Великий врачеватель
Шрифт:
Бируни и Масихи? — спросил Абу Али.
Да, — еще больше поразился аш-Ширази. — Тебе тоже известны их имена? Хотя, постой... Не удивляйся моей просьбе, подойди к окну и повернись правой стороной лица.
Абу Али удивился, но к окну подошел.
Аш-Ширази вглядывался в него несколько минут.
Неужели счастье посетило мой скромный дом, — внезапно заговорил он, — и я вижу самого Абу Али Хусайна ибн-Абдаллаха ибн-Хасана ибн-Али ибн-Сину?
Как ты узнал мое имя? Те, кто знает меня в этом городе, зовут меня просто Абу Али.
Свет радости коснулся моих глаз! —
Какую новость? — спросил Абу Али и тут же по
думал: «Может быть, брат приехал и разыскивает меня?»
Тебя приглашает к себе на службу сам султан Махмуд Газневи!
Как он может меня приглашать?
Вероятно, ты давно не был в нашей соборной мечети. Сходи, сходи. Ты увидишь на стене мечети самого себя. Собственное изображение. Это изображение прислал султан Махмуд нашему эмиру Манучихру. А Манучихр велел вывесить его на стене соборной мечети. Ну, что же ты не радуешься?
И там есть надпись?
Еще какая! «Султан Махмуд Газневи приглашает к себе на службу мудрейшего и ученейшего (дальше идет твое имя). А всякого, кто увидит тебя, султан Махмуд просит немедленно сообщить хатибу, или имаму, или эмиру, за что и получит полагающуюся награду».
Спасибо, — сказал Абу Али.
Он пытался сказать это радостным голосом, но не получилось.
Мне кажется, тебя беспокоит моя новость, — сказал аш-Ширази. — Считай, что ты находишься в доме друга. Я слышал, что Бируни и Масихи отправились из Джурджана на службу к хорезмшаху. Что же заставило тебя покинуть друзей и оказаться здесь?
Терять было нечего. Абу Али ответил прямо:
Приглашение султана Махмуда. Ты ведь слышал, как он поступил с поэтом Фирдоуси, и знаешь о его жестокости и коварстве. Султан потребовал наше собрание к себе, и нам пришлось уйти из Хорезма. Старый Масихи погиб в песках. Он отправился в Джурджан вместе со мной. А Бируни должен быть у султана. — Абу Али смотрел прямо в глаза аш-Ширази.
От того, что решит теперь аш-Ширази, зависело многое.
«Неужели сегодня же придется нанимать верблюда и уходить? А куда уходить? Руки у султана Махмуда длинные».
— Я все понял, — сказал аш-Ширази. — И ты напрасно остановился в караван-сарае. Тебе надо меньше бывать на людях. Не я, так другой узнал бы тебя. Ты должен купить дом и жить в нем незаметно, если хочешь оставаться в нашем городе. — Аш-Ширази задумался. — Мой сосед продает дом, уезжает в Нишапур. — Аш-Ширази снова умолк. — Я не знаю, как лучше обратиться к тебе с такой просьбой. Вероятно, лучше было бы начать издалека... Всю жизнь я мечтал наслаждаться беседой с образованными людьми. Если я куплю этот дом для тебя, ты согласишься хотя бы изредка разъяснять мне непонятные места в сложных книгах? Или, быть может, ты написал бы специально для меня книгу о своих знаниях? Имя твое я сохраню в тайне. Я готов молиться дни и ночи, лишь бы снизошел до моей просьбы.
Через несколько дней Абу Али простился с хозяином караван-сарая и перешел в дом, купленный аш-Ширази.
У мусульман было не принято рисовать людей. Можно изображать птиц, сказочных зверей, цветы и фрукты. Но как можно было нарисовать, например, женщину, если свое лицо она прятала от посторонних взглядов под покрывалом?!
Племянник хорезмшаха Аррак однажды во время веселой беседы набросал портрет Ибн-Сины.
Теперь такой портрет висел на стене соборной мечети. Конечно же, портрет делал сам Аррак. Значит, он
уже при дворе султана Махмуда. И конечно же, не по доброй воле пришлось ему рисовать портрет друга. Однажды Абу Али подошел к соборной мечети, когда там не было людей.
«Что стало с твоими друзьями, Хусайн? Как Бируни? Он не привык покоряться, а султан требует полного подчинения. О Хорезме мало известий. Говорят лишь, что хорезмшах скоропостижно умер, и теперь на престоле его брат, Мамун, другой дядя Аррака».
Абу Али отправил еще одно письмо в Гургандж. Письмо должен получить его друг — купец. Он уж передаст послание Ширин, а может быть, брату Махмуду. Абу Али даже деньги переслал им вместе с письмом. Небольшая, но все же поддержка.
А форму бороды и усов надо изменить. И чалму придется иначе повязывать. Тогда узнать его будет сложнее.
Еще в караван-сарае Абу Али познакомился с юношей Джузджани, который охотно взялся помогать ему готовить лекарство. Абу Убейд ал-Джузджани был шиитом. Он бежал от служителей Махмуда. Он не знал еще тогда, что станет учеником Абу Али на всю жизнь, что двадцать пять следующих лет будет следовать повсюду за учителем.
Пока он только робко входил в дом. Если Абу Али в это время писал, ученик замирал, старался, чтобы даже дыхание не мешало думать учителю. Незаметно для себя он перенимал от Абу Али все:походку, поры
вистые движения, привычку щурить глаза, задумавшись.
Абу Али пересказывал ему главы из «Альмагеста». Рассказывал, как он по-своему понимает многие мысли древнего греческого астронома Птолемея. Иногда,
увлекшись, вспоминал споры с Бируни, Бируни так и не отказался oт мысли о движении Земли вокруг Солнца, Абу Али и сейчас, при ученике, начинал спорить с Бируни. Причем, словно играя с самим собой в шахматы, он то приводил доказательства за Бируни, то за самого себя. Джузджани внимательно слушал все, сидя на ковре рядом. Однажды Бируни переспорил, и Абу Али вдруг смущенно замолчал. Он искал точные, практические доводы, чтобы победить соперника, но доводы оказывались зыбкими, уплывали...
Потом Джузджани попросил продиктовать учителя книгу по логике. Четким, красивым почерком он аккуратно записывал под диктовку мысли учителя. Так появилась книга «Среднее сокращение по логике».
Для благодетеля аш-Ширази тоже полагалось написать книгу.
Аш-Ширази приходил каждый вечер и внимательно выслушивал новые страницы из книги, которые Абу Али ночью писал для него. Абу Али увлекся и вместо одной книги написал две. Философскую — «Появление и возвращение». И книгу о явлениях, которые наблюдал он сам, — «Совокупные наблюдения».