Великое Нигде-1: Побег из Шуршенка
Шрифт:
– Хенка знаю, – кивнул Броккен.
– О! – заметно обрадовался Жим-Жим. – Книжки читаешь?
– Читаю.
– Хоть есть с кем поговорить. А то с Гумом о книгах как ни заговоришь, он всё про какую-то Шафтит вспоминает. Говорит, если бы не какой-то Улит, то он бы давно женился на этой Шафтит. В общем, в отношении литературы Гум – сплошная область тьмы. А я ведь раньше не пил, всё думал, что Фигаски был каким-то придурком. Осуждал его. А сейчас вот смотрю на мир его глазами. Как говорится, не суди и не судим будешь.
Жим-Жим повернулся и посмотрел на Броккена своими огромными сумасшедшими глазами с разноцветными зрачками-точками и, переведя дух, вновь вернулся к ремонту, стараясь что-то выковырять своим напильником. Броккен хотел заметить, что у Фигаски были совсем другие глаза, но промолчал. Понятно же, что хотел сказать Жим-Жим. Чего придираться?
– Нас с Фигаски многое объединяет: эгоизм, эгоцентризм, алкоголизм и долбоебизм. Что, не был Фигаски алкоголиком? Ещё каким! Заливал как боженька. Так заливал, что, сдаётся мне, где-то он читерил. Иначе бы сдох лет на 30 раньше. А если ты алкаш, так ты, естественно, эгоист и эгоцентрист, потому что спиртное сушит, испаряет всё самое хорошее в тебе, сокровенное. В результате всего этого невозможно не быть долбоёбом.
– Вероятно, ты сам себя видишь таким, поэтому и пришил Фигаски свои недостатки.
– Вполне вероятно, – горько сказал Жим-Жим и хохотнул: – Но алкашом он был знатным.
– Тебе надо отпустить своё прошлое. Месть, как и спиртное, сушит человека.
– Это да, – согласился Жим-Жим. – Ещё как сушит. Хорошо, родители не знают, на что тратит свою жизнь их сыночек. На пьянки и поиски любовницы коровы, которая раздавила его любовницу. А ты знаешь, какие у меня славные предки? Я против них не более, чем червяк. Ха! Всего лишь пустая бутылка.
– Наверняка та корова давно умерла.
– Не-а. Это цветочные коровы. Они по 300 лет живут. В среднем. А мои родители ведь из австралийского семейства будут, из рода Гигантов.
– Из Австралии?
– Ну да. Мои папа с мамой настоящие гиганты. Мама длинной два метра, папа длинной три метра. Я по их меркам недоросль. Едва до метра дотянул. К сожалению, у детей способных червей природа все способности отбирает. Моя мама, вон, в 103 года, когда ей не спится, китайский учит или роботов в гараже мастерит. По выходным утром поёт в церковном хоре, а вечером танцует рок-н-ролл.
– Далеко не каждый в 103 года на такое способен. Далеко не каждый способен дожить до 103 лет. Здоровья твоим родителям, Жим-Жим.
– Спасибо. Обязательно передам при встрече… А я вот бухаю.
– И тебе здоровья.
– Спасибо. Бухая, я понял одно.
– Что?
– Вечерние поллитра водки начинаются с утренних 50 грамм коньяка. И ещё понял другое: какая же я всё-таки мразь. И даже на предков бочку не покатить. Они хорошо воспитали меня. Да со всеми этими Злобредами и майорами Соплежуями крышняк у кого хошь малость протечёт. Чёртов скафандр. Знаешь, как я был счастлив, когда нашёл его. Я ведь стал крутым супергероем. Деньги рекой потекли, интервью, девчонки, слава. Только вот выяснилось, что с того момента я зажил не той жизнью, для которой был рождён. Но разве счастливый думает о таком? Знал бы, чем всё закончится, я бы мимо скафандра прополз. Да кого я обманываю. Я бы всё равно примерил его.
– И всё-таки, Жим-Жим, тебе надо отпустить прошлое.
– Сам знаю, но не знаю, чем я буду заниматься в будущем, если отпущу прошлое. Сейчас время новых супергероев. Злодеи моего поколения давно ушли на покой. Их сменили более современные злодеи. Я против них ничто. Я устарел.
– Добейся того, чтобы тебе платили больше супергеройских. Осовремень скафандр.
– Ох, это так утомительно. Это надо писать заявления, нанимать адвоката, судиться… бумажки заполнять, куда-то ходить. Не, нафиг. Скучно и уныло. Если бы можно было прийти в их контору, половину расстрелять, половину исхлестать плёткой и забрать причитающееся, тогда другое дело. Я всю жизнь привык делать лишь то, что мне интересно, и пришёл к тому, что мне вообще уже ничего не интересно, кроме абсолютно бессмысленных поисков любовницы коровы, убийцы моей любовницы. Коров этих в Великом Нигде, скажу я тебе, как звёзд. Уверен, что в среднем на каждую планету приходится по корове. А, пустое всё это. В принципе, и того достаточно, что перепадает с супергеройских.
– Даже на новый нартовский насосник хватает…
– Так, сейчас нужна твоя помощь. Я освободил разъёмы. Возьмись, пожалуйста, вот за этот поручень. Насчёт раз-два-три тянем. Взялся?
– Да, – сказал Броккен, взявшись за поручень.
– Раз, два…
– Так и знал, что по наши души с минуты на минуту заявятся местные придурки! – раздался жалобный крик Гербеса. – Вот нельзя просто так совершить аварийную посадку в незнакомой местности, починиться и лететь дальше!
С разных сторон на небольших воздушных платформах чёрного цвета с красными бортами к ним летели шестеро. Приблизившись, они окружили участок с Тюбиком в центре и замерли. Неизвестные были одеты в чёрные плащи и покоцанную броню со шкурными подкладками, перехваченную светло-коричневыми ремнями: закрытые шлемы, наплечники, нарукавники, нагрудники, наживотники, набедренники, наколенники и наголенники. У некоторых имелся патронташ, перекинутый через грудь.
Одна платформа выплыла вперёд. Шлем её водителя отличался тем, что в районе рта к его забралу был прикреплён чёрный диск.
– Соогаа! Соогаа! – сказал он.
– Мы не местные, чтобы понимать на местном, – сказал Гербес.
– Тогда и они тебя не поймут, – справедливо заметил Брокк.
– Соогаа, – повторил незнакомец.
– Никаких соогаа у нас нету, – сказал Гербес, чтобы хоть что-то сказать. – У нас корабль сломался. Мы скоро улетим, не волнуйтесь вы так.
Незнакомец коснулся рукой диска и покрутил его. Диск издал короткое потрескивание.
– Нормовцы мы, – сказал незнакомец изменившимся голосом. Голос стал куда басистее и звучал как-то замедленно. Зато стало понятно, что он говорит. – Народ цепей.
– Нормо… кто? – переспросил Гербес со всей вежливостью, на которую был способен.
– Нормовцы, – повторил незнакомец уже не так уверенно. Он постучал указательным пальцем по диску. – Народ степей мы. Я - норма, мы - норма. Вы - не норма.
Гербес сказал то слово, которое обычно говорят, когда вроде бы и надо что-то ответить, но ничего путного в голову не приходит.
– Ясно, – сказал Гербес.
Незнакомец показал пальцем на чёрный диск.
– Эта переводчика. Она переводится не плохо, а плохо. Плохо, когда хорошо, а когда плохо, нехорошо. Мы прилетели буйствовать и говорить.
– Пожалуй, стоит начать с разговора, – заметил червяк Жим-Жим, невольно положив руку на чёрную кобуру с красным пистолетиком. – С мирного разговора.
Гум безмятежно дрых в коляске Тюбика.
– Мы - народ мирный, – патетично продолжил незнакомец. – Вы не волнуйтесь понапрасну, мы всего лишь хотим вас убить. Большего нам от вас не нужно.