек и с шумом, демонстративно пробирался к выходу. Несколько дам в париках и в широких юбках тоже последовало к дверям, и даже не выйдя из церкви, они принялись громко болтать. Джон спокойно продолжал свою проповедь, говоря о Божьей любви и о своем собственном недавнем опыте. Когда он закончил служение и сошел со ступенек кафедры, вперед вышел человек с позолоченным жезлом в руках. Вместо своей обязанности препроводить проповедника из церкви, он обратился к собранию.

— Хотите еще раз услышать подобную проповедь? — спросил он громко.

Недовольные возгласы раздались во всех концах церкви.

Тогда церковный служитель холодно сказал:

— Поэтому вы, мистер Уэсли, не будете, как предполагалось ранее, проповедовать здесь ни сегодня вечером, ни в любое другое время. Я прослежу, чтобы вы ушли, и позабочусь, чтобы вы сюда не вернулись!

Когда Джон вернулся домой, Чарльз догадался о случившемся, как только взглянул на серьезное лицо брата.