Великокняжеский вояж
Шрифт:
— Да не знаю я. Петарды устанавливал к завтрашнему торжеству, да фонарь уронил. Огонек сразу на шутихи накинулся. Я как мог убрал почти все, но с парочкой не успел. Одна как засвистела, да ка-а-а-к рванула, морду мне вон как обожгло. Ну я сам и не понял, как на дереве оказался. А теперь слезть боюсь, — трагичным голосом ответил Данилов.
— Тьфу, зараза, — стоящий под моим окном сплюнул на землю. — Или сам слезешь, или тебя оттуда сымут. И одно дело, плетей ты получишь, слышишь, Данилов? Ты же болван криворукий умудрился государыню разбудить, да и не только ее. Вон, гляди, что творится, — пробормотал он себе под нос.
И
— Эй, как там тебя, Данилов, тебе помочь спуститься-то? — Румянцев был уже на улице, и не один, а с Турком и Криббе. — А то я слышал, как Панин послал уже за дровосеками, березу эту рубить.
— Да как вы мне поможете? — то ли всхлипнул, то ли выдохнул бедолага, который, похоже, уже не мог сидеть на дереве, потому что у него затекли руки-ноги, и он начал сползать вниз по стволу, это было уже заметно даже мне.
— Ну, можно попробовать сапогом сбить, — предложил Турок, которого тут же поддержал Петька. — Все лучше, чем то, что Панин предлагает сделать — березку-то жалко.
— Господи, что я доложу государыне? — к сидящему на березе Данилову бежал, заламывая руки давешний мой учитель танцев, которому было поручено в максимально сжатые сроки устроить праздник, посвященный моему обручению. — Что я ей скажу? Что на столь грандиозном празднике не будет ни петард, ни шутих?
— Да целое почти все, две всего взорвались, — огрызнулся Данилов. — Нашли за что переживать. Будут завтра и шутихи, и фейерверк такой, что все гости обзавидуются. Но только тогда все это будет, если вы меня с этой проклятущей березы снимите, и не дадите сбить меня сапогом или срубить березу, чтобы я вместе с ней свалился.
— Ишь, как заговорил, — Румянцев всем своим видом изображал восхищение. — А когда фонари ронял, да рядом с порохом, наверное, так не верещал.
— Если по вашим словам судить, Петр Александрович, то мнение можно сложить, будто я нарочно это сделал.
— А я не знаю, — развел руками Румянцев. — Может и нарочно. Сюда как раз окна спальни его высочества выходят, так что, может, ты дурное какое дело задумал?
— Да окститесь, Петр Александрович, что вы вообще такое говорите? — похоже, что этот Данилов обиделся. — Как вы вообще даже подумать могли о таком?
— Господа, что здесь произошло? Я слышал выстрелы? — ненавидевший иностранные языки Петька только фыркнул, услышав французскую речь, и демонстративно отошел в сторону, предоставляя Гюнтеру вести переговоры к подходящему к их развеселой компании французом. Этот француз прибыл сегодня, практически сразу, за Марией и отвлек часть внимания двора на себя, что позволило мне, наконец-то, поговорить с невестой.
***
— Что это интересно за крендель? —
Штелину позволялось куда больше, чем многим другим, поэтому я и не возражал слишком уж сильно. Одно меня удивляло, а не много ли чести какому-то посланнику?
— Месье Грибоваль является уполномоченным посланником ее величества Марии Терезии, — шепотом объяснила мне Мария, которая обнаружилась здесь же в тронной зале, куда ее приволокли даже раньше меня. теперь она стояла строго за моим малым троном, а ее невысокий рост позволял нам обмениваться ремарками, не привлекая особого внимания.
— Ну и что? — я даже удивился. — И что, что он является чьим-то посланником? У нас таких посланников — дагестанскую свадьбу можно организовать, почему все так напряглись и засуетились?
— Я не знаю, ваше высочество, я недавно приехала, — в голосе Марии прозвучал еле сдерживаемый смех. Я покосился на нее и увидел, что хоть личико остается невозмутимым, в глазах то и дело проскальзывают искорки, делая их еще выразительнее. — Но, думаю, что дело все же серьезное, иначе мне позволили бы хотя бы переодеться. — Она действительно все еще была в своем дорожном платье, но, так как ей было положено прятаться за троном жениха, это была не самая большая проблема.
А проблема действительно была серьезная — Саксония. Фридрих настаивал на переговорах, которые положили бы конец владениям Августа раз и навсегда, потому что в этом случае Саксония отошла бы Пруссии — как, собственно, и произошло в моей истории, правда, не таким способом. При этом Фридрих настаивал, угрожая всем и вся, а особенно он угрожал императору Священной Римской империи, примериваясь к Баварии. Император пока пытался выкручиваться, мотивируя нежелание встречаться тем, что его девочки являются почти заложницами при Российском дворе, и что Фридрих должен понимать, что он не может рисковать своими чадами. Фридрих понимал, но продолжал настаивать. Кстати, я прочитал письмо девчонкам, которое папаша бросился писать, как только прочел послание прусака. В этом письме он даже не намекал, он напрямую приказывал не высовываться и сидеть в Петербурге, пока не выгонят. Поняв, что Карл Альбрехт будет юлить до последнего, Фридрих пошел другим путем, он предложил союз Марии Терезии, намекнув на Верхнюю Австрию, которую Карл умудрился оттяпать, и которую он Фридрих вполне может помочь вернуть под руку Австрийской короны с помощью своих друзей с Туманного Альбиона в ответ на такую малость — полное открепление Саксонии от предателя Августа.
Мария Терезия дурой никогда не была, и слегка растерялась, потому что предложение было заманчивое, но, с другой стороны, оно подразумевало разрыв с таким трудом заключенных договоренностей с Российской империей.
В общем, козел Август подложил всем такую свинью, что правители всех маломальских европейских государств за голову хватались, совершенно не представляя, что им делать. Самое простое решение из тех, что приходили на ум — разорвать мою помолвку с Машкой, но тут уж я закусил удила, вот уж хрен им всем.